Татьяна Москвина - Люблю и ненавижу Страница 21

Вот об этом явлении можно сказать точно – «…и больше никогда». Таких лиц нет ни в жизни, ни на сцене. Бытие времени часто сравнивают с течением реки, однако у времени бывают обвалы, когда между эпохами – пропасть. Хотя нечто все-таки похожее, подобное, можно увидеть в Малом театре. Недавно я приехала по делам в Москву и как смиренный провинциал из любопытства купила билет на «Горе от ума» в постановке Сергея Женовача. Второй ряд бельэтажа. Слышно прекрасно. Рядом – такие же как я, из Новосибирска, из Саратова. Хотя многие хотели бы видеть сцену понаряднее, а Чацкого позатейливее, Фамусов Юрия Соломина совершенно всех убедил в своей правоте – разумеется, есть вечные ценности, как-то: служба, имущество, дочку пристроить за хорошего человека. Или – добавим – сохранить достоинство старинного театра. Чинно – благородно, вдумчиво и спокойно разворачивалось действие комедии и, когда во втором акте пошли косяком – Татьяна Еремеева. Людмила Полякова, Юрий Каюров, Элина Быстрицкая, Виктор Павлов, так и совсем стало хорошо. Бывают эпохи, когда, действительно, для здоровья и силы, театру надо бросаться навстречу шуму времени и жизни. А бывает, что надо закрываться, приговаривая: «Мой дом – моя крепость». Если классический балет сохраняет на всякий случай все принятые когда-то убедительные эстетические решения и явно при этом выигрывает, нет ли тут урока и драматическому театру?

Патриархов в современном театре почти не осталось. Кроме того, в рекордно короткий срок ушли почти строем выдающиеся актеры второй половины ХХ века, чья слава родилась в 60-е–70-е годы – неумолимо и разом, точно, в самом деле, Эфрос и Товстоногов на том свете стали собирать новую труппу из тех, кто может пригодиться. Остались немногие – не то в награду, не то в наказание, тут ведь не разберешь.

Остался чудесный Николай Волков, красиво, тонко, умно и с отменным вкусом и чувством меры проживающий в спектакле «Железный класс» тему достойного ухода благородного человека из немилосердной жизни. Рисунок роли у Волкова всегда был сделан изящными нервными штрихами, но в «Железном классе» сквозь мастерский рисунок светят мудрость и печаль естественного происхождения, когда уже не надо ничего придумывать, изображать, но только – быть. Ольга Яковлева, играющая в «Любовных письмах» целую сонату надежд, обольщений и утрат, прелестная, несчастная и непобедимая Психея, всей творческой жизнью своей доказавшая, «что нежного слабей жестокий». Мягкий и коварный Юрий Соломин, программно непроницаемый для любых «веяний» и «новаторств». Ярчайшая Наталья Тенякова – целый громокипящий мир, которому не дают развернуться. В отдалении от всего и всех, в античной пустоте и холоде, с парой любимых поэтов живущая Алла Демидова. Иногда вспоминающий, что он актер, Олег Табаков – но вспоминать становится все трудней. Людмилу Максакову я не видела на сцене со времен забавной «Пиковой дамы» Фоменко, Чурикову смотрела в нехудожественном спектакле «Варвар и еретик», где она в роли бабушки играла на всех за жизнь собранных штампах, а из пустой картонной коробки под названием «Вишневый сад» (театр «Современник», Неелова в роли Раневской) в ужасе сбежала после первого действия. (Я читала восторги по поводу недавней премьеры «Сладкоголосой птички юности» Уильямса в «Современнике», но поскольку не верю ни одному слову ни одного театрального критика и приняла твердое решение – никогда в жизни больше не смотреть ни одного спектакля Кирилла Серебренникова, шансов насладиться игрой Марины Нееловой в роли принцессы Космонополис, у меня нет). Абсолютная, трагическая самоизоляция Татьяны Дорониной, невостребованность Алисы Фрейндлих. Исчезновение целой труппы – труппы Большого Драматического театра…

В общем, понятно – был один театр, стал другой театр, и прогрессивному критику надо говорить, что все развивается и куда-то идет, и указывать на Евгения Миронова и Максима Суханова как на великих актеров. Но я критик ретроградный. Про Миронова я ничего писать не буду, уже высказалась один раз и была вознаграждена в час ночи звонком от его мамы Тамары Петровны, которая заявила, что я травлю гения, и Бог меня накажет. Бог в образе Тамары Петровны показался мне существом, с которым связываться не стоит. А про Максима Суханова скажу – что же принесло его несомненному таланту постоянное пребывание в устойчивой и никак не развивающейся системе режиссера Владимира Мирзоева? Одну занятную роль – Хлестакова, и бесчисленные повторы. «Заблудшие ходят кругами», – утверждал блаженный Августин. Я никогда не видела Суханова в нормальном реалистическом театре и не знаю, умеет ли он двигаться иначе, чем вывернув коленки, и способен ли создать хоть какой-нибудь характер. Одна и та же развинченная пластика, одни и те же шутовские интонации и никакого впечатления, что в актере есть внутренняя душевная жизнь…

