Николай Семенов - На веки вечные Страница 26

— Быстрей вылезай из танка! — крикнул ему Недайводин. — Я перевяжу тебя.

Гаджиев повиновался. За ним выбрался наверх башенный стрелок. Оба спрыгнули на землю. Ротный быстро перевязал раненого и, отведя чуть в сторону башенного стрелка, шепнул ему:

— У твоего командира выбит глаз. Принимай командование экипажем. И не задерживайся, вперед!

Оказавшийся рядом автоматчик ефрейтор Бобров по распоряжению командира роты, взяв под руку лейтенанта, повел его в ближайшее укрытие. Однако Гаджиев, словно почуяв какой-то подвох, резко вырвал руку и закричал:

— Уж не думаете ли вы, что я отвоевался? Глаз — это пустяк, Я же вижу! — И побежал к танку.

Но его перехватил Недайводин.

— Нельзя тебе, танкист! Срочно отправляйся в медсанбат.

Гаджиев просяще глянул на командира роты.

— Да пойми же, я — командир и парторг роты. Мой экипаж ждет меня. Ну что ты боишься за меня! Подумаешь — глаз зашибли. Ничего, проморгаюсь!

И он бросился к своему танку, который уже медленно сползал с подмятой под собой немецкой пушки. Все онемели от неожиданности. Недайводин и подоспевшая к этому времени военфельдшер Валентина Сергеева побежали за ним, но удержать его не удалось. В эту минуту воздух огласился ревом вражеских самолетов. Все вокруг моментально покрылось разрывами бомб. Недайводин кинулся в глубокую воронку. В другой, еще дымящейся, оказалась Сергеева.

Магомед Гаджиев на ходу стал подниматься на борт своей машины, но взрывная волна от упавшей рядом бомбы отбросила его в сторону, и лейтенант исчез в черно-бурых облаках дыма и пыли. Вокруг танка разорвалось еще несколько бомб...

Бой продолжался.

Кто-то постучал в башню остановившегося на минуту танка Гоголева.

— Командир, открой! — послышался громкий голос — Кто? — Я, Лебедев.

Старший лейтенант открыл люк. На борту, держась за башню, стоял до предела утомленный, весь в пыли и копоти начальник штаба батальона Николай Лебедев. Он был назначен на эту должность после гибели капитана Кривцова.

— Коля, живой? — обрадовался командир роты,

— Функционирую,— улыбнулся тот.

— Вот что, спрячься на всякий случай за башню.

Лебедев послушался. И вовремя. По башне моментально ударила длинная пулеметная очередь.

—- Ну, какие новости, командир?

— Новости все те же, старые: Жмет, лютует фашист, спасу нет. Только что рассчитался с батареей. Пока расстреливали пушки, куда-то исчез с танка комиссар Пынченко. Как в воду канул.

— Я его только что видел. Командует батальоном. Поляйина-то нет... Он лично возглавил атаку, был тяжело ранен и вскоре умер. У них там вышли из строя почти все командиры взводов. Лейтенант Альбегов ранен. Словом, из ротных остался один Недайводин. Жалко Мишу Гаджиева. Потерял глаз и еще полез в бой, попал под бомбежку — и от него ничего не осталось...

— Зачем же ему позволили? Попробуй, удержи. Бросился к своему танку, словно бешеный. В общем, есть и другие новости, но о них после. А сейчас немедленно поверни свою роту к разъезду. Я побежал к Набокову.

И Лебедев спрыгнул с танка.

Через несколько минут рота Гоголева почти вплотную подошла к разъезду 564. Впереди, метрах в двухстах от командирской машины, по левому флангу роты вели огонь два вражеских танка. Старший лейтенант приказал механику-водителю под прикрытием холма, пологий склон которого начинался тут же, у танка, выйти стрелявшим во фланг. Когда этот нехитрый маневр был выполнен, экипаж в упор ударил по первой, ближайшей; машине, и она загорелась. Вторая попыталась развернуться в сторону разъезда, но тут же и она получила снаряд. Экипажи обоих вражеских танков моментально; покинули свои объятые пламенем бронированные убежища. С ними без труда покончил стрелок-радист.

— "Сокол-один"! — послышалось в наушниках Гоголева.— Доложите, почему разрушаете жилые постройки?

Это был голос Набокова. Командир роты повернул оптический прибор влево и заметил, как на южной окраине разъезда над одним из домов поднялось зарево пожара. Он вызвал на связь лейтенанта Фетисова.

— Федор Сйдорович, сейчас же прекрати расстреливать дома!

Фетисов был на пять лет старше командира роты, и поэтому Гоголев всегда величал его по имени-отчеству.

— С краю моя хата, что хочу, то и делаю с ней! — сердито отозвался тот.

Столь неуважительный ответ обозлил старшего лейтенанта.

— Хорошо,— с угрожающим спокойствием сказал он. — После боя разберемся, чья хата с краю.

