Вячеслав Никонов - Крушение России. 1917 Страница 26

Стилистическая и сущностная разница двух палат просуществовала все годы дореволюционного парламентаризма. Князь Александр Голицын, имевший возможность позаседать и в Госдуме, и в Госсовете, описывал свои ощущения после прихода в верхнюю палату: «Если заседания Государственной думы мне напоминали в увеличенном размере земские собрания и даже скорее наши земские съезды бурного периода 1905 года, где можно было слышать блестящие речи записных ораторов и рядом с этим часто бессмысленные или бездарные бредни рядовых членов, где царило всегда несколько приподнятое настроение, порой переходящее в бурные овации или взрыв негодования по отношению к выступающему оратору, что поддерживало в вас все время нервное настроение и особую настороженность, где страсти кипели и чувства доминировали над разумом, то теперь, сидя среди маститых, по большей части убеленных сединами коллег моих, умудренных многолетним опытом пребывания на государственной службе в различных высоких должностях, вплоть до министров, я сразу понял, что ораторскими приемами никого не убедишь, что самая блестящая речь будет молча выслушана со вниманием, но без каких-либо внешних знаков одобрения или осуждения (таковые по твердо установившемуся обычаю не допускались) и, в конечном результате, оценена не по форме своей, а по внутреннему достоинству и вескости аргументации»[258]. Стоит ли говорить, что пресса с упоением освещала работу нижней палаты и, в лучшем случае, игнорировала верхнюю, которая сразу была объявлена реакционным институтом.

Государственная дума идеологически была гораздо более разнородной и более левой, нежели Государственный Совет. Количество думских партийных фракций, к тому же жестко идеологизированных и непримиримых, зашкаливало за все разумные пределы и постоянно росло. В Думе первого созыва было 8 фракций, второго – 11, третьего – 10–11. В IV Думе количество фракций приближалось к полутора десяткам, справа налево: правые, националисты, умеренно правые, центр, октябристы, кадеты, прогрессисты, «польское коло», мусульманская группа, белорусско-литовско-польская группа, трудовики, социал-демократы (большевики и меньшевики), беспартийные. Мы их все подробно рассмотрим в главе о политических партиях, ибо почти за каждой фракцией стояла и партия. Большинство во всех Думах, за исключением Третьей (да и то не всегда) принадлежало оппозиции правительству. Все фракции были представлены в совете старейшин палаты, их члены компактно сидели в зале заседаний, но не располагали каким-либо собственным аппаратом. Связи с центральными комитетами партий у их фракций были слабы, внутрипартийная дисциплина наблюдалась далеко не у всех. «В группах хорошо организованных партий (РСДРП, кадеты), а также во фракциях, по многим вопросам противостоящих думскому большинству (трудовая группа III и IV Дум, фракция правых), существовала достаточно жесткая дисциплина, в других же ее практически не было, и члены фракций голосовали, как угодно»[259]. Подобные чересполосица и аморфность никак не способствовали эффективности законодательной работы, а повышенная идеологизация была гарантией столкновений с исполнительной властью.

Однако не следует забывать, что и в Государственном Совете существовали фракции, в чем-то повторявшие думские размежевания. Более того, между идейно близкими фракциями двух палат существовали тесные контакты. При этом подавляющее большинство членов верхней палаты оставались беспартийными, а потому и фракции носили непартийный характер. «Первоначально группировки скорее создавались в зависимости от господствовавших в данный момент общественных настроений или от персональных качеств того или другого лица, объединявшего вокруг себя членов палаты»[260], – объяснял член Госсовета и будущий министр земледелия Александр Наумов. Членство во фракциях верхней палаты, в отличие от Думы, никак не фиксировалось, а потому носило несколько условный характер.

Наиболее многочисленной фракцией Государственного Совета были центристы. Их партнерами в Думе выступали октябристы. Второй по численности, как правило, являлась правая группа, в которой большинство составляли члены по назначению. Она была наиболее близка к правительству и в нижней палате контактировала, прежде всего, с правыми. Третья фракция носила название академической, или левой группы, основу которой составляли представители Академии наук и университетов. В 1913 году группа была переименована в прогрессивную и к революции достигла 20 человек, включив в себя часть представителей земств и предпринимателей. Группу больше десяти лет возглавлял известный юрист и ректор Петербургского университета Гримм, видный деятель кадетов, с которыми фракция и состояла в союзе. Поскольку кадеты всегда были в оппозиции, это значит, что и в Госсовете оппозиция всегда была представлена третьей по численности фракцией.

