Дэвид Уайз - Охота на «кротов» Страница 29

Поскольку никто не сообщил в московскую резидентуру, что тайник засвечен, Гарблер, естественно, ничего не знал. Почему Центр не сообщил ему об этом? Гарблер ответил, что не знает, но добавил, что Бьюлик, возглавляющий SR-9, был печально известен своей скрытностью и чрезвычайной осторожностью в отношении того, что он кому-либо говорил, включая своих ближайших коллег.

Гарблер заявил, что если бы его информировали, что КГБ известно местоположение тайника, он никогда не послал бы Ричарда Джэкоба изымать закладку и попытался бы предупредить Пеньковского, что тайником пользоваться нельзя, и тогда русские не схватили бы на тайниковой операции оперативного работника ЦРУ как действовавшего в тайном сговоре с Олегом Пеньковским.

Короче говоря, именно Центр не поставил в известность московского резидента о том, что происходит в деле Пеньковского. Только много лет спустя Гарблер выяснил удивительную причину того, почему его держали в неведении.

Дело «Гаичка» было закрыто, но осенью 1963 года Гарблер оказался в новой кризисной ситуации. В анналах ЦРУ это дело проходит под названием «Бумаги Черепанова».

Александр Николаевич Черепанов являлся сотрудником Второго главного управления КГБ, деятельность которого направлена на иностранцев и дипломатов.

Неприятности начались, как говорил Пол Гарблер, когда чета американцев явилась в посольство с пакетом документов. Гарблер помнит эту пару. «Кто-то из них был библиотекарем, оба из штата Индиана. Они общались с гидом, который водил их по московским библиотекам. Фамилия гида была Черепанов». Он-то и отдал пакет американцам и попросил передать его в американское посольство.

Пара пришла в Консульский отдел на первом этаже посольства на улице Чайковского и передала бумаги американскому сотруднику, который, в свою очередь, вручил их Малькольму Туну, советнику по политическим вопросам при после США Фое Колере.

«Было договорено, — сказал Гарблер, — что если какой-либо добровольный информатор приходит в посольство, то меня сразу же (или, по крайней мере, в течение нескольких часов) извещают об этом. Но в данном случае о том, что поступили бумаги, я узнал лишь на следующий день. Меня вызвали Тун и Уолтер Стоссел, заместитель главы представительства, который исполнял обязанности посла, так как Колера не было в городе.

Дипломаты рассказали Гарблеру о бумагах, утверждая, что все это похоже на провокацию. Они упомянули, что в Варшаве за неделю до этого кто-то передал американскому военному атташе схему расположения ракетных площадок. Атташе был обвинен в шпионаже и выслан.

Гарблер едва мог поверить своим ушам. Документы, очевидно, были взяты из дел КГБ, все-таки попали в посольство, а эти дипломаты собираются вернуть их русским. «Мы приняли решение все это отдать обратно», — заявили они. «Хорошо, — согласился я, только вначале я должен их посмотреть и сделать фотокопии».

«Пачка материалов была в дюйм толщиной, — продолжал Гарблер. — Они мне ее дали с неохотой, заявив, что я могу посмотреть, но что они уже договорились о времени возврата. Я взял бумаги в свой маленький закуток на десятом этаже и переснял их. У меня в распоряжении была пара часов, так как встреча должна была состояться в полдень в Министерстве иностранных дел».

В документах, очевидно, принадлежавших американскому отделу Второго главного управления КГБ, очень подробно сообщалось о том, как пьют и как вступают в интимные связи некоторые работники посольства США. «КГБ тщательно фиксировал эти факты, и все это представляло собой грязную картину. Так, например, «помощник военного атташе пьет, и мы собираемся поймать его на этом». Документы являлись основанием для шантажа. Если бы я был сотрудником КГБ, то не стал бы использовать такую информацию для организации провокации, а воспользовался бы информацией о ракетах. Я полагал, что материалы подлинные».

Гарблер спустился вниз, вернул бумаги Стосселу и попросил переговорить с ним еще раз в защищенном помещении-«пузыре». Гарблер настаивал на том, чтобы бумаги остались в посольстве. Я сказал: «Уолтер, ты делаешь ошибку». Я пришел к выводу, что бумаги взяты из досье КГБ, и подчеркнул: «Это не те бумаги, которые обычно используют для провокации. Это материалы, которые мог бы использовать человек из КГБ, намеревающийся вступить с нами в контакт». Тут к нашему разговору присоединился Тун, и я привел дополнительный довод, что если бумаги будут возвращены, то КГБ потребуется не более часа, чтобы установить источник утечки информации. Я сказал: «В действительности то, что вы делаете, является убийством».

