Томас Моррис - Дело сердца. 11 ключевых операций в истории кардиохирургии Страница 3

Но, несмотря на все эти неудачи, пациент шел на поправку. Это не было чем-то неслыханным: солдаты с подобными ранениями часто обходились без операции и спокойно жили с осколками или даже пулями внутри – они становились своеобразным напоминанием о военной службе. У сержанта не наблюдалось никаких признаков инфекции, а электрокардиограмма показала, что его сердечный ритм, нарушенный вследствие травмы, постепенно возвращался к норме. Так как его пациент уже перенес две серьезные и совершенно безрезультатные операции, Харкен никак не мог решиться на третью: это был бы очень большой и, возможно, совершенно неоправданный риск.

Был, однако, и другой фактор. После подобных травм многие солдаты жили активной жизнью, однако были и такие, которые испытывали гнетущую тревогу от осознания того, что у них в груди находится инородный металлический кусок. Они впадали в депрессию, становились чрезмерно раздражительными и жили в постоянном страхе внезапной смерти – одна только мысль о том, что неосторожное движение может сместить осколок и убить, приводила их в ужас. К 1945 году такое состояние было уже хорошо известно, ему даже дали название: «кардионевроз». И действительно, пациент Харкена стал все больше и больше нервничать по поводу двухсантиметрового осколка у себя в теле и умолял хирурга не сдаваться. Приняв во внимание, что подобное состояние продолжалось достаточно долгое с клинической точки зрения время, Харкен согласился предпринять финальную попытку.

В свои 34 года Дуайт Харкен уже был одним из самых уважаемых хирургов в медицинской службе США. Этот высокий и мускулистый мужчина с рыжими волосами родился в семье медиков – роды собственноручно принимал отец, врач, заведовавший небольшой клиникой в округе Осеола, штат Айова. Вырос он в квартире, расположенной на цокольном этаже, и все детство его неизменно сопровождал больничный запах антисептика. Отец надеялся, что сын продолжит семейное дело, однако жизнь в маленьком городке мало привлекала Дуайта, и он уехал учиться в Гарвард. Несколько лет спустя он перебрался в Англию, чтобы работать вместе с ведущим торакальным хирургом страны Артуром Тюдором Эдвардсом в Бромптонской больнице в Лондоне. Во время войны Тюдор Эдвардс внес огромный вклад в военную медицину – он занимался подготовкой хирургов и разрабатывал новые методы лечения жертв воздушных ударов. Несмотря на довольно молодой возраст и принимая во внимание семейные традиции, продолжателем которых был Харкен, его вполне закономерно выбрали на должность заведующего новым отделением торакальной хирургии в Глостершире.

Хотя операционная Харкена мало чем отличалась от хибары, в остальном ему в общем-то повезло. К февралю 1945 года у него было самое современное оборудование и медикаменты, в том числе новый антибиотик пенициллин, а также бригада опытных коллег, которые ассистировали ему более чем в сотне операций. Так, анестезиолог Чарльз Бурштейн был с ним с самого начала. В этот день он погрузил пациента в наркоз, подавая через специальную маску смесь воздуха и эфира. В бараке в этот раз было очень много людей. О тех удивительных вещах, которые этот выдающийся молодой хирург делал в своей операционной в Глостершире, пошли слухи, и вот уже целая делегация именитых британских хирургов, среди которых был и сам Тюдор Эдвардс, прибыла, чтобы понаблюдать за работой Харкена. Над операционным столом, зацепившись за специально возведенные леса, лежал оператор, готовый заснять всю процедуру для американских врачей.

На теле сержанта были явно различимые шрамы от первых двух операций: извилистая линия вдоль спины, идущая от лопатки до бедра, и небольшая дуга вокруг левого соска. Харкен решил снова попробовать зайти через грудь и вскрыл скальпелем свой предыдущий разрез. С помощью ретрактора Тюдора Эдвардса – инструмента, названного по имени его наставника – он раздвинул ребра пациента и разрезал околосердечную сумку, чтобы обнажить сердце. Он хорошо видел шрам на стенке сердца, оставшийся после первой операции, ткань вокруг него была дряблой и другого цвета – таковы были последствия нанесенной травмы. Слегка сжав бьющееся сердце, он нашел инородное тело – в правом желудочке, рядом с основанием сердца прощупывалось небольшое уплотнение.