С декабря 1910 года действовала четвертая группа – кружок внепартийного объединения, объединивший умеренно либеральных чиновников, в основном назначенных императором. В этой группе, старавшейся не связывать себя с существовавшими политическими партиями и течениями, видную роль играли один из творцов конституции барон Юлий Икскуль фон Гильденбанд, князь Борис Васильчиков и – после отставки с поста премьера – Коковцов. Наконец, в марте 1911 года образовалась и пятая фракция – группа правого центра – на базе недовольных чрезмерным консерватизмом фракции правых. Правый центр во главе с Нейдгартом насчитывал к концу работы Госсовета 23 депутата, от чьих голосов часто зависел исход голосований. Их партнером в Думе были националисты. Кроме того, в Госсовете был польский кружок центра, взаимодействовавший с думским польским коло – в основном на оппозиционном поле[261].

Главное идейно-политическое отличие Госсовета от Думы заключалось в том, что в нем никогда не было социалистов. Безусловно, Государственная Дума была куда более левым институтом. Она почти всегда представляла собой институционализированную оппозицию. Причем не просто правительству, но и всему государственному строю страны (случай – редчайший в истории, он повторится в 1991 году, когда российский парламент распустит страну под названием Советский Союз). Поэтому о Думе уместнее подробно поговорить в том разделе, где речь пойдет о враждебных существовавшему режиму государственных институтах. И все же…

Даже такая сложная, противоречивая, провоцировавшая конфликты система российского парламентаризма, наличие двух столь отличных палат, одна из которых находилась не только в системной, но порой и внесистемной оппозиции государственного строя была… работоспособной.

Социальный, классовый разрыв между палатами был явно преувеличен. В обеих преобладали дворяне. В 1913 году к высшему сословию принадлежало 62,6 % членов Госсовета и 52,4 % депутатов Думы. Почти четверть депутатов нижней палаты (109 из 437) были землевладельцами, гораздо больше, чем членов верхней – 28 из 182. В Государственном совете было куда больше госчиновников, но и в Думе количество лиц с классными чинами и придворными званиями достигало 208, почти половины от ее состава. Разительным контрастом было представительство крестьян: в Думе их было 84, в Госсовете – 1. Но это никак не вносило диссонанс во взаимоотношения палат, поскольку крестьяне по многим вопросам были солидарны скорее с правыми чиновниками, чем с левыми социалистами. В Думе, в отличие от Госсовета, не было ни одного военного[262]. Однако было множество представителей интеллигенции, именно они предопределяли революционно-оппозиционный настрой Государственной думы. Но никакой социальной пропасти между палатами не существовало.

Как не было и паралича законотворчества из-за скверных отношений: они довольно успешно взаимодействовали друг с другом. Конечно, речь не идет о временах I и II Дум, которые в 1906 и 1907 годах больше занимались революционной пропагандой, нежели законотворчеством. Как подсчитал скрупулезный исследователь российского парламентаризма В.А. Демин, все предреволюционные Думы приняли ни много ни мало – 3550 законов. Из этого числа Государственный совет отклонил лишь 46 (1 %), еще 19 отказался рассматривать и 158 не успел рассмотреть из-за Февральской революции, которая покончит и с Госсоветом, и с Госдумой. Разногласия между палатами касались относительно узкого круга вопросов. Верхняя палата почти всегда была более консервативной по национальному вопросу, блокируя распространение земства на окраины империи, меры в поддержку изучения языков национальных меньшинств. Госсовет, как и правительство, был против создания земств в волостях, медицинского страхования служащих. Он также последовательно отклонял инициативы Думы о расширении полномочий законодательных палат и препятствовал ее постоянным попыткам урезать ассигнования на строительство военно-морского флота[263]. Вот, пожалуй, и все.