Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" №7  за 1997 год Страница 3

— Как вы могли покинуть Лондон, Теа? — спрашивала я.

— О, — смеялась она, — вы не поверите, из-за парковки. В Лондоне совершенно невозможно стало парковаться, и я столько каждый день тратила нервов и сил, что не выдержала...

Книг в доме Теа (впрочем, как и у Рут) не было. Не читал никто. Однажды — единственный раз! — вернувшись вечером, я увидела Теа, склонившуюся над книгой, и с любопытством посмотрела, что она читает, когда она вышла за чем-то на кухню. Это была поваренная книга.

Мне было очень хорошо в этом доме. Веселая суматоха, царившая здесь, очаровывала меня. Да и моя «вечерняя» жизнь понемногу сложилась — после ужина мы встречались с коллегами по учебе и либо гуляли, либо шли в какой-нибудь паб и за пинтой пива общались. А в один из вечеров по совету Теа мы с немкой Карин, моей одноклассницей, отправились на праздник зажигания свечей в приморский парк. В стеклянных разноцветных чашечках, укрепленных на специальных стендах — днем как-то я их не замечала, — зажглись тысячи свечей, по каналам медленно плыли кораблики со свечами; лоточницы продавали различные безделушки на палочках и обручи на голову, фосфоресцирующие в темноте. Из-за этого парк, медленно погружавшийся в сгущающуюся тьму, был похож на растревоженное обиталище бесчисленных мерцающих светлячков. И что-то смутно напоминало это мне — виденное на экране? Читанное? Может быть, этот праздник — отголосок какого-то древнего ритуала с огнем и водой? Мы стояли с Карин на мостике над каналом, а внизу по воде бродили голоногие мальчишки, запуская мерцающие кораблики со свечами.

Когда я вернулась домой, все, как всегда, смотрели в гостиной телевизор. Теа весело хохотала над очередным юмористическим шоу, Филипп валялся на полу, положив голову на распластавшегося рядом пса, а египетски-зеленоглазый, иссиня-черный Чарлз лениво косился на них с камина.

Лишь раз, возвратившись вечером, я не застала эту милую компанию в том же положении. Это было тогда, когда заболел мой сын, и я позвонила из пансиона, чтобы меня не ждали к ужину. Слава Богу, болезнь сына — а он умудрился подцепить где-то ветрянку, — протекала легко. Но тогда, в первый вечер, у него был жар. Он лежал на своей кровати, в той же общей комнате — к моему изумлению, отделять от остальных его не стали, сказав, что с той минуты, как появилась сыпь, ребенок не заразен. Пансион был пуст — все уехали в Лондон в театр. Я пошла в столовую принести сыну ужин и столкнулась с директором пансиона, который всегда весьма любезно меня приветствовал:

— Как дела? Все о'кей?

— О'кей,— обычно ответствовала ему я. Но на этот раз малодушное желание, чтобы кто-то посочувствовал мне — мой ребенок заболел, в чужой стране! — заставило меня ответить:

— О. конечно, о'кей. Только вот у сына температура 39.

— Правда? — столь же радостно улыбаясь, откликнулся он. — Ну, ничего страшного. У всех у нас была когда-то высокая температура, но мы же живы до сих пор!

Я хотела рассердиться. Но вдруг успокоилась. И подумала, что, наверное, он прав, — а я так легко впадаю в панику, и совершенно напрасно. Англичане вообще значительно спокойнее нашего относятся к болезням — даже у детей. А уж взрослые... Осенью, рассказывали мне, все кашляют, чихают, хлюпают носами, но как ни в чем не бывало являются на работу и к врачам обращаются лишь в крайнем случае.

Уложив сына спать и оставив его на попечение медсестры, я отправилась к себе. Открыла дверь своим ключом и направилась в гостиную, собираясь вылить на голову хозяйки свои невзгоды. В гостиной было темно и пусто. Немного погодя спустился Филипп, подал мне ужин и исчез. Поднимаясь к себе в комнату, я видела свет, струившийся из-под двери хозяев. Никто не вышел ко мне, никто ни о чем не спросил. И мне так остро захотелось домой, в Москву...

Но следующим летом тот же повод опять привел нас с сыном в Англию, на этот раз в Гастингс.

Город очень хорош, прежде всего из-за холмистого ландшафта. Ряды аккуратно выкрашенных домов громоздятся друг над другом, старинные улочки вьются вокруг остатков старой крепости времен Вильгельма Завоевателя. Хотя самая известная по учебникам истории битва при Гастингсе была не здесь, а чуть подальше, в нескольких остановках по железной дороге, неподалеку от полуразрушенного средневекового аббатства в местечке, названном в честь сражения Бэтл — Битва.

Поселили нас с сыном у Кей. Дом был не так далеко от моря, и по утрам меня будили чайки — в немыслимых количествах они гнездились на крышах соседних домов и спозаранку поднимали страшный гвалт. Кей была жизнерадостна, добродушна и открыта. Ей было лет шестьдесят. Двое ее детей, сын-полицейский и дочь-стюардесса, жили и работали в Лондоне. А муж Кей, Артур, — в городском транспортном агентстве. Кей — ирландка, он — англичанин. Жили всю жизнь душа в душу.

