Николай Стариков - Процесс антисоветского троцкистского центра (23-30 января 1937 года) Страница 26

Председательствующий: С вами Рейнгольд непосредственно был больше связан, чем с Каменевым?

Сокольников: Но никаких сообщений относительно своей деятельности он мне не делал.

ДОПРОС ПОДСУДИМОГО СЕРЕБРЯКОВА

Вышинский: Скажите, пожалуйста, когда вы возобновили свою антисоветскую преступную деятельность?

Серебряков: Осенью 1932 года. Ко мне зашел Мрачковский и информировал меня о создании троцкистско-зиновьевского блока, назвал состав этого центра и тут же сообщил, что центр решил на случай своего провала выдвинуть запасный центр.

Вышинский: Как вы отнеслись к этому предложению?

Серебряков: Для меня оно не было неожиданностью. Я хотя и отошел от контрреволюционной деятельности троцкизма, но все-таки у меня остались контрреволюционные настроения, несмотря на подачу заявления в 1929 году.

Вышинский: Когда вы подали заявление в 1929 году, вы в действительности оставались троцкистом?

Серебряков: Да, внутренне оставался троцкистом… Осенью 1933 года я встретился с Пятаковым в Гаграх, тогда же он сказал мне, что надо принять активное участие в троцкистской работе. В частности, он ведет вредительскую работу в промышленности, и перед ним стоит также вопрос о развертывании вредительства на транспорте. Я – старый транспортник, связи у меня сохранились, у меня возражений не было, и эту часть работы я взял на себя. Кроме того, я взял на себя связь и руководство грузинскими делами через Мдивани.

В 1934 году или, может быть, в конце 1933 года по приезде в Москву я зашел в НКПС, повидал там А. М. Арнольдова. Я его знал по 1926 и 1927 гг. Он выразил полную готовность взять на себя осуществление и руководство вредительской работой на транспорте. Там мы с ним и наметили программу этой вредительской работы. Мы с ним доставили задачу совершенно конкретную и точную: срыв перевозок, уменьшение ежесуточной погрузки методом увеличения пробега порожних вагонов, методом неувеличения заниженных уже до этого норм пробега вагонов и паровозов, путем недоиспользования тяговой силы мощности паровоза и т. д. В 1934 году, по предложению Пятакова, ко мне в Цудортранс пришел Лившиц, он был начальником Южной дороги. Я его информировал о своем разговоре с Арнольдовым. Он мне сообщил, что у него на Южной дороге имеется заместитель – Зорин и что тот сможет развернуть работу. В этом же 1934 году я привлек к вредительской работе на транспорте начальника Томской дороги Миронова, которого я знал по НКПС в 1926–27 гг. Он тоже дал согласие принимать участие во вредительской работе. Я имел сведения в 1934 году, что привлечен Фуфрянский, работающий в НКПС, а также Емшанов – заместитель начальника дороги Москва – Донбасс. Называлась также фамилия Князева, как члена организации.

В 1935 году, когда пришел на транспорт Л. М. Каганович и у меня возникли большие опасения о возможности провала всей группы, Арнольдов меня успокоил, что вредительская деятельность на транспорте очень хорошо замаскирована вот этими самыми «нормами», что «предельные нормы» получили, так сказать, права гражданства на транспорте. Несмотря на то, что «предельные нормы» получили право гражданства, Каганович разоблачил все это. Арнольдов проводил эту работу не только сам, а с помощью теоретиков «предельных норм», среди которых были не только члены организации. Он был с ними как-то связан, фамилии их он мне не называл.

Арнольдова Каганович снял после разоблачения предельщиков. Тогда Арнольдов сказал, что в НКПС заместителем наркома идет Лившиц, и предложил, чтобы все связи по транспорту передавались Лившицу.

Вот, примерно, кратко о вредительской работе на транспорте.

В 1934 году в Москву приехал Мдивани и выразил желание встретиться со мной и с Пятаковым. И вот в какой-то рабочий день после службы мы пошли на Тверскую улицу; там против почтамта есть какой-то ресторанчик, где и произошел разговор. Мдивани сообщил, что работа развертывается, что центр намечен, и просил нашей санкции. Мы трех человек знали – Мдивани, Кавтарадзе и Мишу Окуджава, а двух – Чихладзе и Кикнадзе Нико – мы совершенно не знали – ни я, ни Пятаков. Мдивани дал нам их характеристики, как старых троцкистов и очень боевых людей, и просил некоторого доверия. Мы не возражали и этим как бы утвердили центр.

