Николай Прокудин - Бой под Талуканом Страница 3

Стоящие в строю громко засмеялись.

– О чем вы, товарищ майор?

– Прапорщики могут быть свободны.

– Вот так, опять облом на самом интересном месте, – громко вздохнул Бодунов.

– Итак, продолжаю: зашел я сегодня в одно место, а там Шерстнев в моих тапочках и чай пьет из моей любимой чашки! Сегодня тапочки одел, кружку облизал, а завтра что будет, а, Олежек? Что еще оближешь?

– Ничего не будет.

– А женщина может понадеяться, поверить. Даже думать не моги об этом, ишь, молочный брат объявился. Жилин, ты его чаще в караул ставь. Все караулы третьей роты с сегодняшнего дня – Шерстнева. Это мой приказ!

– За что? Я к ней туда случайно заглянул, чай попить с вареньем. В первый раз, ей-богу!

– Куда, куда ты заглянул? Что за гнусный намек?

– Ха-ха-ха, – вновь засмеялся весь строй.

– Вот теперь второго раза точно не будет, под халатик не залезешь, и котлеты комбата будут в целости и сохранности.

– Вы неправильно поняли, я оговорился, не то хотел сказать. Только одну котлетку съел и то чуть не подавился под вашим строгим взглядом.

– Я тебе эту котлетку до замены не забуду. Оговорился он! Разойдись!

Все гурьбой обступили Олега. Похлопывали по плечу, смеялись, успокаивали как могли.

– То-то Василий Иванович взбешен, сам не свой от злости почему-то, а это Олежка его с кровати «стюардессы» теснит, – ухмыльнулся Афоня.

– Никого я не теснил, даже и не думал, случайно получилось.

– Все в жизни случайно и совсем не специально, – улыбался Мелещенко. – Теперь комбат заест роту на боевых. Ну ты и смельчак! Подорожнику дорогу перешел, в кровать залез.

– Болваны, сразу у всех черные мысли.

– Нет, не у всех, – улыбнулся Арамов. – Я уверен: у тебя были только чистые помыслы – объесть комбата, отомстить за обиды через желудок. Ха-ха-ха!

– А ну вас, идите к черту! – и он ушел, громко матерясь.

– Попал Олег в немилость, и надолго, – глубокомысленно изрек Афоня. – Не ложись не в свои сани, особенно без презерватива! Молочный брат! Ха-ха-ха…

В казарме стоял невероятный шум и галдеж. Рота суетилась, комплектуя мешки и набирая боеприпасы.

– Что же делать с обувью? Имеются только кроссовки и туфли, сапоги сгорели у костра в Баграмке – подошва правого «дутыша» полностью расплавилась.

– Ветишка, Серега!

– Что? – откликнулся взводный.

– Тебе на сборах по горной подготовке ботинки выдали?

– Выдали.

– Не уступишь?

– Они сорок третьего размера. Тяжелые. Подков с шипами на них накручено штук по шесть на каждый, но по леднику ходить будет удобно. А там снежные вершины вроде придется штурмовать.

– Великоваты немного, но выбирать не из чего. Давай, черт с ними. Сам в чем пойдешь?

– В полусапожках. Пошли в каптерку, бахилы старшина куда-то спрятал.

Шипов и подковок, действительно, было очень много. Тяжелые, гады, каждый ботинок весом килограмма полтора. Ноги мои, ноги, как вас жаль.

Осторожно постучав, в дверь кто-то вошел. Я оглянулся и обомлел – в проходе, опираясь на палочку и при этом раскачиваясь, стоял самодовольный Сашка Корнилов.

– Откуда ты взялся, Саня?

– От в-верблюда! Из отпуска по б-болезни, после двух операций. М-мениски оперировали на обеих ногах, вот теперь п-прибыл для дальнейшего прохождения службы. Н-назначен во второй б-батальон замом командира шестой роты. По горам х-ходить здоровье не позволяет.

– А что, комиссовать не могли? – удивился я.

– Н-нет, признали г-годным. В полку, п-правда, п-пожалели, вошли в мое п-положение – перевели, колени-то еще п-побаливают. А как д-дела в роте? К-кто вами командует?

– Эдик Грымов.

– Ух, ты? Б-быстро растет!

– Ротный вообще-то не он, а Сбитнев, помнишь взводного из третьей роты? Но он в госпитале, ранен в лицо, осколком полчелюсти снесло.

– Д-дела…. А п-почему не Острогин?

– Почему, почему. Серж ведь как «князь», то в одном месте характер покажет, то в другом. Одним словом, не благонадежен, не внушает доверия руководству. Тебя, Сашка, честно говоря, со времен последнего твоего рейда в Майданхшехре не чаял больше увидеть.

И я, улыбнувшись, вспомнил давние события.

Сашка в тот раз ушиб колено, выпрыгивая из вертолета, а после еще и оступился. Позже на подъеме к задаче еще раз подвернул ногу и совсем захромал. Вздыхал, стонал, скрипел зубами, но шел – а куда денешься! – благо высота была рядом от места десантирования. Неделю Корнилов лежал на вершине, и даже прочесывать кишлак с его взводом пошел я.

