Николай Семенов - На веки вечные Страница 24

На поле боя осталось десять наших подбитых и поврежденных танков. Майор Кисленко, мобилизовав почти весь технический состав, с наступлением темноты приступил к выполнению своей привычной, но всегда трудной задачи — эвакуации машин и их срочному ремонту. Эта работа всегда сопряжена с большими трудностями и опасностями. Нелегко было вытаскивать технику из балки. Во многих местах склоны крутые, обрывистые. Чтобы поднять машины наверх, требовалось находить пологие участки. Нередко использовали для этого усилия двух танков. 

5.

На следующий день перед танкистами была поставлена новая задача — с исходных позиций в районе отметки 129,6 совместно с подразделениями 558-го стрелкового полка прорвать оборону противника у развилки дорог, освободить населенный пункт Рынок и соединиться с нашими частями, действующими с юга в направлении балки Сухая Мечетка.

В назначенное время боевые машины двинулись вперед. Пять Т-70 под командованием начальника штаба 149-го танкового батальона Сергея Федянина ворвались на вражеский передний край. Ведя огонь по противотанковым орудиям, танкисты одновременно уничтожали пехоту, которая сопротивлялась довольно отчаянно. Из окопов на наши танки полетело множество бутылок с горючей жидкостью.

Бой проходил ожесточенно. Многие наши танкисты отличились своей отвагой и дерзостью, среди них старший политрук первой танковой роты Фетисенков, лейтенант Воробьев, младший сержант Копейка... Однако продвинуться глубоко вперед не удалось. Впрочем, атакой танкистов, которую они считали не совсем удачной, остались весьма довольны наши пехотинцы. Дело в том, что недалеко от железной дороги, ближе к вражеским траншеям, был колодец. Вполне понятно, что гитлеровцы к нему и близко не подпускали наших. Теперь же, потеснив врага, автоматчики стали хозяевами колодца. В безводной степи, да еще в жаркую сентябрьскую погоду, это обстоятельство, конечно, имело немаловажное значение.

Со счету сбились наши бойцы — столько раз атаковали в этот день, столько отбили контратак. Гитлеровцы присмирели лишь поздно вечером, видимо, выдохлись. И танкисты, и автоматчики бригады сражались героически, не жалея жизней своих, и кратковременное затишье было для них омрачено горечью утрат друзей, боевых сослуживцев.

...В темную сентябрьскую ночь танкисты, залив в баки своих машин горючее и загрузив боеприпасы, занимали исходные позиции для очередной атаки. Впереди них спешно готовили для себя временные земляные укрытия автоматчики. Старшина Лев Бельдинскии своих бойцов расположил как раз перед ротой старшего лейтенанта Гоголева.

— Пока мы расчищаем траншеи и выкопаем несколько ровиков, ты подежурь,— сказал он сержанту Гумареву.—А то мало ли... Подползут, не заметишь. Тут ведь у врага определенной линии обороны нет. Поломали мы у них всю систему.— И тут же насторожился: — Гляди, с тыла к нам идут двое. Проверь, кто они.

Это были начальник политотдела бригады Полука- ров и его связной, которого все в бригаде звали просто Миша. Он же — почтальон солдатский.

— Как дела, герои соотечественники? — спросил начальник политотдела, спрыгнув в окоп. Голос у него усталый, приглушенный.— Как ведут себя захватчики? Не беспокоят? Вижу, роетесь в земле.

— Закапываемся, товарищ батальонный комиссар. Окопы-то уж очень разбитые,— доложил старшина.

— Молчат пока вояки. За день-то им холку намылили здорово. Мы их отсюда, около двух десятков дохлых выкинули, — вставил ефрейтор Бобров.

— Не шутка, несколько раз сходились врукопашную,— сказал старшина.— Одним словом, долго будут помнить гитлеровцы сталинградскую степь.

— Эта баталия надолго сохранится и в нашей памяти...— тихо промолвил Бобров.

— Миша, ты чего стоишь, не раздаешь? — комиссар посмотрел на почтальона.

Тот вытащил из противогазной сумки завернутые в трубочку свежие газеты.

— Вам, товарищ старшина, и письмо тоже. Бельдинский нетерпеливо распечатал самодельный конверт из грубой бумаги.

— Наконец-то дождался и я. С начала войны это второе письмо от жены.— Старшина впился глазами в неровные строчки.— Она, оказывается, эвакуировалась в Белебей! — засиял он.— Надо же — еще и фотокарточка! Братцы, посмотрите на мою Валентину Степановну и на дочурку!

Все столпились вокруг счастливого Бельдинского. Опустившись на дно траншеи, чиркали спичками, смотрели, передавая карточку из рук в руки.

Когда бойцы успокоились, батальонный комиссар сказал:

— Теперь установите дежурство и сосните.

— Отдохнуть, товарищ комиссар, не мешало бы,— печально заметил ефрейтор Бобров,— но мне, например, не уснуть... В голове все время думы о жене и детях. Люди получают письма, а я...

— А поспать бы надо, Прохорыч. Так, кажется, величать тебя по отцу?

— Так точно.

— Откуда родом?

— Из-под Орла.

Батальонный комиссар откровенно тяжело вздохнул.

— Вот и я тоже, Прохорыч, которое уже письмо послал, а ответа все нет и нет. Сегодня еще отправлю. — Полукаров задумался. — Ну ладно, окапывайтесь поглубже, будет надежнее. Если кто спросит, скажите, что я в сто сорок девятом.— Комиссар и Миша, вскочив на бруствер, тут же растаяли в темноте.

Появление здесь в такой поздний час батальонного комиссара, да еще со свежими газетами и письмами, придало бодрости бойцам. Разговор оживился. А Лев Бельдинский, развернув на бруствере окопа письмо жены, перечитывал его еще и еще раз.

— Товарищ старшина,— обратился к нему автоматчик Павел Маркин,— ну что вы видите в такую темень?

— Вижу, вижу, Павлуша. Хочешь прочту и газету? Я до армии долго бригадирил в Заполярье. А там ночь ой какая долгая. Так что привык.

— Небось, веселенькая жизнь в тех краях?

— Веселенькая... В сильный ветер ходить опасно, надо крепко держаться за пеньковый канат. Я однажды замечтался и чуть было дуба не дал. К счастью, отыскали быстро.

Старшина, словно устыдившись столь непозволительной расслабленности, быстро сложил письмо й сказал строго:

— Все! Теперь — за работу. Надо, действительно, еще и отдохнуть хотя бы часок.

Старший лейтенант Петр Гоголев вызвал к себе командиров взводов и провел с ними короткое совещание. Уточнили все детали предстоящего боя, предусмотрели многие его возможные варианты. Потом, закончив деловую часть-разговора, присели с левой стороны танка командира роты.

Тихая ночь опустилась над степью. Перемигивались, будто разговаривали о чем-то друг с другом, крупные, чистые звезды. Как водится, вспомнили танкисты о доме, о таком же вот небе, густо посыпанном серебром, но навевавшем совсем иную, мирную сладкую грусть.

Несколько бессонных ночей и дней сделали свое дело: и сами не заметили командиры-танкисты, как, привалившись к каткам, уснули. Автоматчик, охранявший танк командира роты, прохаживался в трех — четырех метрах, ступая с предельной осторожностью, чтобы ничто не хрустнуло под ногами.

Через полчаса, еле держась на ногах, подошел к танку старший политрук Целищев. Всю ночь пробирался от места, где погиб комбат Грязнов. Теперь вот набрел на роту Гоголева. Увидев, что старший лейтенант со взводными уснули, подумал сочувственно: "Ничего удивительного, ведь как разгрузились с эшелона — и все время без сна. Если не считать вот таких кратких мгновений".

— Давно уснули? — шепотом спросил у часового.

— Минут двадцать пять — тридцать назад.

"Жалко, но придется будить,— решил Целищев.— Со стороны Волги уже поднимается рассвет". Облокотившись о гусеницу, он негромко запел:

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат...

Часовой удивленно смотрел на старшего политрука. Поняв, улыбнулся: такая танковым командирам побудка...

Пропел Михаил Сергеевич Целищев куплет, сделал паузу и вдруг услышал:

— Начальник политотдела всю ночь ищет своего инструктора, у кого ни спросит — говорят: погиб, а он тут концерты устраивает.

Целищев поднял голову. Перед ним стоял комиссар "батальона Набоков.

— Петр Алексеевич, это ты? Живой?

— Как видишь, Михаил Сергеевич!

— Чертяка! Ну обрадовал! А где Георгий Степанович?— спросил Целищев о начальнике политотдела.

— Пошел в сто сорок девятый.

— Ну, тогда я тоже туда.— И Целищев скрылся в темноте.

Разбуженный разговором, командир роты открыл глаза. Зашевелились и другие танкисты. Поднявшись на ноги, Гоголев начал было докладывать, но Набоков не дал.

— Уже проверил, все машины заправлены, с боеприпасами порядок, пищу подвезли.

Через несколько минут старшина батальона пригласил экипажи на обед. Так и сказал: на обед. Пищу возили два раза в сутки — рано утром и с наступлением темноты. Днем было нельзя.

С едой управились быстро. До полного рассвета оставалось еще около полутора часов. Такой резерв времени, если, конечно, люди успели хотя бы немного поспать, политработники обычно использовали для проведения партийных и комсомольских собраний, заседаний партбюро и для других политико-воспитательных мероприятий.