— Несмотря на то, что он типичный англичанин, — смеялась Кей, — неразговорчивый такой, словно застегнутый на все пуговицы. Не то, что я!

Кей, и правда, была другой. Она не походила ни на одну из моих прежних хозяек. Мы болтали с ней часами. Она рассказала мне много любопытного. Например, что ее отец никогда не переступал порога ее дома — потому что она вышла замуж за англичанина. Когда родился первенец Рой, отец привез жену, мать Кей, она пошла посмотреть на внука, а сам он остался в машине.

— И  никогда не видел внуков? — ужаснулась я.

— Почему? Я возила их к родителям. А как они повзрослели, стали навешать бабушку с дедушкой сами.

— А родители Артура? Так же?

— Нет. Они тоже не радовались нашему браку, но и не мешали. Сейчас жива уже только мать Артура. Вечером по субботам он привозит ее к нам.

Как-то раз я оказалась невольным свидетелем этого общения. Мы ездили с сыном на экскурсию и вернулись поздно. Дом был погружен в темноту, стояла полная тишина, я решила, что никого нет. Потом заметила, что из-под двери гостиной струится слабый свет. Решив его выключить из соображений экономии, я заглянула в гостиную и изумилась. Хозяева были дома. В полной тишине, при свете настольной лампы они и старая дама, мать Артура, резались в карты.

Кей была добра. Объяснить, проводить, помочь — всегда радостно, всегда с улыбкой. Мне кажется, даже животные чувствовали это. Ужинали у нее три-четыре кота, включая, конечно, своего. Всех она знала наперечет.

— Не бойтесь, они все привиты, — сразу сказала она мне. — У нас в городе нет непривитых беспризорных котов. Вот видите, тот, с поврежденным ухом, — Ози. Я подобрала его на улице, у него была разорвана шея — от уха до уха. С собакой подрался. Мы с Артуром отвезли его в лечебницу, заплатили 120 фунтов, чтобы его спасли. Мне сказали, что он вряд ли выживет после операции, но он выжил. Теперь иногда приходит ко мне ночевать.

У котов на нашей улице вообще была роскошная жизнь. В каждом доме в кухонной двери внизу было маленькое окошечко, и они могли беспрепятственно по задним дворам перемещаться из дома в дом. Впрочем, в Англии коты — священные животные. Даже завести кота непросто — надо получить специальное разрешение. Наш знаменитый Куклачев как-то рассказывал, что его гастроли в Лондоне были под угрозой срыва из-за пикетов Лиги защиты кошек, у членов которой были опасения, что он жестоко обращается со своими животными. С большим трудом их удалось убедить в обратном и провести гастроли.

От одной же нашей эмигрантки я слышала рассказ настолько курьезный, что до конца в него как-то не верится, но она уверила меня, что это чистая правда. Дело в том, что пока нет решения суда о том, разрешат эмигранту остаться в Англии или вышлют, ему оплачивают проживание. Так вот, одна такая семья пробилась на прием и просила, чтобы ей оплачивали не квартиру, а дом — семья, дескать, большая... отец болеет... дочь скоро должна родить... Чиновник, как водится, стоял намертво и упорно отвечал, что такой возможности нет. Тогда — от отчаяния — проситель сказал:

— И кошка у нас еще есть, гулять ей негде... Был бы дом, она бы в садике гуляла...

— Кошка? В плохих условиях? — Голос чиновника смягчился. — Ну хорошо. Что-нибудь придумаем.

И они переехали в дом.

Если это и легенда, то типично английская.

Народу в доме Кей было немало. Кроме нас с сыном — шведка, итальянка, испанка и полька. Все обожали Кей и, уезжая, оставляли ей трогательные благодарственные записки. Она вешала их, прорывая в уголке бумагу, в кухне на гвоздь и очень радовалась. Как она выносила постоянно в доме такую кучу народа, непонятно.

— Что ж, это лето, — ответила она мне, когда я спросила ее об этом, — летом много студентов, и мы зарабатываем деньги на зиму. Работать-то у нас в городе особо негде. А тут весь мир вдруг бросился учить английский. Нам повезло!

— А вам все равно, откуда ваши жильцы?

— О да. Совершенно. Я только парней не беру взрослых — не умею с ними. Артур вот итальянцев не любит, когда их несколько человек соберется. Очень шума не любит. Он и на улице их обходит  — о, они такие смешные! Встретятся — и давай кидаться друг другу на шею, кричать, целоваться... У нас не принято это. Артур всегда нос воротит, когда на улице целуются, да еще мужчины! Он же у меня англичанин настоящий! Всегда на работу в пиджаке ходит, даже в жару. Он так доволен сейчас, что работает. Это счастье. Было время, он никак не мог работу найти, а нужно было за образование детей платить, я после смены в магазине шла на ночное дежурство в больницу. Надорвалась я тогда, болела... Ну, теперь уж дома сижу, все у нас хорошо сейчас, если б Артур еще курить бросил...