Александр Куницын - Служат уральцы Отчизне Страница 24

В подмосковном госпитале Валерий старательно тренировался каждый день, «отрабатывал» походку. Насчет походки… Этот вопрос не на шутку волновал его. Был случай, проходил мимо песочницы, в которой возились малыши, один из них пропищал: «Смотри, мама, дяденька, как дедушка старенький, идет, с палочкой». И он поставил перед собой цель — ходить так, чтобы окружающим и в голову не пришло, что он не на своих ногах. Вот добьется этой цели и тогда оденет военную форму.

Протезы по-прежнему причиняли большое неудобство, находиться в них подолгу было еще трудно, но все же Валерий принял решение ехать в отпуск самостоятельно. Ему предлагали, как это и положено, провожатого, но он отказался: «Обойдусь: жизнь заставит и научит…»

Вот что писал он о своих планах на отпуск и на то время вообще:

«Цель — ходить так, чтобы меня оставили в армии. Ходить без палочки.

Второе — снять диагноз по легкому, по туберкулезу, чтобы не было лишней заминки при решении моего вопроса.

Третье — заручиться поддержкой (то есть в том, что меня берут в такую-то часть для прохождения службы) перед тем, как начать решать свой вопрос в Москве.

Что надо сделать для достижения этих целей:

Первое — уяснить, надо ли удлинять левую ногу для того, чтобы хорошо ходить, и, если надо, где оперироваться: в Ленинграде, Кургане или в ЦИТО?[6]

Второе — договориться с Ленинградским институтом ЛНИИП[7] о том, чтобы они положили меня к себе на протезирование.

Третье — попасть в Киевский туберкулезный санаторий (путевка у меня в Полтавский).

Итак, маршрут отпуска:

Ленинград — проконсультироваться насчет ноги и договориться о протезировании.

Киев — в медотделе округа переоформить путевку, пытаться заручиться в штабе ВВС округа вакансией в зональном центре, подлечить легкое, проконсультироваться насчет левой ноги и протезирования.

Москва — заехать в десятых числах февраля на примерку протезов.

Курган — попасть на консультацию к Илизарову.

Челябинск — проведать маму и заручиться насчет моей прежней должности — как один из вариантов, это тоже «на предмет» будущей службы.

Москва — Подольск, возвращение».

Маршрут себе он наметил такой, что не каждому здоровому под силу. Но он понимал, что должен пройти через это, через любые мытарства, чтобы добиться своей цели.

И вот Буркова привезли на Ленинградский вокзал и оставили его там одного, как он и просил. Ждать, пока подадут поезд, оставалось минут сорок. Присесть было негде, и в ожидании посадки он почувствовал сильную усталость. Даже, был момент, пожалел о своем решении, показалось опрометчивым остаться без провожатых. Много хлопот причиняла дорожная сумка; она не была тяжелой, но левой рукой он ее поднять не мог — сна была занята тростью, а правая еще не восстановилась толком после операции, пальцы слушались плохо. Добро, мимо проходил прапорщик, Валерий попросил его донести сумку.

В купе спал, не раздеваясь: постеснялся пассажиров, не стал при них снимать протезы. Зато утром, как доехали до Ленинграда, выйдя на перрон, почувствовал себя неважно: ноги-то не отдыхали — с большим трудом дотащился до стоянки такси. Очередь, как на всех вокзалах, длиной не меньше, чем на час терпения. Бурков пристроился было в хвост очереди, но тут водитель подъехавшей машины — женщина, заметив, что с парнем что-то неладно, окликнула его и, открыв дверцу, пригласила в кабину. Понятно было, отчего ему оказывают предпочтение, стало стыдно за свою дрянную походку — значит, всем бросается в глаза, что он на протезах. Но делать нечего, извинившись перед пассажирами, он пошел на посадку без очереди.

Время не ждало, с ходу принялся за осуществление намеченного: консультировался у врачей, договаривался в институте насчет новых, более приличных протезов. Хлопот было много; в общем, пришлось походить. В первые дни ноги так уставали, что впору остановиться и лечь посреди улицы. Но через неделю расходился и уже удивлялся самому себе: «Надо же! Еще и хожу…»

Здесь, в Ленинграде, Валерий встретил Новый год — 1985-й. Праздник отмечал с друзьями. А накануне почта принесла радостную весть: звонили из Кабула, сообщили о присвоении Буркову внеочередного воинского звания — «майор» и награждении орденом боевого Красного Знамени.

