Юрий Фельштинский - Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов Страница 3

В эти ноябрьские дни 1917 г. Восточный фронт как военный фактор перестал существовать. Немцы начали быстрым темпом перебрасывать войска на запад[42]. Реальный мир, впрочем, еще не был близок, поскольку новое правительство нельзя было считать надежным. 13 (26) ноября советник миссии в Стокгольме и будущий дипломат в Москве К. Рицлер высказал в письме канцлеру Германии следующие соображения: «В настоящий момент мы имеем дело с тем, что попросту являет собой насильственную диктатуру горстки революционеров, к правлению которых вся Россия относится с величайшим презрением и терпит его лишь потому, что эти люди пообещали немедленный мир и общеизвестно, что они выполнят это обещание. Здравый смысл подсказывает, что власть этих людей потрясет все русское государство до самых его оснований и, по всей вероятности, не более чем через несколько месяцев […] [правительство] будет сметено волной всероссийской враждебности. […] Даже попытка связать будущее русско-немецких отношений с судьбами людей, которые в России сейчас стоят у власти, была бы, вероятно, серьезной политической ошибкой. За то время, что это правительство продержится у власти, удастся добиться разве что перемирия или, быть может, формального мира. В этих обстоятельствах и ввиду серьезных потрясений, перед которыми, по всей вероятности, стоит Россия, мы сможем установить действительно мирные связи и дружеские, добрососедские отношения весьма не скоро»[43].

9 (22) ноября, выполняя еще один пункт соглашения между большевиками и Германией, Троцкий, как нарком иностранных дел, заявил о намерениях советского правительства опубликовать секретные дипломатические документы[44]. Теоретически публикация тайных договоров наносила ущерб как Центральным державам, так и Антанте. Но поскольку секретные договоры, имевшие отношение к мировой войне, были, естественно, заключены Россией с Францией и Англией, а не с Центральными державами, последние конечно же оставались в выигрыше[45]. Большевистское правительство это понимало. Троцкий писал: «Буржуазные политики и газетчики Германии и Австро-Венгрии могут попытаться использовать публикуемые документы, чтобы представить в выигрышном свете дипломатическую работу Центральных империй. Но […] во-первых, мы намерены вскоре представить на суд общественного мнения секретные документы, достаточно ясно трактующие дипломатию Центральных империй. Во-вторых, […] когда германский пролетариат откроет себе революционным путем доступ к тайнам своих правительственных канцелярий, он извлечет оттуда документы, ни в чем не уступающие тем, к опубликованию которых мы приступаем»[46].

Центральные державы, разумеется, приветствовали намерение большевиков опубликовать документы МИДа. Вот как комментировало заявление советского правительства командование 7-й австро-венгерской армии в приказе 30-й дивизии от 7 (20) декабря: «Нельзя себе даже представить, какое огромное значение имеет постоянное распространение тайных договоров, безошибочно предоставляющих документы об аннексионной политике и виновности Антанты в войне. Последствием опубликования этих договоров Лениным будет полный разрыв с Антантой и союз с нами. Популярно составленные выдержки в русском переводе будут разосланы дивизиям»[47].

Действительно, «секретными дипломатическими документами» были полны в те дни и «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов», и «Правда», и горьковская «Новая жизнь», и даже эсеровская газета «Дело народа»[48]. Наконец, «секретные документы» с недельным интервалом появились в виде серии из семи брошюр: «Сборник документов из архива бывшего министерства иностранных дел»[49]. Практическую работу по их изданию осуществляла группа сотрудников НКИДа под руководством матроса Н.Г. Маркина[50] и под общим надзором Троцкого.

