Сергей Романовский - Наука под гнетом российской истории Страница 25

Явно из-за резкой нехватки средств на развитие науки Академия наук в 50-х годах стала думать над изменением своего Устава с тем, чтобы новые формы организации исследований предусматривали и резкое увеличение финансирования. Было истрачено много сил и нервов, на эту работу ушло более 10 лет, но Устав 1836г. остался неизменен. Все варианты проектов отклонялись под разными предлогами, но ни один из них не был принят только потому, что правительство не собиралось раскошеливаться на науку. Сначала ссылались на то, что весь бюджет «съела» Крымская война, а после 1859 г. просто поставили науку в хвост уже упоминавшейся очереди приоритетов, ибо Александр II взялся реформировать сразу и все, а денег на все не было.

Еще одна надежда ученых была связана с назначением в 1889 г. К.К. Романова президентом Академии наук. Все же Великий князь, двоюродный брат Александра III. Уж он-то сможет, наконец, обеспечить достойное финансирование Академии. Однако оказалось, что интриговать против академических «нем-цев» куда проще, чем увеличить ассигнования на науку. К.К. Романов сам отмечал в дневнике, что порой ему приходилось давать личные деньги на организацию какой-либо академичес-кой экспедиции в надежде, что Министерство финансов этот долг погасит [196]. Гасило, разумеется, вычитая из академического бюджета следующего года израсходованную сумму.

В 1907 г. В.И. Вернадский писал, что Академия наук “страдает и деятельность ее чрезвычайно тормозится только недостатком средств, нищенскими – по существу дела – ассигновками, какие уделяются ей русским государственным бюдже- том” [197]. Ничего не изменилось и во время «столыпинской реформы». В 1911 г. исполнилось 200 лет со дня рождения Ломоносова. Вернадский пишет статью «Общественное значение ломоносовского дня». Есть в ней и такие горькие строки: “… И теперь, как сто пятьдесят лет назад, при Ломоносове эта истина (мощь государства и сила общества неразрывны с научным твор-чеством нации. – С.Р.) не воплощается в жизнь русской исто-рии… Создание гения Петра Великого, Коллегия, которой Ломоносов отдал свою жизнь и о которой думал на смертном одре, Императорская Академия наук находится в положении, недостойном великой страны и великого народа; у нас нет средств и нет места для развития научной работы!” [198].

Понятно, что при таких тратах на науку трудно было рассчитывать на успех в тех областях знания (эксперименталь-ная физика, техническая химия, полевая геология), которые требуют дорогостоящих экспериментов и экспедиционных работ. Поэтому, как и во все прошлые времена, в начале ХХ века в Академии наук успешно развивались науки, не требующие заметных ассигнований: математика, микробиология и др.

Буквально каждодневной борьбой за лишнюю копейку, нужную для опытов, доказывал важность физиологических исследований первый русский нобелевский лауреат (1904 г.) И.П. Павлов. Он организовал в Институте экспериментальной медицины физиологический отдел, но у государства средств на его содержание не нашлось. Деньги дал принц А.П. Ольденбургс-кий. В!899 г. И.П. Павлов говорил, что у нас в России к биологическим экспериментам “относятся… с резкой враждебно-стью… наша экспериментальная работа и наше преподавание экспериментальных наук свои лучшие упования возлагают на будущее” [199]. Все познается в сравнении. Сопоставим и мы. Бюджет лаборатории Павлова, благодаря деньгам принца, в 3,5 раза превышал смету аналогичной лаборатории Военно-медицинской академии. Но и эти расходы позволяли ей только-только приблизиться к ассигнованиям подобной структуры в рядовом немецком университете [200].

Наступил Февраль 1917 года. Теперь ученые все свои надежды стали связывать с новым демократическим правительст-вом. Они были уверены – наступают новые времена, в отношении к науке “все изменится радикально” [201]. Однако первый прорыв в демократию русской истории закончился крахом. Правда, отношение к науке в итоге действительно изменилось более, чем круто. Но только произошло это уже при Советской власти и имело совсем не ту подоплеку, о которой мечтали И.П. Павлов, В.И. Вернадский, А.П. Карпинский и многие другие русские ученые.

Итак, нищенские ассигнования на научные исследования и, как следствие, убогое оснащение большинства лабораторий, ставило науку и ученых не просто в зависимое, но в унизительно зависимое положение от властей предержащих. Ученые никак не могли понять – почему Россия отворачивается от науки, почему она не нужна ей, ведь без науки ей не поднять благосостояние общества, не освоить природные ресурсы, даже не создать новые виды сооружений. Одним словом, наука – это основной генератор прогресса. Такова была позиция людей науки.

