Михаил Толкач - На сопках Маньчжурии Страница 27

Ливневым потоком вывернуло старую осину — образовалось углубление у корней. Натоптано без остережения. Валежник отброшен. Что-то было спрятано.

Петька кинулся туда первым.

— Осторожно! — крикнул Фёдоров.

Ямка была пуста. Земля уплотнена чем-то тяжёлым, чего там теперь не было. Вокруг — следы резиновых сапог.

Васин вытер обильный пот с лица. Присел на колодину. Не в его состоянии одолевать крутые склоны!

— Неизвестный наблюдает за нами и хохочет от души! — Фёдоров улыбался. На его зарозовевшем лице были следы пыли.

— Что ж тут смешного?! — Васин в замешательстве оглядывал крутые берега оврага. — Не его ли послание обнаружил Дубаев?

Петька метался по буераку, стараясь выискать что-либо подозрительное. В душе он ругал и Фёдорова, и его штатского начальника. Послушался бы сразу, перехватили бы шпиона!

— Не попробовать ли, товарищ майор, пустить собаку? — спросил Фёдоров.

— Видите же, махорка рассыпана!

Петька встрепенулся: «Майор!». Разве же он не на службе, что без формы? Уж майору-то положено быть решительным и догадливым, не в пример капитану Фёдорову.

Из леса возвращались с первыми сумерками. Молчаливые. Нахмуренные. Усталые.

— Я читал: есть ищейки — даже махорка им нипочём! — Петька едва поспевал за Васиным.

— Химический порошок, футболист, собьёт с толку любую овчарку.

У железнодорожного переезда Фёдоров взял за плечо Петьку.

— За помощь спасибо, Петя! А на фронт, Петро, больше не бегай. Мать пожалей — ты у неё один.

Васин поднял руки вверх, чертыхаясь в горячем пару. Выскочил в малюсенький — едва вмещается человек на лавке — предбанник. Хватал ртом воздух, обмывал пылающее лицо холодной водой из бочки.

— Слабак, Климент Захарович! — хохотал Фёдоров, плеская из ковшика воду на раскалённую каменку. Седой пар волной поглотил его. Слабенький свет свечи едва мерцал в серой мгле.

Климент Захарович по-быстрому оделся, напахнул шинель Фёдорова. С полотенцем на шее затрусил в избу. Хозяйская сука Найда, оберегая щенка, заворчала на гостя, вздыбила загривок: подгребла малыша к себе.

— Не трону… не трону… — Васин притишил шаги, опасаясь броска суки.

— С лёгким паром вас! — Маргарита Павловна занесла в горницу самовар.

— Спасибо, хозяюшка! — Васин взял у неё самовар и водворил на стол. — Будто вновь народился…

— Но-о… Пользительно всегда.

— Постоялец ваш — мастак баниться! — Васин покрутил головой, пытаясь вытряхнуть воду из уха. — Уморил было!

— Натрём барсучьим жиром грудь — к утру простуды, как не было.

У Фёдорова лицо — кумач. Он поставил рядом с самоваром армейскую фляжку.

— После бани — укради, но выпей! Маргарита Павловна, пожалуйста, посуду.

Она принесли два стакана. Фёдоров пригласил её за стол, она отказалась — доглядеть за Майкой, курятник закрыть, баньку притушить…

Климент Захарович понюхал: что налито? Поёжился, хукнул, будто опускается в прорубь, вылил содержимое стакана в рот. Не дыша, выпил воды. Схватил солёный огурец. Захрустел.

— Ну, капитан, не полегчает, считай себя на губе, под строгим арестом!

— Не боись, Семён Макарович! — подала голос хозяйка. — Хворь сымет — веками проверено.

Залаяла собака. Послышался тенорок Петьки. Строгий голос Маргариты Павловны: «Дай хоть ночью покой людям!». В окно просунулась ушастая голова Петьки.

— Товарищ капитан, а на мост людей послали? Он, паразит, может сигануть за Селенгу!

— А ты грибы засолил, сыщик? — спросил Васин.

— Но-о… Если что, я сплю возле окна. — И исчез в темноте. Найда вскоре утихла. На дворе шуршали шаги хозяйки.

— Сколько защитников у красной России! — Васин пересел на диван. — Сегодня мы с вами, Семён Макарыч, завтра — они, такие вот Петьки-Гошки. Как-то спокойнее на душе, когда знаешь об этом…

Ему хорошо было в избе. Разлилось тепло по жилам. Горели ноги в валенках — хозяйка заставила обуть. Шумело в голове от спирта. Капитан не казался угловатым — просто высокий человек сутулится. Притуплялась острота обиды за неудачу в тайге…

— Интересное дело, Климент Захарович. — Фёдоров с наслаждением пил чай со смородиновым листом, неторопливо обтирал потное лицо. — Бывало, ночь застигнет в далёком поле, на обмере угодий… Костерок. В котелке булькает чай. И разговоры… Про что, вы думаете, калякали? Про то же самое. Кто после нас выйдет на это поле? Кто с рейкой да мерной лентой придёт на землю… Выходит, каждый кулик про своё болото?

— Чересчур хватил! Какое сравнение? — Васин прошёл по комнате, наполняясь чувством умиротворения: звала к себе кровать с белой подушкой.

В окно постучали. Фёдоров распахнул створки. Посыльный из штаба.

— Майора Васина Чита требует к прямому телефону!

Климент Захарович с сожалением похлопал ладонью по белой подушке, торопливо взялся за одежду.

Григри доставил обнадёживающую весть: сотрудники местного отдела НКГБ засекли неизвестного! Но на переезде в Заудинском посёлке упустили.

— Точнее! — потребовал Васин.

— Вспрыгнул на тормозную площадку проходящего поезда, а сотрудник госбезопасности сорвался, едва не угодив под колеса.

— Лапти! Приметы хоть зафиксировали?

— Могучий мужик. Борода — лопатой. В сером ватнике…

— Не хромал?

— Не установлено, товарищ майор. — Сидорин озарил Васина светлым взором. — В здешних архивах сохранилась обзорная справка на разыскиваемых семёновцев. Среди них местный уроженец, некий Скопцев. По показаниям жителей Сотникова — рыжий казак. Из торговцев. Служил у барона Унгерна. Причастен к делу по станице Кулинга: летом 1921 года сожгли вчистую! Людей перебили, посекли. В селе Укыр сжигал дома лично…

— Заметьте, товарищ майор, Скопцев прихрамывал. — Сидорин закончил с таким искрением, будто лично собрал сведения на белого казака.

Хромой, рыжий! Перед отъездом из Читы Климент Захарович знакомился с оперативными донесениями пограничной службы. Из бурятского улуса под Куналеем сообщали о появлении там рыжего незнакомца, хромающего на правую ногу. А из-под Чикоя — о подобном же человеке, ночевавшем у некой Серафимы. Имеет ли отношение хромой к тайнику в тайге? Не он ли укатил на поезде? Два или один агент?

Климент Захарович сбросил пиджак, расшнуровал ботинки и прилёг на диван.

— Извините, товарищи, давит под ложечкой…

— Может, врача? — забеспокоился Фёдоров.

— Не суетитесь, капитан. Составьте справку о приметах ягодника. Это — первое. Взять слепок со следов в Гадючьем овраге. Второе. Узнайте у Голощёкова о сведениях по Сотниково. Теперь о Скопцеве. Не он ли напугал Петьку Заиграева?

— Вполне.

Васин сел на диване, потёр ладонью левую сторону груди.

— На всякий случай, товарищ капитан, переснимите карточку, отдельно лицо казака Скопцева.

Сидорин и краснел, и бледнел в ожидании конца разговора старших по званию. Васин словно услышал его тайную маяту.

— Как бы вы, лейтенант, поступили в данной обстановке?

— Оцепил бы лесной квартал, где замечен мнимый ягодник, и прочесать. Поднял бы гарнизон. Засаду по Сотниково. Проверки на железной дороге. В тайгу послать охотников…

— Тайга и есть тайга, лейтенант, — вмешался Фёдоров. — Она на стороне неизвестного. И время, как мне представляется, уже упущено изрядно…

Васин, покряхтывая и ворча под нос, умащивался на диване.

— Путного ничего не придумаем. По домам, братцы!

— Собираться на губу? — Фёдоров поправил пальто на спине лежавшего майора. — Не помогла банька?

— Ну-у, язви вас! — Васин погрозил пальцем. — Не вздумайте тревожить медсанчасть!

Фёдоров, идя домой, не мог избавиться от дневных забот. Веди он расследование самолично, наверное, поступил бы, как и Васин. Наблюдение, проверки, патрули, сведения по архиву. Но самостоятельно! Без оглядки дышится легче. А теперь привычное, по подчиненности: подать-принести, пойти-послать, написать-запросить. «Хватило ли б тебе уменья, сообразительности, напора?» — спросил себя Семён Макарович и ответил, мысленно ухмыльнувшись: «Упустить шпиона — вполне!».

Не одобрял Фёдоров и самоистязание Васина. Заболел — в постель и исполняй предписания лекаря! Отлежись — скорее и с большей пользой вернёшься на службу. Майор же после парной, после чая с малиной — бегом к телефону! Приказ? Вызов генерала? А если схватит крупозное воспаление лёгких?.. А что ты, Фёдоров, знаешь о майоре? А, может, в этом самоотречении майор топит своё горе? Может, ты, Фёдоров, мелко пашешь? Долг, обязанность перед Родиной… Да ведь и Родине важно, чтобы мы были здоровы…

«Слушай, капитан, а что с запиской? Был ли агент возле сопки? Сидорин не докладывал. А ты, что ж, капитан?» В рассуждениях Семён Макарович не заметил, как вошёл в дом и снял шинель. Поправил газету над электрической лампочкой — вместо абажура затеняла комнату.