Борис Григорьев - Скандинавия с черного хода. Записки разведчика: от серьезного до курьезного Страница 29

Как новичкам, нам с В., естественно, прилично везло, и мы были даже в небольшом выигрыше, что дало повод подозрительному англичанину обвинить нас в заговоре. При этом наш контакт с членами клуба постепенно креп, углублялся и приобретал доверительный характер. Мы с В. уже прикидывали, кого из них кому «взять на себя» и кем заняться, так сказать, в индивидуальном порядке, как только клуб прекратит свое существование. В том, что клубу была отпущена короткая жизнь, мы были уверены: если он сам не распадется, то приложим к этому руки мы.

Все шло по плану, пока очередь на проведение «заседания» клуба не подошла к американцу. Он снимал небольшой коттедж на окраине Копенгагена, и после плотного ужина мы с хозяином дома вышли покурить на веранду.

Луна горела вполнакала, ветерок взбрыкивал теленком.

— Борис, — обратился он ко мне, загадочно улыбаясь и делая ударение на первом слоге, — ты ведь работаешь в КГБ?

— Манфред, — ответил я ему в тон, — откуда у тебя такие сведения?

— Сведения самые достоверные, можешь не сомневаться.

— Это все похоже на бред сумасшедшего.

— А вот Билл, — и тут Манфред назвал фамилию известного нам сотрудника американского посольства, установленного разведчика, — утверждает, что ты шпион, и он поручил мне за тобой присматривать, изучать тебя и обо все ему докладывать.

Интересное дело! Некто «закладывает» мне американского разведчика и одновременно расшифровывает и себя как его агента!

Этот Билл недавно был переведен в Копенгаген из Бангкока и сразу начал искать контакты среди советских дипломатов. Он сделал несколько прямолинейных и неуклюжих попыток «законтачить» со мной, но я быстро распознал его «професьон де фуа» и дал ему от ворот поворот. Теперь Билл, изгнанный в дверь, ломился ко мне в дом через окно. Похоже, что Манфред действовал согласно заранее намеченной и одобренной резидентурой ЦРУ линии.

— А я предлагаю, чтобы ты сообщал мне, что тебе говорит при встречах Билл и какие он тебе дает поручения.

Оправдываться перед агентом ЦРУ или посылать его к черту было бы глупо. А вдруг Манфред сообщил все это с самыми добрыми пожеланиями? Нет, лучшее средство обороны — это наступление.

— Ха-ха-ха! Это ты здорово придумал! — С какими бы намерениями ни выступал Манфред, мой ответ ему понравился. — Но с Биллом шутить опасно.

— А ты думаешь, с нами это можно делать запросто? Улыбка исчезла с губ американского агента, и он задумался.

Улыбка, похожая на приоткрытый кошелек.

— Ладно, давай не будем сейчас ломать голову, — примирительно сказал я, — лучше поговорить об этом в другое время и в другом месте. Как насчет завтра где-нибудь в баре?

— Гм-м-м… Давай послезавтра.

Понятно. Ему нужно время связаться с Биллом и успеть согласовать дальнейшую линию поведения.

— Хорошо. Послезавтра.

Мой рассказ об эпизоде с Манфредом вызвал у нашего заместителя по контрразведке большое оживление. Он немедля согласовал план действий с Центром, и скоро я был облечен полномочиями осуществлять оперативную игру с резидентурой ЦРУ. Расчет строился на том, что Манфред по заданию своего босса в посольстве волей-неволей будет вынужден сообщать мне некоторые полезные сведения о работе американской резидентуры, и в конечном итоге нам удастся «перетянуть» его на свою сторону, то есть из агента-двойника сделать нашего человека.

Поистине наполеоновский замысел! Теперь-то я понимаю бессмысленность всей нашей затеи, но тогда, в разгар «холодной войны», подбросить лишнюю чурку в костер, чтобы продлить процесс горения, было святым делом.

Естественно, я «сгорел». Манфред аккуратно выходил на встречи, я вытягивал из него кое-какие сведения, он пытался — правда, неумело и робко, как бы стесняясь — «обрабатывать» меня, мы оба отчитывались о проведенных беседах перед своим руководством, в столицы СССР и США шли соответствующие реляции… Все это производило впечатление полезной работы, а на самом деле похоже было на еврейскую мельницу: мельница стоит, а еврей бегает вокруг. Единственным полезным «завоеванием» для меня было то, что датчане прекратили за мной слежку. Им незачем было тратить силы и средства на объекта, который встречался с агентом ЦРУ. Но расшифровался я в ходе этой игры полностью.

