Пол Каланити - Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач Страница 26

– Осторожно! – прокричал я как раз в тот момент, когда инструмент повредил оболочку. Прозрачная спинномозговая жидкость начала заполнять рану. На моих операциях такой проблемы не возникало уже более года. Устранение ее займет еще час.

– Принесите набор для микроопераций, – сказал я. – У нас утечка.

К ТОМУ МОМЕНТУ КАК МЫ УСТРАНИЛИ ПРОБЛЕМУ И УДАЛИЛИ СДАВЛИВАЮЩИЕ ПОЗВОНОК МЯГКИЕ ТКАНИ, МОИ ПЛЕЧИ ГОРЕЛИ ОГНЕМ.

К тому моменту, как мы устранили проблему и удалили сдавливающие позвонок мягкие ткани, мои плечи горели огнем. Второй хирург случайно порвал халат, извинился, поблагодарил меня и ушел. Я должен был завершить операцию. Слои сходились без каких-либо проблем. Я начал сшивать кожу непрерывным швом с помощью нейлоновой нити. Несмотря на то что большинство хирургов используют скобы, я был убежден в том, что швы с нейлоновой нитью реже воспаляются, и мне хотелось, чтобы в этой операции все шло по-моему. Кожа сошлась идеально, без какого-либо натяжения, словно операции и вовсе не было.

Отлично. Хоть что-то хорошее.

После операции одна из хирургических медсестер, с которой мне не доводилось ранее работать, спросила:

– Вы дежурите в эти выходные, док?

– Нет.

И может, уже никогда.

– У вас еще сегодня операции?

– Нет.

И может, уже никогда.

– Тогда это счастливый конец, черт возьми! Работа сделана. Я люблю счастливые концы, а вы, док?

– Да. Я тоже их люблю.

Я сел за компьютер, чтобы оставить распоряжения, в то время как медсестры убирали операционную, а анестезиологи будили пациента. Я всегда в шутку грозился, что на моих операциях будет играть не энергичная поп-музыка, которую все любили ставить в операционной, а исключительно босанова. Я включал Getz/Gilberto на магнитофоне, и мягкие звуки саксофона заполняли все вокруг.

Через некоторое время я вышел из операционной и отправился собирать вещи, которые накопились за семь лет в больнице: запасная одежда на случай, если зайти домой не будет времени, зубные щетки, бруски мыла, зарядные устройства для телефона, еда, модель черепа, коллекция книг по нейрохирургии и так далее.

Немного поразмыслив, я решил не забирать книги. В больнице они больше пригодятся.

Пока я шагал к машине, ко мне подошел знакомый и хотел что-то спросить, но у него сработал пейджер. Он взглянул на дисплей, помахал мне рукой, повернулся и побежал в больницу. «Я тебя позже поймаю!» – прокричал он мне, обернувшись. Когда я сел в автомобиль, мои глаза наполнились слезами. Я повернул ключ зажигания и медленно вырулил на дорогу. Я приехал домой, зашел через переднюю дверь, повесил на крючок свой белый халат и снял бейдж. Затем я достал батарею из пейджера, разделся и пошел в душ.

Позднее тем же вечером я позвонил Виктории и предупредил, что не выйду на работу в понедельник, а может, вообще больше не вернусь и поэтому не буду составлять расписание операций.

«Ты знаешь, мне несколько раз снился кошмар о том, как ты оставляешь работу, – сказала она. – Не представляю, как ты так долго держался».

И СНОВА Я ПРЕВРАТИЛСЯ ИЗ ВРАЧА В ПАЦИЕНТА, ИЗ СУБЪЕКТА – В ОБЪЕКТ ДЕЙСТВИЯ, ИЗ ПОДЛЕЖАЩЕГО – В ПРЯМОЕ ДОПОЛНЕНИЕ.

Мы с Люси пришли к Эмме в понедельник. Она подтвердила план, который мы с женой продумали: бронхоскопическая биопсия, тест на мутации, возможная химио-терапия. Главная причина, по которой я пришел к Эмме, заключалась в том, что мне нужен был ее совет. Я сказал ей, что ушел из нейрохирургии.

«Ладно, – сказала она. – Это нормально. Вы можете перестать заниматься нейрохирургией при условии, что вы нашли для себя что-то более значимое. Но только не из-за того, что вы больны. Поверьте, сейчас вы не более больны, чем неделю назад. Это ухаб на дороге, но вы все еще можете двигаться по запланированной траектории. Нейрохирургия всегда была важна для вас».