Стоял вопрос о террористическом акте против Берия, но мы с Пятаковым не рекомендовали этого делать, мы поставили вопрос так, что террористический акт против Берия может сорвать террористический акт против Сталина. Мы предложили, если есть силы, взяться за подготовку террористического акта против Сталина, не приостанавливая подготовки террористического акта против Берия.

Вышинский: Не приостанавливая?

Серебряков: Не приостанавливая. Осуществлять акт против Берия мы ни в какой мере не рекомендовали раньше, чем они осуществят террористический акт против Сталина.

Вышинский: Следовательно, я правильно понимаю, что вместо одного покушения, которое предлагал Мдивани, вы предложили два покушения?

Серебряков: Да. Когда в 1935 году я встретился опять с Пятаковым, возник вопрос о подготовке еще одного террористического акта, а именно против Ежова.

Было дано задание Мдивани поставить вопрос о возможном объединении с дашнаками в Армении, с муссаватистами в Азербайджане и грузинскими меньшевиками в Грузии.

Вышинский: Что было реально сделано во исполнение этого решения?

Серебряков: Насчет дашнаков и муссаватистов в конце 1935 года Мдивани мне сообщил, что он нащупал только связь, а с меньшевиками он заключил соглашение. Контакт с меньшевиками у него был установлен на той основе, что Грузии предоставляется превалирующее влияние на территории Закавказья.

Вышинский: Грузия подчиняет своему влиянию Армению и Азербайджан?

Серебряков: Да. Она – самостоятельное государство, играющее в Закавказье ведущую роль.

Вышинский (к подсудимому Лившицу): Показания Серебрякова в части, касающейся связи с вами, подсудимый Лившиц, не вызывают каких-либо замечаний? Все, что говорил Серебряков, так и было?

Лившиц: Так это и было.

Председательствующий: Скажите, подсудимый Серебряков, говорил ли вам Пятаков в 1935 году о том, что необходимо расширить сеть террористических организаций на транспорте?

Серебряков: Не Пятаков, а Лившиц мне это сообщил, ссылаясь на Пятакова.

Председательствующий: При этом разговоре Лившиц указывал на особое значение вашей работы в предмобилизационный период. В своих показаниях вы говорите: «Мы с Лившицем между собой говорили и пришли к выводу, что, помимо действий организаций и в центре и на местах, которые должны вначале внести путаницу и неразбериху в работу транспорта, надо будет также обеспечить возможность в первые дни мобилизации занять наиболее важные железнодорожные узлы, создав в них такие пробки, которые бы привели в расстройство транспорт и снизили бы пропускную способность железнодорожных узлов». Вы подтверждаете это?

Серебряков: Да.

Председательствующий: Подсудимый Лившиц, вы подтверждаете разговор, который вел Серебряков на эту тему?

Лившиц: Разговор я подтверждаю.

Председательствующий: Подсудимый Пятаков, вы подтверждаете, что такого рода указания вы давали Лившицу?

Пятаков: Да, конечно.

Председательствующий: У защиты есть вопросы?

Защитники: Нет.

Председательствующий: Заседание закрывается. Объявляется перерыв до 11 часов утра 25 января.

ДОПРОС СВИДЕТЕЛЯ ЛОГИНОВА

Суд переходит к допросу свидетеля Логинова – бывшего управляющего треста «Кокс».

—

Вышинский: Что вам известно о троцкистской подпольной деятельности Пятакова?

Логинов: С Пятаковым я встречался в начале 1928 года. Я был исключен в это время из партии и направлен в Верхнеудинск. Я ехал вместе с Лившицем и Голубенко. В Москве мы зашли к Пятакову для того, чтобы получить указания, как нам быть. Пятаков дал нам директиву о том, что, очевидно, в ближайшее время нужно будет подать двурушническое заявление об отходе от оппозиции, чтобы вернуться в партию и тем самым получить возможность снова группировать вокруг себя троцкистские кадры и продолжать борьбу против партии.

Вышинский: Вы последовали совету Пятакова относительно подачи двурушнического заявления?

Логинов: Да. Было условлено с Пятаковым, что если борьба примет более затяжной характер, то он сам подаст заявление об отходе от оппозиции, и это должно послужить сигналом нам для подачи соответствующих заявлений на местах. Мы так и поступили, т. е. когда Пятаковым было опубликовано такого рода заявление, мы на местах – я, Голубенко и Лившиц – подали заявление о присоединении к заявлению Пятакова и были восстановлены в партии.