А что же те, от кого зависело положение науки в стране? В XVIII веке многие из них искренне считали, что Академия наук – блажь Петра, его царева прихоть, никакого проку от труда заезжих иностранцев видно не было. Траты на науку – даже ничтожные – считались “ненужной роскошью” [202]. Отсюда и откровенное пренебрежение к ученым: их воспринимали как ученых шутов при царском Дворе. В 1735 г. Анна Иоанновна пригласила к себе академиков Ж.-Н. Делиля и Г.-В. Крафта. Они развлекали царицу и ее челядь «некоторыми опытами». Очень приглянулись Анне принесенные профессорами астрономические приборы и она приказала оставить их при Дворе [203]. Дворовым поэтом Анны Иоанновны был В.К. Тредиаковский. В 1740 г. А.П. Волынский избил его «как непослушного холопа» и посадил в «холодную»…

Хорошо. Это высший свет. Да еще XVIII века. Наука для них – типичное баловство. К тому же бесполезное и даже вредное. А вот мнение о науке и об ученых человека, «приставленно-го» к Академии наук руководить ею, президента К.Г. Разумовского. Он, как оказалось, быстро убедился в “нерадении некоторых академиков к науке”, им, мол, не наука нужна, они и занимаются ею только ради “своекорыстных интересов” [204].

Ничего по сути не изменилось и в XIX веке. Павел I самолично дирижировал выборами в Академию наук. Шеф жандармов Л.В. Дубельт докладывал Николаю I, что члены Академии “всегда под присмотром правительства” [205]. Какая уж тут наука. Д.И. Менделеев в 1856 г. с горечью заметил, что в России тех лет заниматься научной деятельностью было просто невозможно [206]. Русские университеты были бедны материально, бедны учеными, еще беднее “интеллектуальной свободой” [207]. При либеральном Александре II в этом плане все осталось по-преж-нему. В 1879 г. шеф жандармов А.Р. Дрентельн писал царю, что он предупредил профессоров Д.И. Менделеева и Н.А. Мешуткина – коли они и далее будут без должного почтения относиться к полицейской инспекции занятий в Петербургском университете, то их немедленно вышлют из Петербурга. Александр II пометил на полях: “И хорошо сделал” [208].

Именно из-за нищенских ассигнований на науку, из-за унизительного и полностью подневольного положения ученых, когда даже сам факт существования Академии наук мог зависеть от самодурства Высочайшей особы, произросла еще одна неискоренимая «особость» русской науки: привечание сильных мира сего, избрание в Академию людей влиятельных, могущих и пособить и охранить, если надо. А то, что они никакого отношения к науке не имели, на это сознательно закрывали глаза. Помог достать деньги на строительство лаборатории, замолвил слово перед самодержцем – уже хорошо. Еще Ломоносов, прекрасно понимая хрупкость и беззащитность Академии, полагал, что куда полезнее для дела, если президентом Академии будет “че-ловек именитый и знатный, имеющий свободный доступ до монаршеской особы “ [209].

Так что патронаж стал неотъемлемой формой бытия российской науки практически с самого основания Академии наук. Еще Петр, подчинив Академию лично себе, стал ее первым Высочайшим покровителем. Однако его преемники не унаследовали петровский пиетет к наукам. Поэтому Академия сама решила привлекать «полезных» людей на свою сторону. Так, видя полное равнодушие Елизаветы Петровны к судьбе отечественной науки, усилиями Ломоносова Академия заручилась поддержкой И.И. Шувалова, чуть ли не единственного интеллектуала ее Дво-ра [210]. “И не будет преувеличением утверждать, – пишет Е.В. Анисимов, – что не видать бы нам первого университета в 1755 году или Академии художеств в 1760-м, если бы с императрицей Елизаветой спал кто-то другой, а не добрейший Иван Иванович Шувалов – гуманист, бессеребреник и просвещенный друг Ломоносова” [211]. В годы правления Екатерины II почетными академиками были избраны граф А.А. Безбородко, светлейший князь Г.А. Потемкин, граф Н.И. Панин, граф Г.Г. Орлов, граф И.Г. Чернышев, граф А.И. Васильев и др. Всего же с 1765 по 1803 г. Академия избрала своими почетными членами 51 сановного чиновника, в их лице она приобрела сразу 51 покровителя [212].