И снова я превратился из врача в пациента, из субъекта – в объект действия, из подлежащего – в прямое дополнение. Моя жизнь до болезни представляла собой линейную сумму сделанных мной выборов. В большинстве литературных произведений судьба главного героя зависит от человеческих поступков – его и других персонажей. Хоть Глостер из «Короля Лира» и сетует на судьбу, говоря: «Как мухам дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать»[74], именно тщеславие Лира дает начало драматичности сюжета. От эпохи Просвещения и по сей день считалось, что человек занимает центральное место в мироздании. Однако теперь я словно оказался в другом мире, более древнем, где действия человека меркли перед сверхъестественными силами. И мир этот напоминал скорее греческую трагедию, чем пьесу Шекспира. Все усилия были тщетны в попытке Эдипа и его родителей спастись от судьбы; связаться с силами, управлявшими их жизнью, они могли лишь через оракулов и пророков, обладавших божественным видением. То, к чему я пришел, было вовсе не планом лечения (я достаточно читал, чтобы и самому догадаться, что меня ожидает), а успокоением, обретенным благодаря мудрости оракула.

«Это еще не конец», – сказала Эмма. Наверное, она произносила эти слова уже тысячу раз. В конце концов, я сам так часто говорил нечто подобное пациентам, искавшим ответы на вопросы, которые никто не мог им дать. «И даже не начало конца. Это просто конец начала», – добавила она.

И мне стало легче.

Через неделю после биопсии мне позвонила медсестра Алексис. Новых мутаций не обнаружили, поэтому химиотерапия была единственным возможным средством лечения. Ее уже назначили на понедельник. Я спросил Алексис о компонентах химиотерапии, но она сказала, что мне следует поговорить об этом с Эммой. Как оказалось, Эмма была на пути к озеру Тахо вместе с детьми, но она обещала связаться со мной в выходные.

На следующий день, в субботу, Эмма позвонила. Я задал ей вопрос о компонентах.

– А у вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу? – спросила она.

– Как я понимаю, нам нужно определиться, включать ли авастин, – сказал я. – Насколько мне известно, последнее исследование доказало его низкую эффективность и слишком сильное побочное действие, поэтому во многих больницах от него отказываются. Но я считаю, что это лишь одно исследование среди множества других, в которых он зарекомендовал себя с положительной стороны, и я все же склоняюсь к тому, чтобы включить его. Если я буду плохо его переносить, то смогу от него отказаться. Что вы об этом думаете?

– Да, вы правы. Кроме того, могут возникнуть проблемы со страховкой, если включить авастин в химиотерапию позднее. Это еще одна причина, по которой я советовала бы начать с него.

– Спасибо, что позвонили. Не буду больше вас отвлекать. Надеюсь, вы хорошо проводите время на озере.

– Спасибо, но мне хотелось сказать вам еще кое-что, – произнесла Эмма и ненадолго замолчала. – Я совершенно не против того, чтобы мы составляли план лечения вместе, ведь вы тоже врач и знаете, о чем говорите. Кроме того, речь идет о вашей жизни. Но поймите, если бы вы позволили мне просто быть вашим врачом, я бы порадовалась.

Я НИКОГДА И ПОДУМАТЬ НЕ МОГ О ТОМ, ЧТОБЫ ПЕРЕСТАТЬ НЕСТИ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ХОД СВОЕГО ЛЕЧЕНИЯ.

Я никогда и подумать не мог о том, чтобы перестать нести ответственность за ход своего лечения. Мне казалось, что все пациенты становятся экспертами в своих заболеваниях.

Когда я был еще совсем неопытным студентом, я, случалось, просил пациентов рассказать об их болезнях и средствах лечения, их синих пальцах и розовых пилюлях. Но как врач я никогда не ждал от пациентов, что они будут принимать самостоятельные решения: я всегда был готов отвечать за их здоровье. Теперь я пытался делать то же самое: я-врач готов нести ответственность за себя-пациента. Может, я был проклят каким-нибудь греческим богом, но отказаться от этой ответственности мне казалось неправильным и даже невозможным.

Химиотерапия началась в понедельник. Мама и Люси отправились в больницу вместе со мной. После того как мне поставили капельницу, я сел в кресло и начал ждать. Коктейль из лекарств должен был поступать в мою кровь на протяжении четырех с половиной часов. Чтобы скоротать время, я дремал, читал, бессмысленно смотрел вдаль или время от времени разговаривал с мамой и Люси. Другие пациенты в палате были в разном состоянии: кто-то лысым, кто-то – с красивой прической, кто-то совсем угасшим, кто-то – цветущим. Однако все они неподвижно лежали, пока в их вытянутые руки поступал яд из капельницы. Мне нужно было приходить в больницу на химиотерапию каждые три недели.

Последствия химиотерапии, а именно сильную усталость и ломоту в костях, я ощутил на следующий день. Пища, приносившая ранее удовольствие, стала на вкус как морская вода. Внезапно все мои любимые продукты оказались солеными. Люси подала мне на завтрак бублик со сливочным сыром, который показался мне куском соли. Я отложил его в сторону. Чтение было слишком утомительным. Я решил написать несколько страниц о терапевтическом потенциале нашего с Ви исследования для двух серьезных учебников по нейрохирургии, но и это мне не удалось. Просмотр телепередач и принудительное кормление заполняли мои дни. Нормальное самочувствие возвращалось ко мне всего за несколько дней до начала следующей химиотерапии.