Возвращаться пришлось к броне километров двадцать пешком, и не по прямой, а вниз-вверх. Вертолеты, жаль, не прилетели.

– Лейтенант Корнилов! Берешь провожатым Худайбердыева и спускаешься впереди роты, – распорядился капитан Кавун. – Через нас пройдет весь батальон, а уж только потом – мы. Чтобы тебе не отстать, иди-ка ты, дружище, впереди всех.

Здоровенный сержант подхватил вещмешок взводного, и они ушли по хребту, в сторону приближающейся техники. Идти по горам и без груза тяжко, а навьюченному – и подавно. Внизу, в ущелье, лежал, растянувшись до самой долины, огромный кишлак. Возле домов бродил скот, женщины работали на крошечных земельных участках, бегала детвора. Почему-то население не ушло, наверное, не успели, очень уж мы внезапно и быстро окружили район, блокировав вершины и проходы.

Пехота неделю просидела наверху, осматривая только отдельные дома и развалины, а населенный пункт прочесали афганцы: «ХАД» (госбезопасность) и «царандой» (МВД). Они немного постреляли, что-то сожгли. Затем ушли дикой, галдящей толпой, напоминающей цыганский табор.

И вот взвод за взводом батальон проходил через мои позиции. Впереди двигались управление батальона и новый замполит, капитан Грицина, он приветливо помахал мне рукой. Капитан только сменил ушедшего на повышение Сидоренко. Неплохой мужик, но очень суетливый. Да еще с Семеном Лонгиновым сдружился и стал брать с него пример. В рейд тогда Константин Николаевич шел в первый и, как оказалось, последний раз. Натянул на себя сдуру тяжелый двенадцатикилограммовый бронежилет, каску, высокие горные ботинки, к автомату прицепил подствольник и взял снаряжение с гранатами к нему. В мешке тащил больше тысячи патронов – весь цинк по совету Семена высыпал.

Сумасшедший! Рост у него, конечно, приличный. Наверное, сто девяносто сантиметров, но силы он все же не рассчитал. Я слышал, как на плацу зам. комбата его инструктировал, что, мол, взять нужно с собой восемь гранат, патронов побольше, «муху», бинокль, дымовые шашки, ракеты.

Тяжелый бронежилет в горы нести на себе – это уже слишком. Он бы еще артиллерийский, двадцати четырехкилограммовый, с толстыми пластинами для защиты паха, нацепил. Эти «латы», когда на броне едут, иногда одевают. Кто очень боится. В таком бронике зам. по тылу полка Ломако, чтобы получить орден, проехал единственный раз – когда назначили его старшим колонны «наливников» – в Хайратон и обратно. Неделю потом о своем «подвиге» в полку при каждом удобном и неудобном случае офицерам напоминал.

И вот ушел батальон, а затем и наша рота. Часов через пять мы спустились с хребта. В замыкании вновь я, командую «умирающими».

Степа-медик нес вещмешок Царегородцева, а я – его автомат, самого же солдата под руку тащил сержант Назимов. Хорошо, что ослабел только один боец. В долине медленно передвигался взвод обеспечения. Последним шел высокий сержант с двумя мешками и двумя бронежилетами, далее – еще один с двумя автоматами и «мухой». Во главе отряда, загребая ногами песок, судорожно дергая при передвижении всем телом, шествовал замполит батальона. Его гимнастерка на спине насквозь пропиталась потом.

– Константин Николаевич, что случилось? – взволнованно и с участием спросил я. – Чем помочь?

– Все х…хр…х…, нормаль… хр… но, – ответил Грицина еле слышно и с надрывом. Хриплое дыхание вырывалось изо рта, на губах – пена, бледное лицо цвета серой застиранной солдатской простыни. Он слабо махнул рукой и побрел вперед. До техники оставалось метров пятьсот, ну да ладно, сам дойдет.

Возле машин нас встретил зам. комбата Лонгинов, как всегда самодовольный, похожий на древнего рыцаря из музея, в своем неснимаемом бронежилете и каске. Здоровья у человека на троих!

– Как дела, Николаич? – с легкой насмешкой поинтересовался он у Грицины, с трудом передвигающего ноги.

– Семен… х…хр…х. Это было хр…х… ужасно… – и, схватив поднесенную полулитровую кружку с компотом, осушил ее до дна. – Семен… хр…х… – это кошмар. Ноги хр…х… онемели, мышцы… хр…, как камень.

Зам. комбата снисходительно улыбнулся в ответ и переключил свое внимание на меня.

– Все вышли? Никто не отстал?

– Нет, вот Царегородцева вынесли, больше позади никого нет.

Лонгинов поднес к глазам бинокль и нацелил его в сторону кишлака.

– Еп…ть. Есть еще люди, твою мать! Замполит, как никого? Ты посмотри, что творится: ваши мародеры из кишлака выбираются! – и протянул мне бинокль.