Ответ Туна возмутил резидента. Малькольм Тун изрек: «Вы ребята, каждый день убиваете людей в вашей организации. Какая разница — ну, убьете одним больше. К тому же уже поздно, мы их уже вернули».

Гарблер вскочил со своего места.

— Сотрудник, которому поручено отвезти материалы, еще в здании?

— Возможно, уже нет, — ответил Тун.

«Было около двенадцати часов дня, — рассказал Гарблер, — а встреча в МИД должна была состояться ровно в двенадцать. Я вышел из защищенной комнаты, подошел к окну и выглянул во двор. Внизу я увидел парня, который собирался садиться в машину, чтобы ехать. Я не стал дожидаться лифта, который очень медленно поднимался, а побежал по лестнице вниз и выскочил во двор».

Американский консул Том Фэйн собирался отбыть в МИД. Гарблер выхватил из его рук бумаги и помчался назад к Стосселу. «Послушай, Уолтер, я отдам свою карьеру и жизнь за это, не отдавай назад эти бумаги. На карту поставлена жизнь человека».

Стоссел отказался, и бумагам Черепанова суждено было вернуться к русским. Гарблеру, служебное положение которого было ниже, ничего не оставалось делать, как подчиниться. «Я сказал: ладно, но ты не прав, не прав, не прав. Если ты хочешь это делать, то делай. Я думаю, что ты должен выполнить свои обязанности». Я пошел вниз, передал бумаги консулу, который все еще стоял во дворе. Он, наверное, подумал, что я сошел с ума»[112].

Бумаги ушли обратно в КГБ, но благодаря Гарблеру в ЦРУ остались копии, и уже очень скоро ЦРУ суждено было услышать о Черепанове еще раз.

После ареста Пеньковского и закрытия дел «Гаичка» и «Айронбарк» пребывание Гарблера в Москве подходило к концу. Довольно скоро после стычки по делу Черепанова произошло событие, которому суждено было изменить мир и напрямую повлиять на проведение в штаб-квартире ЦРУ секретных поисков по выявлению «кротов».

Ли Харви Освальд прибыл в Советский Союз в октябре 1959 года. После двух с половиной лет пребывания, в июне 1962 года, он уехал. Это произошло спустя шесть месяцев после приезда Гарблера в Москву. 22 ноября 1962 года в Далласе Освальд выстрелом из ружья из углового окна школьного библиотечного коллектора штата Техас убил президента США Джона Ф. Кеннеди.

ГЛАВА 10

«Отдайте мне ваш жетон»

Поскольку Питер Карлоу допрашивался ФБР, он понял, что его карьера в ЦРУ закончилась. Он не знал лишь того, что Шеффилд Эдвардс, директор управления безопасности ЦРУ, делал все, чтобы «схватить» его независимо от того, имеются доказательства его вины или нет. И то обстоятельство, что их не было, совершенно не беспокоило Эдвардса. В январе 1963 года, за три недели до начала допросов в ФБР, шеф безопасности ЦРУ пригласил представителей ФБР обсудить дело Карлоу, который все еще рассматривался в качестве «главного обвиняемого» в охоте на «кротов».

«Присутствующие на совещании лица, — Эдвардс писал удивительно высокопарным бюрократическим стилем, — признали определенную возможность того, что в отношении [Карлоу] не может быть выдвинуто конкретное обвинение, поскольку существует вероятность того, что [Карлоу] не идентичен [„Саше“]. Директор управления безопасности указал, что ЦРУ заинтересовано в том, чтобы другие области, касающиеся личного состава и/или проблемы безопасности, которые имеют отношение к… делу, были тщательно выяснены во время допроса [Карлоу], поскольку, по мнению управления безопасности… этот [Карлоу] должен быть удален из ЦРУ вне зависимости от того, идентичен он или не идентичен [ „Саше“]»[113].

Яснее не скажешь. Если бы ЦРУ не смогло доказать, что Карлоу является «кротом», оно нашло бы другие причины для его увольнения. Европейские манеры Карлоу и его широкая эрудиция, очевидно, раздражали Эдвардса, бывшего армейского полковника, стройного мужчину с военной выправкой и коротко подстриженными седыми волосами. Его неприязнь к Карлоу была очевидной и пронизывала все его секретные докладные записки того периода, многие из которых были полны сарказма. На совещании с представителями ФБР Эдвардс высказал беспокойство по поводу того, что Карлоу может отказаться от допросов в ФБР. «Тем не менее, по общему мнению присутствующих на совещании лиц, — заключил шеф управления безопасности, — [Карлоу], который, как представляется, очень высокого мнения о своем интеллекте, согласится на собеседование в ФБР независимо от того, является ли он [ «Сашей»] или нет»[114].