Каждый раз, читая ругательства в адрес бытового психологического жизнеподобного театра, хочу понять, где этот театр проживает, как его увидеть и куда бежать-то. (Сорок лет читаю, как вредно и губительно жизнеподобие! Раз десять в жизни его и видела). Для чего произведена эта многолетняя операция по вытравлению «бытового психологического театра»? А для того, что психология, быт, нравы, соответствие жизни и познание ее – это все-таки критерии, ими можно вооружиться, можно сказать – это у вас вранье, такого не бывает, вы фальшивите. Я же не ратую за то, чтобы весь театр сплошь был бытовым и жизнеподобным – но хоть бы на треть, хоть бы на четверть. А иначе непонятно, на чем же самоутверждаться «новаторам», когда кругом одно и то же, бесформенный кисель из абстракций.

Актеров-подвижников, живущих исключительно театром (и еще высокохудожественным кино), сейчас немного. Репутация и деньги выдаются в других местах. Интересно, однако, что в самых крутых и отвязных шоуменах, когда-то учившихся «в театральном на артиста», живет рудиментарная память о творчестве. Они возвращаются на сцену, не обращая внимания на то печальное обстоятельство, что психофизический аппарат артиста чрезвычайно подвержен эрозии. Великомученик ток-шоу «Окна» Дмитрий Нагиев несколько раз в месяц участвует в спектаклях «Кыся» (по сочинениям Владимира Кунина) и «Эротикон» (а это – по «Декамерону» Боккаччо). Хотя уровень этих представлений несколько ниже принятого в Петербурге за ординар, публика, разумеется, приходит посмотреть на живого Дмитрия Нагиева. Он вполне приспособлен к жизни на сцене, но о творчестве говорить нет повода – перед нами классический самопоказ. Основная форма жизни актера в антрепризе. Показать себя нетрудно, а вот как насчет того, чтобы познать себя?

О следующем герое моих рассуждений можно было бы написать целый роман. Это именно та личность, на которой «воронья свободка» конца ХХ – начала ХХI века сыграла, как на флейте. Homme fatale русской сцены, воплощенный миф успеха – Олег Меньшиков. Новые времена позволили ему обрести независимое положение, материальный достаток, свободу выбора. Он никому не обязан служить, он не должен никому угождать, он может делать только то, что велит ему его дар. И Меньшиков, после спектакля «N» шесть лет не выходивший на сцену, действительно, пробует создать свой театр, сначала – на классической основе «Горя от ума». Для начала это было совсем неплохо – хоть и с пустотами и провалами в распределении ролей, хоть и с уклоном в сторону чтения в лицах, но без пошлостей, без заискивания перед публикой. Сам Меньшиков, по вдохновению, играл своего Чацкого красиво и сильно, верилось, что есть на свете иные, странные люди, несоизмеримые с бытом, превышающие свое время…

Бывает так: у человека выдался свободный день. Он мечтает, что пойдет и туда, и сюда, в голове тысячи планов, в душе уйма сил… а в результате он никуда не идет, и вообще засыпает, и просыпается разбитым и сердитым – ну почему, черт возьми, я никуда не пошел? Что-то похожее, вероятно, произошло и с Меньшиковым. Это ведь без всяких скидок выдающийся актер, по мировым стандартам. Но такое впечатление, будто что-то сместилось, сдвинулось в нем – или покинуло его. Тревожные симптомы просматривались уже в «Кухне» (пьеса М.Курочкина, Меньшиков в роли Гюнтера). Дело было не в том, что Олег Меньшиков сыграл неудачно. Господи, ерунда какая все эти удачи-неудачи. Дело было в нехорошем чувстве злой пустоты, подмены, точно самое существо артиста изменилось и перестало излучать что бы то ни было. Олега Меньшикова часто упрекали в творческом нарциссизме, в самовлюбленности – о нет, тот фантом, похожий на Меньшикова, которого я видела в спектакле «Кухня», никого не любил, особенно самого себя. Он был обречен на самого себя, а это, согласитесь, другое. Осенью 2002-го года «Театральное товарищество» привезло в Питер спектакль «Игроки» по Гоголю. Меньшиков – в роли Утешительного. Стоимость билета на первые ряды – 3600 рублей. Знаете, я давно не видела, чтобы актер такого ранга просто ОТСУТСТВОВАЛ на сцене. Меньшиков, однообразный и бесцветный, бормотал текст и делал какие-то необходимые по сюжету телодвижения. Создалось впечатление, что ему надоело выходить на сцену, надоело быть актером, что талант уже не руководит Меньшиковым, да и Меньшиков им не руководит, что они – артист и его дар – может, и в ссоре. Что случилось, не знаю. Банальные объяснения (успех, деньги, рога и копыта, материальное забило творческое) тут вряд ли справедливы. Если бы Меньшиков мог, он бы, как говорится, за те же деньги сыграл блестяще – но он не мог, вот в чем грусть.