Впрочем, еще 8 (21) ноября Троцкий признался, что не следует ожидать от публикации многого: «Это не договоры, написанные на пергаменте, дело идет по существу о дипломатической переписке, о шифрованных телеграммах, которыми обменивались правительства»[51]. Было очевидно, что в печать давались первые попавшиеся в МИДе документы[52]. К публикации подготовлены они были удивительно неграмотно, с многочисленными ошибками[53], без всякой системы и хронологии, без комментариев[54]. Из Болгарии читатель переносился в Сиам, оттуда в Японию, из Японии – в Испанию, затем снова в Болгарию. За документом 1892 г. шел документ 1907-го, никак с ним не связанный, затем – 1915-го, потом – 1906-го. Сами публикаторы конечно же абсолютно не понимали, что, собственно, они издают. Вместе с официальными документами и договорами, на одинаковых с ними правах, печатались частные письма чиновников МИДа, найденные в столах и шкафах министерства.

Понятия о том, какие документы секретные, а какие давно опубликованы, организаторы издания также не имели. Во втором сборнике был помещен сербско-болгарский договор 1904 г., послуживший первым шагом к образованию балканской федерации. Договор этот был опубликован в 1905 г., широко обсуждался и был тогда же единогласно, в том числе и голосами социал-демократов, принят в болгарском народном собрании[55]. Опубликованный там же русско-болгарский договор о военном союзе, заключенный 29 февраля 1912 г., несомненно «империалистический», подтолкнувший на войну с Турцией, не представлял тайны уже потому, что 6 ноября 1914 г. был обнародован вместе с «секретными» к нему приложениями кадетской «Речью»[56]. Русско-английская конвенция 1907 г., касавшаяся Персии, Афганистана и Тибета (док. № 55), тоже не была секретной. Она была обнародована, со всеми приложениями, в Англии через несколько дней, а в России через несколько недель после ее подписания 18 (31) августа 1907 г. и послужила предметом детального обсуждения в прессе[57].

Седьмой выпуск, опубликованный в феврале 1918 г., перед самым заключением Брест-Литовского мирного договора, стал последним. Он заканчивался набранным крупными буквами, на всю страницу лозунгом: «Да здравствует международная конференция действительных представителей революционного пролетариата во главе с Карлом Либкнехтом, Джоном Маклином, Фридрихом Адлером, Лениным, Троцким и другими стойкими вождями рабочего класса»[58]. Предреволюционное обещание немцам о публикации секретных договоров советское правительство в целом выполнило и теперь указало, что «выпуск следующих номеров Сборника секретных документов по техническим затруднениям редакция поставлена в необходимость временно прекратить»[59].

В ноябре 1917 г. интересы Ленина и Германии совпадали и в вопросе о разложении русской армии. Немцам нужно было ликвидировать Восточный фронт. Большевикам – демобилизовать русскую армию, в целом настроенную враждебно в отношении переворота и советского правительства. С этой целью в ноябре были начаты предварительные советско-германские переговоры о заключении перемирия. В ночь с 7 (20) на 8 (21) ноября советское правительство потребовало от главнокомандующего русской армией Духонина «сделать формальное предложение перемирия всем воюющим странам»[60]. 9 (22) ноября Н.Н. Духонин ответил, что только правительство, поддерживаемое «армией и страной, может иметь достаточный вес и значение для противников, чтобы придать этим переговорам нужную авторитетность для достижения результатов»[61], и указание СНК выполнить отказался.

В тот же день Совнарком объявил Духонина смещенным со своего поста. Главнокомандующим вместо него был назначен большевик прапорщик Крыленко[62]. В день снятия Духонина Ленин обратился по радио к полкам, стоящим на позициях, с предложением прекратить военные действия и выбирать «тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем»[63]. Братания стали теперь регулярным явлением[64]. К 16 (29) ноября в общей сложности 20 русских дивизий заключили в письменной форме перемирия с германскими войсками, а из 125 русских дивизий, находившихся на фронте, большая часть придерживалась соглашений о прекращении огня[65].

Впрочем, если русская сторона воспринимала братания как явление спонтанное, войска Центральных держав относились к ним как к приему для разложения русской армии. Очень скоро русские стали замечать (и жаловались), что на братания «ходят к ним одни и те же лица»[66]. Со стороны германских и австро-венгерских войск переговоры о перемирии и братания вели специальные «пропагандные отделы» и особые парламентеры. 6(19) декабря командующий 30-й дивизией о проделанной работе писал в своем приказе следующее: