Дух свободы - Александр Верт Страница 3

– Фэйки всякие там в интернете пускают, – говорит президент и хочется разбить телевизор, только бы он уже умолк.

«Да, фэйки, а мы идиоты, мы не знаем своих улиц, не узнаем своих знакомых и, вообще, мы – „овцы, наркоманы, тунеядцы“ – права не имеем думать, знать, понимать. Господи, да хватит врать!» – хотелось кричать Кириллу, но он молчал, боясь нервировать отца, а тот вдруг про Марш за свободу сам говорит.

– Я хочу на Марш, – признался Кирилл. – Нет, не так, я должен быть там.

Отец ему только кивнул. От этого разговора о политике, которого они оба избегали, внезапно стало легче, даже как-то спокойней, особенно Кириллу.

«Если отец того же мнения, то мать можно будет убедить», – решил он.

– Мне же это… звонили, спрашивали, в городе ли я.

– Кто? – удивился Кирилл.

– Ректор… урод.

– А ты?

– Сказал, что в деревне. Это он что, меня на этот провластный митинг звать собрался, что ли?! – ругался отец, действительно ругался, хотя это для него было совсем несвойственно.

– Или хотел запретить идти на Марш, – пожимая плечами, сказал Кирилл. – Это же типа нормально решать, куда мы идем и что говорим. За нас даже решили, кто у нас президент.

– И не говори, – выдохнул отец.

– Кстати, ты за кого голосовал?

– За Тихановскую, и мать за нее голосовала. Я вообще не знаю ни одного человека, кто за него голосовал.

– А я знаю, – вздохнул Кирилл, – ребенок силовика областного масштаба.

– Ну и бог с ним, просто не восемьдесят процентов, совсем не восемьдесят. Ну написал бы он себе каких-нибудь пятьдесят три, я бы может и поверил, но восемьдесят.

– Мы победили коронавирус[13], – отмахнулся Кирилл.

– И то верно, – вздохнул мужчина, продолжая неспешно двигаться в сторону родного района, самого тихого за всю историю протестов. – Сообщения о событиях на родных улицах были только двенадцатого числа, когда появился интернет и протесты стали мирными, хотя говорили, что кого-то в тот день еще даже задержали, схватили и уволокли в одну из тех вон темно-зеленых машин.

– И все это на наши налоги, – тяжело вздохнул отец, будто они с Кириллом думали про одно и то же. – Ну бьют, издеваются…

– Людей на провластный митинг возят[14].

– И не говори. Слушай, а есть у нас что-то на районе? Я бы еще мимо толпы проехал, да как бы погудел, а то… аж трясет от злости.

– Я понятия не имею, все новости про площадь и митинг, – пожал плечами Кирилл.

– Много там едет?

– Ну с Могилева вот пишут – пустые автобусы катятся.

– Невидимая поддержка бесценна, – пошутил мужчина, но все равно сделал петлю, чтобы проехать по самой оживленной улице района, а там действительно оказался женский ряд, совсем небольшой, все явно к Маршу готовятся.

– Валя! – вдруг воскликнул отец Кирилла и ударил по тормозам, увидев у дороги свою жену.

Кирилл тоже глазам не поверил, но его мама в черном платье с белыми цветами стояла у дороги.

Меньше всего Кирилл думал, что сможет увидеть тут мать. Он даже из машины вышел, хотя они стали там, где запрещена остановка, но это почему-то никого не смутило, словно по какому-то негласному правилу все машины знали, что крайняя полоса именно для таких вот выходок, просто ехали по другой, продолжая сигналить.

– Ой, а что? Почему…

Мама у Кирилла так растерялась, увидев мужа, что чуть не стала убегать от дороги, как минимум, попятилась.

– Ты не ругайся, у нас тут тихо. Я тут только днем, автозаков тут не было, – стала оправдываться она, а отец резко шагнул к ней и обнял.

– Да, вы на нее не ругайтесь, все хорошо. Мы тут осторожны, – поддержала еще одна женщина.

– Да, – подтвердила девушка и подмигнула Кириллу.

Тот сразу полез в багажник за яблоками, потому что их было много, а протестующих уже стало традицией чем-то угощать, да и поддержать их действительно хотелось, особенно если учесть, что их совсем не много, но они стоят, это тебе не толпой веселой продержаться.

Настроение было гадкое и эту горечь очень хотелось разогнать, вот хотя бы яблоком.

«Мы едины и нас большинство», – напомнил себе Кирилл и стал раздавать яблоки, сначала как-то осторожно, почти заставляя себя, словно делает какую-то обязательную работу, а потом вдруг стало так светло.

– Они вкусные, с яблони буквально вчера сорваны, – пояснил он.

– Ой, спасибо, будет нам витаминка, – сказала женщина лет сорока, и Кирилл внезапно узнал свою первую учительницу, тогда совсем еще девчонку.

«Хоть кто-то еще сидит дома?» – спросил он себя, понимая, как внутри все проясняется и даже голос меняется.

– Яблочко? – спросил он у девушки с белыми шариками уже совсем иначе, с настоящей улыбкой.

– Спасибо, – сказала она, выбирая себе угощение из ведра.

– Ладно, девочки, – сказала мама Кирилла своим боевым подругам, – Надо мне мальчиков своих покормить, и не важно, что они у меня тут все взрослые.

– Конечно, – ответила ей одна из женщин, что стояла рядом. – Мы на Марш не пойдем, страшно, тут будем, если что приходи.

– Приду.

Они даже обнялись, прежде чем отойти, а Кирилл, недолго думая, отсыпал в пакет еще яблок и уже с чистым энтузиазмом протянул его своей учительнице, хотя та его явно не узнала.

– Спасибо, – сказал он ей и за то, что она здесь, и за то, что в комиссии на выборах ее не было, и вообще за человечность, которая в памяти у него и друзей осталась. – Пусть будут для тех, кто еще придет.

Яблоки приняли, а они всем семейством вернулись в машину, разве что сестры не хватало, фельдшера скорой.

«Не волнуйся, – написала она, – Я сейчас езжу с мужчиной врачом, а не одна», только после этого сообщения все равно после каждой ее смены Кирилл ждал сообщения, что она жива