Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное Страница 25

В радиусе километра от моей петербургской квартиры открылся, наверное, уже десятый по счету мини-отель. Столь большое число лодок и катеров у Аничкова моста я видел только на дореволюционном снимке, и то с подписью «Живорыбные садки на Фонтанке». Недорогих и дико вкусных китайских ресторанов в городе уже больше сотни. Ресторанчики вдоль залива, где едят шашлык и любуются видом на Балтику, образуют непрерывную цепь. Вертолеты над городом летают, яхты Неву рассекают, виндсерферы прямо у кромки Васильевского острова резвятся, собравшиеся в стада роллерблейдеры и велосипедисты мчатся, музыкальные фонтаны поют. На Дворцовой площади играют Rolling Stones, у Петропавловки – Слава Полунин. В небе всю ночь фейерверки, а в шесть утра Невский запружен пестрой молодой толпой: это не на работу, это догуливает ночная тусовка. Фиеста с ночи и до утра. Прямо Рио-де-Жанейро.

Соблазнительно, конечно, из этой картины вывести обратную формулу: мол, всем лучшим в себе город обязан отъезду чиновников, – но это была бы прекрасная, но неправда. Правда заключается в том, что всем лучшим в себе город обязан частному бизнесу, причем по-питерски не слишком крупному, в известной степени семейному, дружески домашнему, что образует иной, очень уютный масштаб жизни. Это как жизнь в трехэтажном домике (такова, кстати, в Петербурге средняя этажность) по сравнению с жизнью в небоскребе.

Вот мой знакомый банкир Михаил живет от меня через дом. Своей жене Жанне он подарил кафе в этом доме. В зале – дизайн фламандского толка, на окнах со стороны улицы пылают цветы, и Жанна звонит и зовет попить чаю с бисквитами. Мы идем и берем с собой друзей. Один – ресторатор и владелец трех гастрономических заведений, другой – винный торговец, открывающий уже пятый магазинчик с погребом и зальчиком для дегустаций. На дегустации у него встречаются владелец ночного клуба, еще одного ресторана, управляющий фарфоровым производством, торговец автомобилями и торговец тканями. У меня в Петербурге среди знакомых вообще не владельцев какого-нибудь весьма украшающего город бизнеса не осталось: есть владелица косметологической клиники и владелица парикмахерской, есть хозяин лесопилки и владелец фабрики по выпуску дорожных знаков, есть владельцы архитектурного бюро, есть знакомые рестораторы (человек семь) и отельеры (двое)… Даже хозяева киностудии! Все ходят друг к другу: пообедать, подстричься, посоветоваться, заказать проект, выпить, посмотреть, оттянуться. «Творческая интеллигенция» (бог мой, что за слово!) среди этих буржуа выглядит своею: по крайней мере, в этом кругу у меня есть знакомый книгоиздатель и семья переводчиков, пустившая избыточную квартиру в коммерческий оборот. И даже с крупным бизнесом – с каким-нибудь номером пятнадцатым из питерских «форбсов» с капиталом $380 миллионов встречаешься запросто на чьем-нибудь дне рождения или на вечеринке по случаю открытия магазина колониальных товаров.

В Москве, кстати, при невероятном круге знакомств я знаю всего лишь десяток владельцев своего бизнеса, и то один из них – Роман Абрамович. Зато знакомых чиновников, политиков, завов и замов – даже не пруд пруди, а океан.

Понимаете, к чему это я? Для города критичен не исход горожан, а исход тех горожан, на которых держится внутренний городской смысл. Внутренний смысл сегодняшней Москвы – сжимать кулак государственной власти. Внутренний смысл сегодняшнего Петербурга – быть городом-праздником в декорациях империи, эдаким Мариинским театром на 5 миллионов зрителей (подозреваю, что у декораций рухнувших империй иного смысла не найти). Сбежит завтра Путин в Александрову слободу – и все, больше нет Москвы. А для Петербурга будет критичен не отъезд в Москву Матвиенко, а той полутысячи китайцев, что работают в своих гастрономических шалманах, и той полусотни первоклассных шефов, что превратили город в гастрономическую столицу России, и тех капитанов, что катают по каналам и рекам, – виноват, если всех незаменимых не упомяну.

И что самое любопытное, почти никто из представителей этих славных профессий в Москву не перебрался. Попробовал было знаменитый шеф Илья Лазерсон, первым начавший экспериментировать с высокой русской кухней, – но, говорят, не прижился, вернулся.

И, я так думаю, правильно сделал, что вернулся.

То есть правильно то, что чиновники уезжали и будут уезжать, а что люди, делающие свои города городами, останутся.

Мне бы тоже пора возвращаться назад.

Вот только зарегистрирую ИЧП «Дмитрий Губин» – и тоже запущу что-нибудь петербургское в оборот.

