Михаил Кириллов - Мои больные (сборник) Страница 28

Мы возле машины разожгли костер и грелись, не решаясь ехать назад в темноте, да и нужно было дождаться результата операции. Дождались: аппендикс был удален, больной заснул. К этому времени рассвело.

Поблагодарив хирурга, мы сели в машину и тронулись в обратный путь. Прооперированного солдатика мы забрали, когда всей колонной возвращались в Рязань.

Послесловие

«Удивительно, что врач может практиковать,

читая совсем мало, неудивительно,

что это у него плохо получается»

(Ослер, 1950)

Вот я и рассказал еще об одной группе моих больных. Как встречает читатель эти мои рассказы? Большинство одобряет, поражаясь моей памяти, не основанной на дневниках. Кто-то из моих учеников находит в своей памяти близкие образы и радуется этому. Для читателей – не медиков – чтение наиболее жестких страниц иногда оказывается чрезмерно тяжелым. А один из них даже сказал, что эти мои рассказы – «руководство для патологоанатомов». Некоторые находят мой опыт устаревшим, так как современный стиль отношения врачей к больным стал слишком скоростным, бездуховным, не включает необходимого анализа, углубленного чтения специальной литературы и часто подчинен исключительно добыванию денег.

Что верно, то верно: я в своей работе исповедовал то, чему меня учили мои Учителя – фронтовики и чему они сами учились у своих Учителей. Духовность советской медицины была традицией, начало которой уходило еще в 19-й век. Культ денег, поразивший современное врачебное сословие, уничтожает традиции советских врачей. Но дело не только в действительном безденежье сотен тысяч врачей и медицинских сестер. В стране лавочников, в которой доминируют рыночные отношения, неизбежно меняется психология и врачей, и больных.

Я не оспариваю ни одного из откликов моих читателей. Но я, конечно, остаюсь самим собой. Бог с бескорыстными, с теми, кто верен своему делу, своей Родине и самому себе.

Как живут и работают мои ученики? Не менее половины из них трудятся в университетских клиниках и кафедрах, в центральных госпиталях, больницах и поликлиниках. Очень многие – на двух работах. Усовершенствование ограничено семинарами, поездками на Конгрессы (если найдется спонсор), курсами. Выживают мои ученики. На библиотеки, на работу над собой времени нехватает. Это считается роскошью даже самыми лучшими. Вот для них я и пишу свои книги.

А в целом жизнь продолжается. Карла Маркса как-то спросили: «Что главное в его жизни?» Он ответил: «Борьба!» Сохранить себя, свою профессию в этой ущербной жизни – это ведь тоже борьба.

Глава четвертая

«Истиной нельзя овладеть,

ее можно пережить»

(С.Кьеркегер, Дания,19 век)

Пришла зима. На деревьях листьев почти совсем не осталось. Но на земле вокруг они еще лежат. Возьмешь в руки, и некоторые оттаивают. Оживают, даже пахнут. Летом и теплом. Не все, конечно. Так и люди, и события прошлого. Подержишь под сердцем, и они оживают. Случайность воспоминаний становится закономерностью.

Доброе перемешано со злым. Как в жизни. И несправедливость, и беззащитность, и жестокость. Все – правда. Вспоминаю, как в одном из домов отдыха под Москвой увидел такую сценку: мальчик, третьеклассник, катавшийся на качалках с маленькой девочкой-дошкольницей, будучи внизу, внезапно соскочил со своего конца, и девочка упала, больно ударившись о землю. От неожиданности и обиды она так и осталась сидеть на земле и лишь тихонько плакала. Это видела и мама девочки. Мальчишку, конечно, отругали. Я спросил его, зачем же он так сделал? Ей же больно! Нисколько не огорчившись, он ответил: «И меня вчера также сбросили!» Девочку успокоили, мальчишке все разъяснили, даже то, что такое фашизм. Но я понял, что зло и жестокость могут стать привычными, если их вовремя не пресечь.

Есть масса примеров добра, сострадания и среди детей, и среди взрослых. Так и в моих рассказах: случайно, что вспомнилось, но не случайны сами примеры клинической памяти.

Зимние «листья», что сохранились после былого клинического «листопада», я отогрел и оживил, и они превратились в новые рассказы о моих больных и прошлых событиях, в том числе и на войне. В рассказах я не столько отвечаю на вопросы читателей, сколько задаю свои. Такой уж я рассказчик.

Перелом челюсти

Как-то в декабре 1987 г. в Кабульский госпиталь из одной воинской части гарнизона привезли солдата второго года службы с ушибом лица и переломом нижней челюсти. Челюстно-лицевые хирурги провели обезболивание и шинировали челюсть, чтобы обеспечить ее срастание.

