Олег Химаныч - Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики Страница 23

Первым, сутками раньше, из Молотовска отбыл «Гремящий» — тоже из эсминцев довоенной постройки. Точнее — его увел буксир. Эсминец не мог дать нужного хода, потому что у него работала только одна турбина, и он ею подрабатывал, а буксир его тащил. На «Гремящем» ушли большинство ребят из нашей бригады — бригадир Александр Алешин, электросварщик Владимир Симановский, сборщики-достройщики Вениамин Пестовский, Николай Засухин, газорезчик Анатолий Порядин. Я, Анатолий Бызов и Владимир Андреев ушли на эсминце «Разъяренный», который стоял у пирса на Яграх.

Я знаю, что на «Гремящем» в командировку отбыли еще и ребята — электромонтажники из ЭМПа, что-то около 15 человек, но их фамилии не помню.

На постой нас размещал старшина Сесь. Константин

Александрович сейчас в городе человек известный, а тогда, в 1957-м, служил срочную и как дежурный по кораблю, встретил нас у трапа. Фамилии наши записали в бортовой журнал, всем определили место в кубрике, всех поставили на довольствие — питались мы с камбуза.

Отчалили 31 июля 1957 года — в ясный, жаркий день. На ягринском пляже людей было много. Кто загорал, кто купался, а кто выпить пива пришел — в ту пору там ларьки работали.

До Новой Земли мы шли двое суток, и сразу в Черную губу. Она показалась мне чем-то вроде озера: километров пять в окружности, со всех сторон сопки, и со стороны моря узкий вход. Вошли. На правом берегу, примерно в 150 метрах от уреза воды увидели вышку с усеченным конусом. Вышка была выкрашена суриком в красный цвет. В конусе вышки, так нам говорили, находилась атомная бомба.

В самой губе, на расстоянии примерно от 500 до 1000 метров от вышки, на мертвых якорях уже стояли опытовые корабли — и подводные лодки, тральщики. А на берегу — военная техника — танки, бронемашины, пушки, самолеты, автомобили. Наши эсминцы также были поставлены на бочки.

В дальнем конце губы был узкий и длинный фьорд. Там стояли разные баржи, плашкоуты, а на берегах — топливные цистерны и склады. В бухте на левом берегу я видел обломки корпуса старого эсминца, который вровень с бортами был завален камнями — он служил причалом, к которому швартовались катера. Здесь же на сопке располагались деревянные солдатские казармы, склады и офицерские домики.

В губе стояла и плавказарма — ПКЗ-100 — обыкновенное несамоходное судно финской постройки, на котором размещались жилые помещения — офицерские каюты и матросские кубрики. Там же — кочегарка и камбуз. Жили здесь сотрудники из ленинградского НИИ, военная администрация воинской части 77510, а еще и матросы — обслуга ПКЗ. Нашу бригаду и ребят из ЭМП тоже разместили в плавказарме, сначала дали каюты, но мы потом сами попросили — переселите в кубрик, ближе к матросам. Питались с камбуза, там же — на ПКЗ-100.

На Новую Землю мы прибыли в обычных робах — это, конечно, не по климату, и нам выдали утеплённое солдатское обмундирование — одежду и обувь. Бригаду отрядили в распоряжение командования воинской части 77510. Старшими у нас были капитаны I ранга Мигиренко и Котов. Котова я впоследствии встречал на своем заводе в Северодвинске, но уже при адмиральских погонах.

Работа наша в основном была по слесарной части. В помещениях опытовых кораблей мы ставили крепления и монтировали на них контрольно-измерительные приборы, причем так, чтобы при сотрясении от взрыва они не побились. Для надежности ставили приборы на двойные амортизаторы, согласно эскизам, использовали для этого резиновые жгуты. Также вываривали крепления для камертонов, их много было — почти по всему корпусу. Выполняли все сборочно-сварочные работы.

Некоторые из приборов внешне походили на барографы — такие коробки с самописцами и лентой внутри. Однако мне больше всего запомнился прибор, который сами ученые из НИИ называли опасным. Для какой цели служил этот свинцовый ящик, не знаю, не интересовался. Снизу и сверху у ящика — «гнезда», а посередине — разъем. Крышка у прибора — тяжеленная, когда потребовалось ее поднять, делали это вчетвером. Внутрь ящика помещалась и закреплялась какая-то игла, и на конце ее — капля радиоактивного металла — так говорили. Имелось также отверстие «для выхода луча». Закрепили иглу, болты зажали, крышку закрыли и поставили прибор на амортизаторы.

Еще и другая работа была — устанавливали обуха на корпусе подлодки — это на случай аварийного подъема, если лодка затонет. Собирали стойла для подопытных животных, обшивали конструкции 10-мм свинцом…

В губе мы работали больше месяца, прежде чем вояки взорвали бомбу.

Перед взрывом нашу ПКЗ-100 отбуксировали в Селезневку — так называли губу Селезневую. Место это обычное, мне не запомнилось — вода, сопки, туман и больше ничего! Тайны для нас не делали, сказали — в такой-то день и в такой-то час будет атомный взрыв. Но взрыв удался только со второй попытки, якобы из-за перегоревшего предохранителя в электросхеме.

День тот выдался пасмурным, разве что кое-где ветер облака раздергивал. Времени было около 17 часов, смеркалось. Перед взрывом по трансляции дали объяву — «Уйти с палубы». Кто ушел, а кто и остался. Я был на палубе.

Самого взрыва, то есть грибовидного облака, которое обычно описывают, такого я не видел. Грохота или же других громких звуков тоже не слышал. В той стороне, куда мы смотрели, вдруг как будто рассвело, и потом долго, минут пять, наверное, угасало, темнело. Вот и все

А назавтра бригаду посадили на катер и — в Черную губу!

В Черной обошли на катере уцелевшие корабли. Глянули на «Гремящего», и стало жутко. У него весь левый борт — черный! Не только краска обуглилась, сама сталь обгорела! Мачта на эсминце погнута, носовая оконечность набок свернута, до якорного клюза!

Другие корабли тоже побиты — у всех вмятины на надстройках и дымоходах, а на палубах люди в защитных химкомплектах поливают все вокруг водой из брандспойтов. Что запомнилось? Рядом с одним из кораблей стоял морской буксир финской постройки, у таких на мачте имелась водяная пушка, и вот из нее била мощная струя пенного раствора

С катера видел, как по берегу разметало, раскидало всю армейскую технику, а на месте, где стояла вышка, в скалах образовалась воронка — расплавленные коричневые камни, похожие на сталактиты, и было свечение неестественного цвета — я такого раньше не видел.

На корабли в тот день нас не высаживали. Сказали, мол, высокий уровень радиации. А нам завтра на этих кораблях работать! Страшно! Дня три мы боялись, а потом привыкли, что ли. Раз ничего не случилось, значит, и дальше будем жить — так думали. Я только через годы понял — смертниками мы были.

На вторые сутки после взрыва меня, Алешина, Андреева, Бызова и Пестовского по распоряжению капитана I ранга Мигиренко высадили на эсминец «Гремящий». Задание — выполнить демонтаж контрольно-измерительных приборов в помещениях эсминца, упаковать в ящики, вынести их на палубу и погрузить на катер для отправки в Ленинград, затем вместо снятых приборов произвести монтаж новых.

Высадились на «Гремящий». На нем — ни души! Надстройки и переборки у корабля помяты ударной волной, двери от деформаций заклинило — не открыть. И так пробовали, и сяк, взяли кувалды, но и они не помогли. Тогда стали резать электросваркой.

Наконец приборы сняли, уложили, отгрузили, надо ставить новые. За ними послали меня. Склад находился в самом конце того узкого фьорда, о котором я рассказывал. Добрался до склада на катере, все получил и привез. Не тут- то! Не все прежние крепления подходил под новые приборы. Кто б знал, какая выдалась нам работенка!

Мы в первый же день заметили — на «Гремящем» работаем одни — ни офицеров, ни матросов, да и на катере — всего один рулевой, а матросов нет. Куда ж подевались? Спросили катерника. Он: мать-перемать, матросы все демобилизованы — приказ Мигиренко!

С заданием справились за восемь дней, причем работали всякий раз полные смены — утром катер нас привозил, вечером забирал. Сколько радиации подцепили — неизвестно, не было никакого дозиметрического контроля!

Знаю, что для второго взрыва стреляли с подлодки атомной торпедой. Корабли, которые оставались в губе Черной, затонули. В общем, испытания закончились, а у нас новая эпопея — как теперь с Новой Земли домой выбраться? Меня и Бызова из Черной в Белушью губу доставили самолетом. Военные корабли и транспорты сюда приходили, военных эвакуировали, но всех сразу никак не увезти — служивых было несколько тысяч. Ну, а мы — заводчане и «эмповцы» из Молотовска, вообще никому не нужны. Как неприкаянные! На довольствие нас никто не поставил. Сами по себе. Туда придем и просимся, чтоб покормили, сюда приткнемся — если войдут в положение, то и покормят, раз в сутки. У военных, понятно, продукты только на свои рты рассчитаны, а мы — ничьи, никому до нас дела нет. И нам делать нечего! Пароходы с материка все не идут. Что делать?! Однажды нам посоветовали обратиться в штаб флота на Новой Земле. Пришли на КП воинской части, вокруг нее — колючая проволока. Часовой за карабин схватился. Мы ему: служивый, не бойся ты нас, мы — свои, нам бы с командованием переговорить. Часовой вызвал дежурного, а тот бежит и на ходу пистолет вытаскивает: «Стоять! Кто такие?!» Мы: так, мол, и так, не знаем, что и делать. Дежурный поостыл, пистолет убрал, повел нескольких из нас к начальству.