Увы, виндсерферы у кромки Васильевского острова больше не резвятся: там начали насыпать новые территории (ну, или разворовывать бюджет – не знаю точно, у нас это часто синонимы), но бросили, и теперь там, где вился вольный парус, – заболоченная помойка. Это успела реализовать свои представления о прекрасном Валентина Матвиенко – перед тем как сменить кресло питерского губернатора на кресло спикера сената (т. е. на пост главы опереточного, декорационного, потемкинского сената – это для нее такая отставка и синекура в одном лице). Впрочем, в истории города Глупова замена одного градоначальника на другого меняет только эстетику, но не суть правления: сменивший лихую распорядительницу земель Валентину Матвиенко глубоко православный Георгий Полтавченко ввел обычай молебнов в Смольном (не в Смольном соборе, а в здании Смольного института, где располагается петербургская власть), сам Смольный собор (где был концертный зал) вернул церкви, стал издавать за госсчет душеспасительную литературу и одобрять крестные ходы на Невском. Благодаря Полтавченко в питерский деловой обиход вошло, например, словосочетание «православный девелопмент»: это когда в среду и пятницу (постные дни) в Смольный нельзя подавать документы на землеотвод или строительство, все равно их рассматривать никто не будет – а надо подавать в дни скоромные и через доверенного (в смысле имеющего доверие в Смольном) батюшку.

То есть по-прежнему, чем меньше в Петербурге (да и в любом российском городе) госучастия и госприсутствия, тем лучше.

Спросите хоть того самого парня из питерских «форбсов» – по имени Борис Белоцерковский, – хоть его жену Нику Белоцерковскую, издающую по лицензии русский TimeOut и пекущую как пирожки книги недурных кулинарных рецептов с дурным названием «Рецептыши».

#Россия #Петербург

Ночь, улица, фонарь, аптека. Аптека, улица, фонарь

Теги: Про бордюры и поребрики. – Про кольцевую и конечную. – Вообще про все принципиальные отличия двух столиц, если забыть про слова и перейти к делам.

В журнале «Огонек», где я работаю, есть рубрика «О своем / со стороны». Идея проста: русский журналист пишет, что его поразило в мире; иностранный – что поразило у нас.

Анекдот в том, что «со стороны» пишут тоже русские журналисты, и по банальной причине. Когда обратились к иностранным, они, как под копирку, стали писать про одно: как их поразила Москва, зачищенная под проезд Путина, с замершими «скорыми» и пожарными – когда с «крякалками» и «мигалками» по московской пустыне летит царский кортеж.

А недавно в одном издании меня спросили, как мне идея рубрики «У нас / у них», в которой москвичи бы говорили о том, что их поразило в Петербурге, а петербуржцы – о том, что поразило в Москве.

Вместо ответа я устроил опрос своих ездящих туда-сюда знакомых. Каково же было мое изумление, когда ответы снова сошлись как под копирку!

Итак, москвичей потрясали:

Ужасные туалеты на Московском вокзале.

Отсутствие парковки у Московского вокзала.

Закрывающееся в полночь (а не в час ночи, как в Москве) метро и в 20 часов – кассы предварительной продажи билетов на поезда.

Медленный темп жизни.

Цены в киосках на Московском вокзале.

Питерцев же, соответственно:

Чудовищные туалеты на Ленинградском вокзале.

Куча-мала вместо парковки у Ленинградского вокзала.

Пробки на Тверской в полночь.

Безумный темп жизни.

200 рублей за чашку кофе-чая в среднем московском кафе.

А больше всего меня поразило – тут я кинулся к архиву, не может такого быть, но я эту запись нашел! – что и 25 лет назад жителей двух столиц больше всего ужасались сортирам-побратимам и разнице темпов жизни.

Чай, правда, в СССР был по копейке без сахара, а проблемы парковок и пробок не было вообще. Но в целом «повторилось все, как встарь» – просто-таки по Блоку.

Рубрика тихо умерла.

За 6 лет чашка кофе-чая в модном московском кафе подорожала раза в полтора, хотя это, конечно, не рекорд подорожаний. Бокал вина в Москве дешевле 250 рублей стало найти вообще нереально (в некоторых местах цены стартуют от 500–600 рублей, а в некоторых вино стали тарифицировать по 50 граммов, как водку, порцию же водки отсчитывают от 20 граммов, и я все жду, когда дойдет до 10). Правда, – будем считать, в порядке компенсации – на Ленинградском вокзале провели ремонт, сделавший вокзал неотличимым от торгового центра (а торговый центр в Москве – это разом капище, ристалище и святилище). Но с туалетами в этом железнодорожном капище все о’кей. В Питере же, где с напитками ситуация не столь печальна, беспорточный посетитель сортира Московского вокзала по-прежнему изображает из себя орла. А что вы хотите? Эта птичка – наш герб!