Необычной была история травмы. Этот рядовой систематически не подчинялся своему командиру взвода, постоянно оскорблял его, в том числе находясь в строю, попросту издевался. А командир взвода, молоденький лейтенант, только что выпущенный из пехотного училища, долго терпел издевательства, обращался за советом к старшим командирам и политработникам, но реальной помощи не получал. В результате служба у него не пошла. И вот однажды после очередной наглой выходки этого отморозка лейтенант в сердцах «врезал» ему кулаком в челюсть, да так, что тот отлетел в сторону и грохнулся на плац.

Взвод одобрительно отнесся к происшедшему, но пострадавшего пришлось отнести в медпункт, а позже отправить в госпиталь. ЧП: рукоприкладство офицера в служебной обстановке. Все могло бы пройти без последствий для офицера, но отморозок написал жалобу.

Лечение «раненого» не требовало больших усилий и не привело к каким-либо осложнениям. Через неделю он уже разгуливал по дорожкам госпиталя (днем даже в декабре в Кабуле тепло). Грозился засудить лейтенанта. Я видел этого «бойца». Наглый и самоуверенный.

Вероятно, тучи над командиром взвода сгущались. В госпиталь приехали командир его полка и замполит. Они на целый час оккупировали кабинет начмеда госпиталя, упрашивая его защитить молодого лейтенанта, только что начавшего свою службу. Подключили юриста армии. Где они были, когда лейтенант обращался к ним за советом и помощью! Официальное положение дела наталкивалось на реальную несправедливость и рождало еще большее зло. Положительную роль сыграло офицерское собрание части: офицера оставили в его должности. А солдата в конечном счете признали негодным к службе в ВДВ и перевели дослуживать в Ташкент.

«Коломенская верста»

Октябрь 1987 г. Кабульский госпиталь. В терапевтическом отделении много больных, традиционных для госпиталей мирного времени. Есть и местная патология. Командир бригады спецназа, 35 лет, до 2 метров ростом, кожа да кости, но жилистый и дюжий. Курит по 2–3 пачки сигарет в день. Бронхит и начальные признаки эмфиземы. Сейчас бы это назвали ХОБЛ легкой степени. Лечится. Но дело не в бронхите. Он систематически ходит в рейды, напряженные и опасные.

«Как только эту коломенскую версту еще не подстрелили, шутят соседи по палате. Его ведь из-за каждой скалы видно». Физиологические резервы человека, по-видимому, очень велики, и дело не только в бронхите и резком дефиците массы тела. К тому же сам он говорит, что в его родне все длинные и худые.

У спецназовцев трудная работа. В горы бойцы берут по 6 литров воды, оружие, боеприпасы, продукты. Работа опасная. Выследить и уничтожить караван противника, везущий боеприпасы, сложно. К этому долго готовятся, используя все виды разведки. Сутками ждут в засадах, связываясь по рации.

И у каравана своя тактика. Километрах в пяти впереди идет кочевник с посохом (его пропускают), а за ним тащится цепочка верблюдов (и это еще не то), а уж потом движутся машины – тойоты, доверху груженые, с людьми и оружием, в любой момент готовые обороняться. Не вовремя выйти из-за камней – значит, выйти на верную смерть.

Сообщают авиации, вертолеты с малой высоты «раскрывают» караван, он становится уязвимей, и тогда уж начинается атака.

Бог знает, как этому капитану, «коломенской версте», удавалось уцелеть в этой боевой обстановке! Какую выдержку нужно было иметь! Обыкновенная мишень. Нервы изнашиваются, тем более, что ты такой «жираф большой». В перерывах между рейдами реабилитация обязательна.

«Шабашник»

Ереван. Декабрь 1988-го года. Госпиталь «Эребуни».

Хожу по хирургическому отделению. Хожу, как будто ношу несу. Люди охотно доверяют мне свою боль, и хотя я больше молчу или, послушав сердце и легкие, подбодрю тем, что с этим у них все в порядке, или о Саратове и Волге упомяну – не Бог весть что, – очень благодарны.

Одессит (русский по национальности) – «шабашник» (как он сам себя назвал), 26 лет, приехал в Ленинакан 7 декабря в 9 утра. Пришел домой и лег спать. Приехал так, без определенной цели. Вдруг заходила комната, и понесло вещи. Ухватился за спинку кровати. Во время 3-го толчка, основного, выбросило стену дома с большим окном, и в этот провал вылетела койка. Упала с 8-го этажа на груду обломков ножками вниз и тотчас же была накрыта панелью. Головной конец сдержал тяжесть плиты, хотя и сплющился, а левая голень попала под край плиты. Было трудно дышать, так как прижало грудь, но орал «благим матом».