«Игра в покер» продолжалась несколько месяцев, пока вовремя не вмешалось мое непосредственное начальство в Москве. Оно запретило дальнейшие встречи с Манфредом. Вместо меня с ним стал встречаться зам по контрразведке, годившийся агенту в отцы, и это показалось Биллу не очень перспективным делом. Сделав несколько неудачных попыток восстановить контакт со мной, Манфред стал игнорировать встречи с замом, и скоро дело было похерено по обоюдному согласию противоборствующих сторон.

Впрочем, Билл предпринял последнюю отчаянную попытку оживить дело. За день до окончательного моего отъезда в Москву, который тщательно скрывался от окружения, ко мне домой заявился улыбающийся Манфред с огромным букетом цветов. Прошло уже пара месяцев с того момента, когда мы виделись с ним последний раз.

— Это супруге, — сказал он, как ни в чем не бывало входя в квартиру.

— Спасибо.

— Что ж ты так неожиданно уезжаешь?

— Закончился срок командировки. Пора домой.

— Жаль, — искренне вздохнул Манфред вздохом крокодила, у которого из пасти ушла лакомая добыча, — очень жаль. Билл, кстати, просил передать, что если ты выберешь путь сотрудничества, то он гарантирует тебе миллион крон.

— Передай Биллу, что я гарантирую ему два миллиона крон, если он будет сотрудничать со мной. А теперь иди домой.

Несмотря на отсутствие разведвозможностей, Ж. наотрез отказался от сотрудничества.

Улыбаясь и извиняясь, Манфред ушел и навсегда исчез из моей жизни. Товарищи потом сообщали мне из Копенгагена, что он после моего отъезда стал пить, перестал бриться и следить за своим внешним видом. Переживал, значит.

Он пытается найти свое потерянное лицо.

Зато во второй командировке американцы оставили меня в покое. Каждый раз, когда я в Стокгольме сталкивался где-нибудь на приеме с установленным сотрудником ЦРУ Майклом, он многозначительно жал мне руку, смотрел в глаза и, улыбаясь, проходил -дальше. Мне это нравилось больше. Приятно, когда противник относится к тебе с уважением.

Подобного рода эпизоды были типичными для того времени, а подставы — наиболее излюбленными формами дискредитации разведчика.

Датская контрразведка тоже не сидела сложа руки и старалась, как могла, не отставать от своих старших братьев. Время от времени под видом доброжелателей, захотевших положить жизнь на алтарь строительства коммунизма в отдельно взятой стране, она засылала в посольство свою агентуру, снабдив ее предварительно каким-нибудь «горячим» материалом.

Буквально накануне моего приезда в Копенгаген датчане сделали нам подставу, соблазнив А. Серегина и Н. Коротких каким-то натовским документом. Заявитель пришел в посольство и предложил свои услуги. Самой информации он с собой не взял «по соображениям безопасности», а предложил передать ее на встрече в городе. Оперработники решили рискнуть и посмотреть, что из этого получится на самом деле.

Уже на подходе к месту встречи они обнаружили, что оно буквально напичкано автомашинами наружного наблюдения. Тогда они развернулись обратно и поспешили к своей машине, оставленной за углом. В это время на сцене появился доброжелатель с пакетом в руках (контрразведке ничего не оставалось делать, как срочно выпускать его из засады, чтобы все-таки попытаться всучить дипломатам компромат). Он бежал за удаляющимися Серегиным и Коротких и жалобным голосом умолял:

— Господа, куда же вы? Я принес обещанное!

Но господа сочли за благоразумное побыстрее укрыться на советской территории на Кристианиагаде, где чувствовали себя более уютно и безопасно.

Все разведслужбы используют доброжелателей — добровольцев на сотрудничество — и добиваются зачастую неплохих результатов. Только надо убедиться, что доброжелатель настоящий, а не прошел предварительный инструктаж у инспектора ПЭТ Енсена. Конечно, в поведении агента контрразведки можно отыскать даже при первой беседе настораживающие моменты и определенные несоответствия, но ведь приход в иностранное посольство и честного заявителя, многим рискующего и делающего это в первый и, возможно, единственный раз в жизни, тоже может вызвать массу вопросов. Жизнь многогранна и удивительна, и в разведке стандартное мышление чревато серьезными осложнениями. Ошибиться и оттолкнуть от себя близкого нам человека — это тоже оставляет в душе заметный шрам.

Одним словом, правильно построить работу с заявителем — большое искусство.

В момент проведения операции Д. и я были взвинчены на острие ножа.