Почему любовь уходит? Социология негативных отношений - Ева Иллуз Страница 3

включает в себя претензии на внутреннюю свободу субъекта, а также (позднее) претензии на сексуально-телесную свободу, несмотря на то что оба типа этих свобод имеют различную культурную историю: в основе эмоциональной свободы лежат история свободы совести и история неприкосновенности частной жизни, в то время как сексуальная свобода возникла благодаря борьбе женщин за эмансипацию и новым правовым концепциям тела. Следует отметить, что до недавнего времени женщины, в сущности, не владели собственным телом (они не могли, например, отказать в половом акте своему мужу). Сексуальная и эмоциональная свобода тесно переплелись, став при этом служанками друг для друга в рамках широкой категории либертарианской самопринадлежности: «Либертарианский принцип самопринадлежности гласит, что каждый человек обладает полными и исключительными правами распоряжаться собой и собственными возможностями и, таким образом, не обязан предоставлять услуги или продукты своего труда кому-либо еще, с кем он заранее не заключил договор»18. Если говорить более конкретно, либертарианский принцип самопринадлежности включает в себя свободу иметь собственные чувства и полностью владеть ими, а также свободу владеть и управлять собственным телом, что подразумевает в дальнейшем свободу самостоятельно выбирать себе сексуальных партнеров и свободу вступать в отношения и выходить из них по своему усмотрению. Иными словами, самопринадлежность предусматривает ведение эмоциональной и сексуальной жизни человека в рамках его собственного внутреннего пространства без вмешательства со стороны внешнего мира, позволяя его эмоциям, желаниям или субъективно поставленным целям определять его выбор и переживания. Эмоциональная свобода — это особая форма самопринадлежности, в которой эмоции направляют и оправдывают свободу иметь физический контакт и сексуальные отношения с любым человеком по своему собственному эмоциональному выбору. Эта форма эмоциональной и телесной самопринадлежности знаменует собой переход к тому, что я предлагаю назвать «эмоциональным модерном». Эмоциональный модерн находился в процессе становления начиная с XVIII века, но полностью осуществился после 1960-х годов в рамках культурной легитимации сексуального выбора, зависящего от чисто субъективных эмоциональных и гедонистических побуждений, и в настоящее время наблюдает новое развитие с появлением сексуально романтических интернет-приложений.

Энтони Гидденс был одним из первых социологов, который четко определил природу эмоционального модерна, рассматривая интимные отношения как высшее проявление свободы личности, ее постепенного отхода от старых рамок религии, традиций и брака как основы экономического выживания19. По мнению Гидденса, люди располагают всеми необходимыми ресурсами, чтобы сформировать в себе способность быть одновременно независимыми и состоять в интимных отношениях. Расплатой за это, по его мнению, является состояние «онтологической неуверенности», постоянной тревоги. Но в целом его широко обсуждаемая концепция «чистых отношений» была описательным и нормативным одобрением модерна, поскольку она предполагала, что интимность провозглашает основные ценности современного свободномыслящего индивида, такие как осознание своих прав, способность их реализовать и прежде всего способность вступать в близкие отношения и выходить из них по своему желанию посредством негласного договора. Для Гидденса индивид, вступающий в чистые отношения, свободен, осведомлен о своих нуждах и потребностях и способен вести переговоры с партнером о них. Чистые отношения были ярковыраженным либеральным общественным договором. В резонансном ключе для Акселя Хоннета (и Гегеля до него) свобода реализуется через отношение к другим20. Следовательно, свобода является нормативной основой для любви и семьи, причем именно семья становится самим воплощением свободы, реализуемой в единице общества, обеспечивающей заботу всем ее членам. Таким образом, и Гидденс, и Хоннет усложняют традиционную модель либерализма, в которой одна личность рассматривает другую как препятствие для своей свободы: для обоих мыслителей свободная личность полностью реализуется через любовь и интимные отношения.

Но, как показывает моя книга, эта модель свободы поднимает новые вопросы. Интимные отношения больше не являются — если вообще являлись — процессом взаимодействия двух полностью отдающих себе отчет индивидов, заключающих соглашение, об условиях которого они оба осведомлены и с которыми оба согласны. Скорее, сама возможность заключения соглашения, знание его условий, знание и согласование процедур его исполнения стали, к сожалению, труднодостижимыми. Для заключения соглашения необходимо согласие на его условия, оно предполагает наличие четко определенной воли, осознающей, чего она хочет, это влечет за собой процедуру заключения соглашения и штраф в случае невыполнения обязательств одной из двух подписавших его сторон. Наконец, по определению соглашение включает в себя оговорки, касающиеся неожиданностей. Эти контрактные условия практически отсутствуют в современных отношениях.

Институционализация сексуальной свободы с помощью потребительской культуры и технологии имела противоположный эффект: она способствовала тому, что сущность, рамки и цели сексуальных и эмоциональных соглашений стали совершенно неопределенными, свободными и постоянно оспариваемыми, в результате чего представление о договоре стало крайне непригодным для понимания того, что я называю негативной структурой современных отношений — когда партнеры не знают, как определить, оценить или управлять отношениями, в которые они вступают, согласно предсказуемым и стабильным социальным сценариям. Сексуальная и эмоциональная свобода превратила саму возможность определения условий отношений в открытый вопрос и проблему одновременно психологическую и социологическую. Не договорная логика, а обобщенная, хроническая и структурная неопределенность руководит теперь формированием сексуальных или романтических отношений. Хотя мы обычно предполагаем, что сексуальная и эмоциональная свободы подражают друг другу, поддерживают и отражают друг друга, эта книга ставит под сомнение такое предположение и осмеливается высказать мысль о том, что эмоциональная и сексуальная свободы следуют различными институциональными и социологическими путями. Сексуальная свобода в настоящее время является такой сферой взаимодействия, где «все идет как по маслу»: где партнеры располагают большим количеством технологических ресурсов, культурных сценариев и образов, чтобы корректировать свое поведение, находить удовольствие от общения друг с другом и определять его границы. Эмоции, однако, стали той плоскостью социального опыта, которая «создает проблему», сферой, где царят смятение, неопределенность и даже хаос.

Рассматривая сексуальную свободу с помощью вопроса об эмоциональных переживаниях, которые она порождает или не порождает, это исследование надеется полностью избежать традиционных сетований на нее и либертарианского взгляда, что свобода важнее всех других ценностей. Вместо этого оно критически рассмотрит значение эмоциональной и сексуальной свободы, эмпирически исследуя ее влияние на социальные отношения. Независимо от того, одобряется или осуждается свобода, она имеет институциональную структуру, которая, в свою очередь, видоизменяет самопознание и социальные отношения. Это влияние необходимо изучить, отказавшись от априорных предположений о достоинствах моногамии, девственности, нуклеарной семьи, множественных оргазмов и группового или случайного секса.

Недовольство критикой свободы

Такое исследование неизбежно вызовет беспокойство или сопротивление со стороны ряда интеллектуальных кругов. Первое исходит от сексуальных либертарианцев, для которых критика (сексуальной) свободы равносильна пребыванию в «реакционной фазе истерического морализма и ханжества» — цитируя строгое осуждение Камиллы Палья21. Однако эта позиция сама по