Теперь, когда осколок снаряда был найден, можно было приступить к кропотливой процедуре его извлечения. Харкен удерживал его на месте, плотно прижав с внутренней стороны пальцем, а с другой стороны накладывал два ряда швов из кетгута – обычно в этом нет ничего сложного, но так как сердечная мышца постоянно сокращается, то это уже далеко не так просто. В случае обширного кровотечения эти швы можно было бы стянуть, тем самым быстро и эффективно остановив кровопотерю. Бурштейн напряженно следил за электрокардиограммой, отслеживая признаки нарушения сердечного ритма из-за подобных манипуляций, а ассистент Харкена в это время взял в руки свободный конец нити из кетгута и ждал сигнала. Это был критический момент.

Стараясь работать как можно быстрее, Харкен сделал в стенке сердца небольшой надрез, в который вставил щипцы, чтобы расширить отверстие. Через этот разрез он ввел зажим и схватил непокорный осколок. На мгновение в операционной повисла звенящая тишина. А затем, как он рассказывал об этом в письме своей жене, «внезапно, с хлопком, словно кто-то открыл шампанское, осколок под давлением выпрыгнул из желудочка. Кровь полилась фонтаном». Ассистент плотно стянул страховочные швы, однако кровь не останавливалась. Харкен придавил сердце пальцем и, взяв иглу, принялся его зашивать. Ему удалось закрыть разрез, но, убрав палец, он обнаружил, что пришил перчатку к стенке сердца. Тогда его ассистент разрезал перчатку, и дело наконец было сделано. На то, чтобы открыть сердце, удалить осколок снаряда и зашить разрез, ушло три минуты. Его именитые гости были глубоко впечатлены: столь сложная и смелая операция проводилась впервые в истории.

Некоторые из операций Харкена проходили еще более драматично. Бывало, что после того как разрезали сердце, хлынувшая из него кровь полностью лишала хирурга обзора, и ему приходилось выуживать металлический осколок вслепую в бурлящем алом море. Кровопотери, как правило, были настолько серьезными, что пациентам нужно было быстро делать переливание. В наши дни кровь поступает в больницы в полиэтиленовых пакетах, которые подвешиваются на стойку, и вводится в организм под атмосферным давлением. Но в 1945-м пакеты для крови изобретены еще не были, так что ее просто разливали по бутылкам, в которые потом закачивали воздух, чтобы создать нужное давление, необходимое для проталкивания крови в вены пациента. Чаще всего все получалось без каких-либо проблем, однако время от времени бутылки взрывались, разбрызгивая по всей операционной кровь вперемешку с осколками стекла.

В другой раз Харкен попробовал новый метод удаления инородных предметов. Во время Первой мировой войны хирурги догадались вытаскивать осколки с помощью магнита – ведь пули сделаны из железа. Харкен зацепился за эту идею, заказал огромный электромагнит с питанием от сети и установил его над своим операционным столом. Когда грудная клетка пациента была вскрыта, магнит включили. Однако пуля упорно оставалась на месте, а вот все металлические инструменты, бывшие в комнате, моментально взлетели в воздух и с оглушительным лязгом прилипли к поверхности электромагнита.

В эпоху, когда операции на открытом сердце ежедневно проводятся в тысячах больниц по всему миру, сложно по достоинству оценить, насколько важным достижением была работа Харкена. Он не был первым человеком, извлекшим пулю из сердца, однако никогда прежде хирург не оперировал такое большое количество пациентов без единого смертельного случая и не превращал сложные и опасные операции почти в рядовые процедуры. Значимость его заслуг была отмечена в официальных источниках, рассказывавших про британскую хирургию в годы Второй мировой войны: «Его выдающиеся успехи, бесстрашно проводимые им операции и невероятные результаты достойны отдельной главы во всемирной истории военной хирургии, и все хирурги Великобритании должны склонить перед ним голову».

Может показаться, что такое признание немного преувеличено, но не стоит забывать, что еще полвека назад операция на открытом сердце повсеместно считалась невозможной. В 1896 году автор самого популярного британского учебника по торакальной хирургии Стивен Пэджет написал: «Возможности хирургии сердца, пожалуй, достигли границ, поставленных природой для всей хирургии в целом: никаким новым методикам, никаким новым открытиям не удастся преодолеть связанные с ранением сердца естественные трудности». Один из его современников, американец Бенджамин Меррилл Рикетс, мрачно заметил, что «не существует, пожалуй, иного органа, нежели сердце, и других болезней, кроме заболеваний сердца, про которые было бы столь много сказано и написано, но при этом столь мало достигнуто».