Иван Падерин - Ожоги сердца Страница 24

Досадно лишь за соседей по дому, а также за некоторых товарищей из управления производством. Подбрасывали, подбрасывали вверх и вдруг сразу руки по швам — падай на булыжники. Не угодил чем-то, или по взгляду влиятельного товарища поняли — пусть падает, раз слишком много на себя берет…

Послушав еще несколько минут шум и плеск ночных волн перед Крутояром и ощутив ногами еле уловимую дрожь берега, Григорий Павлович не спеша зашагал домой.

Огни в домах давно погашены. Не светятся окна и в собственной квартире: жена уже закончила проверять ученические тетради и, вероятно, видит сладкий сон. Сладкий ли?

Светятся окна на втором этаже молодежного общежития. Там, где живет со своими друзьями Василий Ярцев. Похоже, обсуждают совещание, небось волнуются. Пожалуй, следует зайти, успокоить, хотя у самого в душе зреет тревога…

Зашел и удивился. Двери и окна всех комнат настежь. Коридор, кухня — все забито народом, слушают магнитофонную запись сегодняшнего совещания. Это Волкорезов параллельно с клубным магнитофоном сделал запись на узкую пленку портативного магнитофона для себя и сейчас демонстрирует, чего стоит отцовский подарок ко дню рождения. Магнитофон чуткий, звучание чистое, ясное. Все слушают внимательно. Идет уже конец совещания. Принимается решение, которое, кажется, не следовало принимать…

Интересно, что же скажет по сему поводу Федор Федорович? Комендант общежития сидит на председательском месте. Это, наверно, по его инициативе собрались тут жильцы. Вдумчивый человек, в войну был комиссаром полка. Слушает и поглядывает на Ярцева. Тот пристроился на подоконнике, неузнаваем. Глаза посветлели, привычной хмурости как не бывало, чувствуется, легко ему стало дышать и думать. Вроде разрядился он сегодня от дум, отягчающих его, и доволен. Не рано ли?

Запись кончилась, и Федор Федорович тронул Волкорезова за плечо.

— Уступи место председателю завкома… Садись, Григорий Павлович, рядом со мной. В ногах правды нет.

— А может, наоборот, правду стоя выслушивают.

— Правда не приказ, ее обдумывают, поэтому, как видишь, все сидят, хоть на корточках, но сидят.

Пришлось присесть. Федор Федорович спросил:

— Может, Григория Павловича послушаем?

— Меня вы, как вижу, слушали в записи на магнитофоне. Добавить пока нечего.

— Ну, что ж, — сказал Федор Федорович, — хоть завтра воскресенье, однако ночь дана для сна. Пора закругляться.

Никто не шелохнулся. Знали, Федор Федорович внимательно следит за событиями на заводе, думы жильцов этого дома стали его думами, скажет, обязательно скажет, что его волнует сейчас. И он сказал:

— В дни штурма Познанской крепости — было это в феврале сорок пятого — ко мне подошел разведчик Евгений Горчаков. На голове немецкая каска, на плечах польский жупан, сапоги черт знает чьи, только звездочки в глазах нашенские искрятся. Подошел и говорит, что минувшей ночью побывал в цитадели. Не взять нам этот форт лобовым ударом, напрасно тратим снаряды и людей под огонь подставляем. Есть другой выход. Какой же?

И он предложил раздать всем гвардейцам схему разведанных им лазов внутри фортов. Пусть каждый подумает и внесет предложение, такое, чтоб сам мог выполнить… Не все сразу поняли замысел разведчика. Некоторые командиры рот и один комбат высказали сомнение: расползутся люди, как управлять такими распыленными силами? Привыкли видеть свои подразделения собранными в кулак и попросту чуть-чуть не верили подчиненным, побаивались оставлять их без присмотра. Дошло это до командующего армией. Тот посмотрел на схему и сказал: в каждом солдате живет стратег, одобряю. И тысячи умов приступили к поиску и выполнению разумных предложений.

Через три дня, это было двадцать третье февраля сорок пятого, Москва салютовала в честь войск, взявших Познанскую крепость, которая во всех военных документах той поры оценивалась как неприступная.

Вот так. А теперь по своим койкам, прижмите «небитый козырь» головой к подушке. И спать, спать…

В воскресенье состоялось открытие лодочной станции. Председатель завкома пришел сюда, как на работу, но вместе с женой. Среди прогулочных лодок и яхт закачалась на волнах плавучая база туристов с оркестром. Вальс парусников на воде — одно загляденье. Театр под голубым куполом неба. Сцена на водной глади залива, зритель на солнечном косогоре в сосновом бору. Слева от лодочного причала песчаная коса — купайся, загорай, детвора! Справа беседки, ларьки, тенты — дышите чистым до звона воздухом, отдыхайте. Здесь нередко проводит выходные дни генеральный директор. Сегодня его нет. Не пришел сюда почему-то и секретарь парткома, не видно и вчерашних «друзей» по совещанию. Неужели их так больно задели выступления бойких ребят? Послушали бы они мнение Федора Федоровича. Как он вчера восславил мудрость солдатскую! Даже салют в Москве вспомнил! А вдруг эти товарищи уже готовят обоснованные заключения к заседанию парткома?..

Забыть, забыть о них, когда перед глазами земные, человеческие радости отдыха. На миру у любой тревоги бег короток. Садись, жена, в лодку, и махнем на веслах до горизонта…

Вернулись домой не очень поздно. Можно было еще поиграть в волейбол, да что-то устал он. Пока жена готовила ужин, Григорий Павлович прилег на диван и уснул. Зазвонил телефон. Пришлось подняться. В трубке голос генерального директора:

— Беспокою по делу, Григорий Павлович.

— Слушаю.

— Сижу над проектом приказа по итогам вчерашнего производственного совещания… Нет, нет, правильно решили: производственное совещание должно быть постоянно действующим. Его рекомендации мы будем оформлять в наших приказах. Какие, на твой взгляд, важные пункты вчерашнего совещания надо вынести на первый план?.. Алло, алло! Кто нас прервал? Кто там дует в трубку?..

— Я и дую и думаю. Немного растерялся. Мне, вероятно, придется писать объяснение.

— Какое объяснение?.. А-а-а, понял, понял, могу поручиться: никто письменного объяснения требовать не будет. Ярцев этот говорил резонно. Кто может отрицать, что у нас не хватает рабочих рук? Некоторые наши товарищи, не вдумываясь, спешат приписать ему и еще кое-кому всякие перегибы и прогибы…

— Откуда вы это знаете?

— Вот только что секретарь парткома и еще некоторые товарищи закончили слушать магнитофонную запись. Внимательно, очень внимательно слушали… Этот парень критиковал нас крепко, но по-деловому.

— Я тоже так думал, но колебался.

— Григорий Павлович… Наш автомобиль должен отличаться по качеству, без этих привычных «но»!..

— Разрешите, я сейчас буду у вас.

— Не разрешаю: уже ночь, пора отдыхать. Позвонил, чтоб сказать тебе спасибо и уведомить: первый пункт приказа, согласно рекомендации производственного совещания, будет выглядеть примерно так… Впрочем, завтра сам посмотришь. Спокойной ночи.

Глава седьмая

ВОЛОДЯ ВОЛКОРЕЗОВ

Степной ветер, пахнущий весенней прелью, ласково подталкивал Володю Волкорезова то в грудь, то в спину. Он будто пытался закружить туриста, возвращающегося в город по извилистой тропе вдоль кромки моря, голубые клыки которого врезались так глубоко в степь, что казалось, именно здесь Волга собирается ухватиться за край степного небосклона. И если не хочешь обмануться, обходи каждый клык, не жалей ног: обрывистые кручи так и так приведут к Крутояру. Впереди еще целый день отдыха, можно не спешить.

Володя ночевал на берегу Сусканского залива. Тот залив образовался в долине речки Сускан. В момент перекрытия Волга метнула туда свои воды через узкую горловину междугорья, однако расширить владения больше, чем было запланировано гидростроителями, не смогла. Сила волн гаснет в горловине, поэтому залив обрел постоянные границы. Не зря же говорят: тихую воду, без волн, можно тыном запрудить.

Спалось там, на Сускане, тревожно, вероятно потому, что после заводского шума тишина залива обострила слух… Где-то далеко всплескивали весла, звенели девичьи голоса. Звенели и катились по водной глади, как серебряные монетки, высыпанные на стекло. Выйди из палатки, посмотри на воду, прислушайся. Для тебя, холостяк, звенит самая бойкая хохотушка. Звенит призывно и пугливо, даже боязно за нее, вдруг вывернется из лодки и захлебнется. Какой уж тут сон…

В селах каждая девушка вроде рыбки в стеклянном аквариуме — привлекательна и пуглива. Привлекательна естественной красотой, пуглива строгостью к себе — видна со всех сторон, вон сколько глаз следят за ней. Правда, последнее время и в селах стало много модниц в коротких юбках, но это всего лишь наивное подражательство городским. Подражательство перед многолюдием — вот мы какие, не отстаем даже от кинозвезд! — а про себя думают об одном: выйти замуж с чистой совестью, как наказывала мать, чтоб муж не упрекал и верил тебе, как себе, до глубокой старости. От этого в деревне не уйдешь. Материнские глаза во всех окнах, на всех улицах и в проулках.