Николай Гарин-Михайловский - Избранные письма Страница 3

Хорошо. Сонно пошевелится кто-нибудь, зачавкает, почешется и снова спит. Крикнет птица, разбудит на мгновение ночь, что-то живое проснется и снова стихнет, вздохнет ветер, зашумят где-то деревья, задвигается пламя, оглядываясь на спящие кругом фигуры, раздвинет на мгновение покров окружающей ночи, точно заглянет в нее, и опять она надвинулась, тихая, спокойная, молчаливая и торжественная. И комар устал. Упал на землю и тоже спит. Но короткий его сон: подымется и со сна так больно вопьется в тело. Вот он где-то уж поет, поет и ждешь, ждешь его, тело горит от зуда, а он тянет и тянет – ждешь и не спишь, как ни уговариваешь себя. Опять бродяга встает, рвет кусок бумажки, свертывает трубочку, сыплет с ладони крошки табаку в нее, закладывает отверстие своим большим заскорузлым пальцем, идет к костру, садится на корточки и зажигает свою папироску. Я тоже достаю и закуриваю.

– Вторую ночь нет сна, – говорит бродяга, садясь у моих ног.

– И я не сплю.

– Да вам-то где ж уснуть… Мое дело привычное – и то вот ворочаешься с боку на бок. Здесь худо, а вот к Иркутску поближе… Не доведи господь…

И говорит мне бродяга про комара, мошку, паута, говорит о бурятах, тайге и тундре, говорит о походах своих, о приисках, о звере, о жизни бродяжной, и одна за другой проносятся целые картины и образы иной, непонятной нам и незнакомой жизни. Хозяин этой жизни – нужда, – бесконечная, суровая, беспощадная нужда, которая ведет свою жертву, не давая ему в утешение даже сознания, что он жертва.

И этот пария все-таки чувствует себя тепло и хорошо, он тоже гражданин, но только на особых правах.

– Царь за нас, – говорит он мне. – Ему-то пример берут из немецкой земли, там ведь этих бродяжек нет, ты им там камень на шею, да и концы в воду… Ну да вы сами лучше моего это знаете… Ну вот и нас чтоб так все равно. А он им: ладно, оставить их, пусть себе бегают – все в моей поскотине будут. Ну, конечно, теперь как будто наследник – отшатились маненько в тайгу, неловко быдто, а то ведь здесь живешь как в саду: тебя не трогают, и ты никого не тревожишь.

– А теперь нельзя?

– Теперь с опаской, – наследник, значит, едет, ну и стали хватать: от греха и дальше.

Конец ознакомительного фрагмента.