Представлен он был к ордену за боевую работу «по совокупности», а главным образом, за бои под Кандагаром.

В этом районе оперативная обстановка считалась особо сложной. «Зеленка» располагалась вдоль трансазиатской магистрали, проходящей через Кандагар. На некоторых участках моджахеды здорово допекали, не пускали вглубь, туда, где были упрятаны их базы, склады оружия.

Когда углубились в «зеленку», противник открыл огонь. Передовые подразделения вступили в бой. Стрельба усиливалась. Огонь был столь интенсивным, что бойцы батальона, выйдя на открытое место, вынуждены были залечь.

Впоследствии Валерий так вспоминал бой:

«Я, когда падал на землю, увидел совсем рядом фонтанчики пыли от пуль. Раньше я не умел отличать, когда бьют по тебе, а когда пули летят в сторону, хотя различие есть и ощущается оно здорово. Когда бьют по тебе, то слышишь сухие колючие щелчки, будто огонь пробежал по хворосту, а когда бьют в сторону — выстрелы гулкие. Так вот тут я слышал тот самый сухой треск. Стреляли слева и спереди. Понял, что пора сматываться с этого места, пока не подстрелили. Автомат — через руку, и по-пластунски пополз к арыку. По этому же арыку перебежали все бойцы батальона и укрылись за дувалом.

Потеряли мы за этим дувалом часа полтора. Комбат медлил принимать решение на продвижение вперед. Мы с артиллерийским офицером подошли к нему и предложили:

— Давайте вызовем вертолеты. Одновременно скорректируем огонь артиллерии и под его прикрытием проскочим открытое место.

Но комбат отчего-то не отреагировал на это: очевидно, у него были другие соображения. Тем временем по нам уже хорошо пристрелялись. За дувалом выстрелы не доставали, но фланги простреливались густо. Высовываться было небезопасно. Пробовали выставить панаму на палке, в нее тут же входили пули. На той стороне сидели снайперы.

Я решил засечь откуда бьют. Но как? Делать нечего, сначала выставил автомат, нажимаю курок, поливаю перед собой, потом осторожно высовываю голову. Не глядел, куда бьет мой автомат, главное было — уловить откуда стреляют «духи». В общем, вычислил. Вызвал вертолеты. Предварительно договорился с корректировщиком, как он будет наводить свою артиллерию.

Я поставил вертолеты по ходу нашего движения, а он наводил огонь артиллерии через нас, по левому краю. Отработали четко. Добились такого взаимодействия, что и артиллерия и авиация нанесли удар одновременно.

Отработали. Но комбат опять мешкал и действий не предпринимал. Раньше я сказал бы о нем — не назовешь человеком смелых решений, но теперь понимаю: он жалел своих ребят. Потом я услышал его команду: он одну роту отправлял назад.

Надо обрисовать местность, в которой в тот момент оказался наш батальон. Впереди — «зеленка», дальше — открытое место. Справа — тоже открытая поляна. Слева — дувалы. Сзади — открытое пространство, и в метрах пятистах от нас — отдельно стоящая крепость.

Комбат принял решение отходить. Роты начали передвигаться назад. Но «духи» к тому времени обошли нас и окружили со всех сторон. Это можно было узнать и по свисту пуль — он доносился и справа и сзади.

Дувал уже не спасал. Отход оказался довольно-таки беспорядочным. Я оказался рядом с Игорем Хотиным, моим земляком — он из Свердловска. Уходили с последней группой бойцов. Я заметил, что, когда солдаты поднимаются кучно, по группе открывается сильнейший огонь. Тогда мы с Игорем решили чуток приотстать, схитрили вроде. Стали перебегать по очереди. Только пули просвистели, вскакиваешь и — рывок. Бежишь, рванул, а ухом ловишь сухие щелчки выстрелов, только затрещало — падаешь, а потом слышишь над собой: фьюйть, фьюйть, фьюйть — просвистели пули. Опять вскакиваешь — рывок. Осталось совсем немного до арыка. Игореша решил эти последние пятнадцать метров скостить. Только вскочил в сторону от выемки, которая нас хоть чуть прикрывала, и тотчас за ним заплясали фонтанчики пуль. Вижу — очередь его догоняет, догоняет, догоняет. Только свалился он в арык, и прямо над ним пули просвистели. Я подумал: нет, его примеру я не последую. Меня уж точно срежут — пристрелялись. Держался спасительной ложбинки, потом сделал две пробежки.