Позже выяснилось следующее. В один из моментов боя на танк Фетисова с несколькими своими бойцами сел командир разведвзвода Василий Мешков. Он сообщил лейтенанту, что в огороде крайней избы у фашистов стоят шестиствольные минометы — "ишаки". Не знал Мешков, что Федор Сидорович Фетисов родом как раз из этого небольшого разъезда и что указанная им крайняя изба — его родной дом...

Командир танка, выслушав Мешкова, не счел обязательным посвящать во все это своего "пассажира". Спросил только:

— Откуда тебе известно про "ишаков"?

— Как откуда? Мы там в разведке были. Фашисты на разъезде всех поголовно расстреляли. Ни одного в живых не оставили...

Словно ножом по сердцу, резанули Фетисова эти слова. С трудом справившись с подступившим к горлу комком, он сказал как можно спокойнее:

— Тут из каждой дыры торчат стволы. От меня не ускользнут...

Когда настала пора, Фетисов направил свой танк на южную окраину поселка и, выбрав удобную позицию для стрельбы, остановился. Но достать вражеские минометы, которые своим огнем душили нашу пехоту, было невозможно: мешала изба, его родная изба... И другие хозяйственные постройки двора.

Раздумывать было некогда, и Фетисов, скрипнув зубами, дал команду... Сидевший на танке автоматчик корректировал огонь пушки. Через несколько минут во дворе Фетисова все горело. В огороде валялись разбитые вражеские минометы, одно противотанковое орудие, их уничтоженные расчеты[3].

Танкисты вместе с бойцами мотострелкового батальона бригады и 572-го стрелкового полка ворвались в поселок железнодорожного разъезда. Здесь еще дымились воронки. Кое-где горели дома. Густая кирпичная пыль липла к лицу. Местные жители, оставшиеся в живых (ошибся Василий Мешков, когда рассказывал Фетисову о поголовном уничтожении фашистами населения поселка), выбрались из подвалов. По дороге ни пройти, ни проехать — мешают вражеские трупы. Пришлось их срочно убирать, чтобы дать возможность продвигаться технике.

И вот уже танкисты ведут свои машины дальше.,Скорость максимальная. Иначе нельзя — местность открытая, противник ведет огонь с высоты 134,2. Там, на ее скатах, несколько дзотов. Нашу пехоту густо поливают свинцом из-за железнодорожной насыпи.

Несколько ближе — еще одна высота, поменьше. Павел Маркин, пригибаясь, первым достиг ее подножья и, немного поднявшись по пологому склону, оказался перед входом в немецкий блиндаж. Отсюда только что стреляли. Маркин кинул в дверь гранату, вслед дал очередь из автомата. И сам юркнул в блиндаж. За ним — еще трое подоспевших автоматчиков.

Когда к этому месту подбежал старший политрук Пынченко, Маркин встретил его докладом:

— Товарищ комиссар, в ихней землянке нашел какие-то бумаги и вот это.— И он передал старшему политруку пачку машинописных листков и несколько орденов.

— А что, фашистов там не было?

— Как же! Два офицера и три солдата. Лежат там, в блиндаже, связанные. Несколько вояк убиты.

Теперь надо выкурить гитлеровцев с высоты 134,2. К ней приближаются наши танки. Один из них загорелся. Гоголев торопится туда — закрыть брешь! — чтобы потом выскочить на гребень высоты. Неожиданно страшной силы удар потряс командирскую машину. Лицо старшего лейтенанта в крови. В танке тихо, мотор не работает. Зинченко стонет. Правый рукав его комбинезона сорван, плечо в крови. Но ничего этого Гоголев не видит.

— Заводи! — сказал он механику-водителю тихо и сердито. — Можешь завести?

Мотор завелся.

"Значит, все в порядке, — облегченно подумал ротный. — Можно драться". Его танк пошел в прежнем направлении — к высоте. Преодолел еще метров сто, и снова машина вздрогнула от удара. Не обращая на это внимания, Гоголев сделал четыре выстрела. А впереди увидел десятки ответных вспышек. Стало душно, и вдруг в лицо брызнуло что-то горячее. Оказывается, третьим снарядом пробит бак. Мотор опять заглох, в танке появилось пламя.

— Почему остановил машину? — крикнул Гоголев.

Когда мотор снова зарычал, потоком воздуха пламя потянуло в вентилятор, и оно захлебнулось. Его придавили шинелями, рваными клочками брезента. Танк спасли от пожара.

Командир все еще жил боем. Но ударил четвертый снаряд, и башню заклинило. Тогда Гоголев приказал задним ходом вывести танк из опасного места. Однако его команду уже никто не услышал... бывшие поблизости артиллеристы извлекли командира роты из танка, и он обессилено свалился на землю. Из ушей, носа и рта шла кровь. Поняли артиллеристы: старший лейтенант ранен и тяжело контужен. Стали приводить его в чувство.