Александр Карелин - Регистан где-то рядом (сборник) Страница 30

– Что случилось? – Невский подскочил к Никонову, но тот лишь промычал в ответ, лицо его исказилось гримасой боли.

– Он каждый раз так свои лекарства от малярии пьет. Совершенно не умеет их глотать, только жевать вынужден. Я этот ужас уже вторую неделю наблюдаю, – пояснил Дима Хорошилов, гигант прапорщик, старшина разведроты.

– Ты не умеешь глотать таблетки? – искренне изумился Александр. – Тебе, наверное, делагил назначили. Но это же страшно горькое лекарство, его специально в защитной оболочке выпускают, растворяется только в желудке – так защищают от горечи. Радуйся, что уже не лечат хинином или акрихином – ты бы кричал от горечи на пять верст вокруг. Что же мама тебя не «натаскала» в детстве?

– Вот я и мучаюсь из-за мамы. Она с детства учила только жевать таблетки, мол, так лучше всасываться будут. Я от этой горечи во рту последние дни никак не могу избавиться. Все подсмеиваются надо мной, а я, правда, не могу глотать. Научи, Саня, будь другом!

– Да, твоя мама явно не знала, что заболеешь малярией, простим ее. Научу тебя этой «премудрости». Можно начать с леденцов. Есть у кого-нибудь? – обратился врач к товарищам по несчастью.

Виктор без слов заглянул в тумбочку и достал пакетик мелких конфет: «Вот взял с собой, хочу бросать курить, полезная замена». Он разорвал пакет и протянул горсточку Невскому.

Обучение началось. Леша долго не мог освоить элементарный прием глотания. Но на втором десятке дело пошло лучше. Наконец, он победно продемонстрировал «полноценный акт глотания». В палате даже зааплодировали, слабые улыбки появились на лицах обитателей палаты № 7. Урок «по глотанию» смог хоть немного отвлечь всех от собственных невеселых дум и болей.

Вечером после ужина, на который Невский даже не пошел – сильно разболелась голова, дежурная медсестра раздала всем градусники. За весь день никто из врачей даже не заглянул в палату. Если такое отношение к офицерам, то как с солдатами обстоит? – размышлял Саша.

– Слышь, ребята, а когда лечить-то начнут? Я смотрю, только трое что-то получают, остальные – «дырку от бублика».

– Ты, Санек, еще долго будешь один градусник получать на лечение. Пока не будут готовы анализы. Хорошо, если сразу получится, а то вон капитаны наши уже второй раз сдают, а Серега Бабенко уже третий раз вчера сдавал, так? – проговорил подполковник Якушев, обращаясь к молчаливому лейтенанту, командиру взвода десантно-штурмового батальона. Тот кивнул и повернулся на другой бок, укрываясь с головой одеялом.

– Дела-а-а-а, – протянул Невский. – Так ведь и до осложнений не далеко дотянуть. Видел я таких несчастных. Ну, если клиника ясна, почему они не начинают лечение? Кошмар какой-то!

– Наша докторша объясняла, что без результатов анализов боится ошибиться в диагнозе, много схожей заразы здесь в стране бывает, приходится терпеть, – впервые вступил в разговор смуглый, с восточным разрезом глаз, худощавый капитан Салават Гареев.

– Я знаю, Салават, что важно правильно поставить диагноз сразу, после лечения антибиотиками это будет труднее сделать, но убейте меня, если я «врубаюсь» в эту систему лечения! Почему приходится помногу раз пересдавать анализы? Это уже чистой воды бардак, так ведь?

Гареев махнул неопределенно рукой, остальные промолчали. Вскоре вернулась дежурная медсестра Зина, тоненькая блондинка с большими голубыми глазами. Она собирала градусники, объявляя каждому результат. Меньше 38 градусов не звучало, Невскому она объявила: 39,5. Он и сам чувствовал, что жар растет…

– Я вас уколю на ночь жаропонижающим, – произнесла она. – Кому еще укольчик? – Несколько слабых рук поднялось над кроватями. Она кивнула головой, сделала пометки в своей тетрадке и выпорхнула за дверь.

После укола Невский попытался уснуть, но головная боль пульсировала толчками, сильная слабость вдавливала голову в подушку, боль «кочевала» по телу, казалось, она ищет еще не проверенные участки, но особенно понравилось ей «хозяйничать» в животе. От боли нельзя было спрятаться, укрыться куда-нибудь. Тошнота и горечь во рту служили «приправой» к ней. Вернулся и сухой кашель, вырывающий наизнанку все внутренности. Впрочем, не один Александр производил столько шума: из разных уголков палаты слышались стоны, кашель, бормотание, вскрикивания, охи и ахи. Обитатели палаты «активно болели».

Взгляд Невского бродил в полутьме по соседним кроватям, по стенам, словно ища спасение. На улице ярко горели лампы, их свет проникал и в палату, отражаясь причудливыми очертаниями на всем в помещении. Наконец, глаза остановились на карте на противоположной стене. С упорством обреченного, ждущего чудесного спасения, Невский стал искать на карте свой флажок, освещения на карте было маловато, но он все же нашел город, где его ждут и любят жена и дочка. Он стал представлять себе свой приезд домой, видел дорогие и любимые лица, подбрасывал визжащую от счастья дочку к потолку, смеялся вместе с ними.

Боль стала уменьшаться, уходить, даже пылающее лицо почувствовало дуновение свежего ветра, пространство комнаты стало расширяться, раздвигаться, возникли картины летней уральской природы: лес, озеро, песчаный пляж. Звуки, запах – все стало иным, чем было в палате. Невский решил, что сходит с ума, но не заметно для себя вскоре уснул.

Пробуждению Невского предшествовал чудесный сон: он шел по огромному полю цветущих кустов роз, в воздухе стоял тонкий аромат, бабочки переносились с цветка на цветок. «Это я попал в рай, значит, я уже умер», – подумал он еще во сне и проснулся.

«Продал художник свой дом, продал картины и кров. И на все деньги купил – целое море цветов. Миллион-миллион алых роз…»

Невский с удивлением приподнялся на кровати. Из магнитофона звучал голос Аллы Пугачевой, Витя Устинович стоял у своей кровати и вытирался полотенцем, несколько человек заправляли свои кровати.

– Кончай ночевать! «Вставай» пришел, – произнес он, улыбаясь Александру. – Скоро уже завтрак, а ты и «мордочку» не умыл еще. Здоров же ты дрыхнуть!

Общий умывальник находился рядом с их палатой, пришлось даже подождать – раковин было явно маловато на всех желающих. Вскоре после завтрака (пришлось Невскому заставить себя съесть хоть немного несоленой каши) начался обход начальника отделения.

В палате № 7 группа в белых халатах во главе с подполковником Дежневым, крепышом среднего роста с седыми усами и бакенбардами на темно-красном лице, появилась минут через 30. Лечащий врач Мазуревич поочередно докладывала Глебу Васильевичу о своих пациентах. Он кивал, задавал вопросы, отдавал распоряжения старшей медсестре, процедурной и постовой сестре. Невский узнал, что капитаны Гареев и Исаков, лейтенант Бабенко поступили с подозрением на брюшной тиф, сейчас они ожидают результаты анализов. Прапорщик Устинович поступил вчера с подозрением на паратиф, сегодня он пойдет на «посев». Подполковник Якушев продолжает лечение брюшного тифа, но пока температура еще держится высокой, есть опасность рецидива болезни.

– Николай Николаевич, вы говорили мне, но я забыл – сколько у вас выслуги в армии? – спросил начальник отделения, поздоровавшись с больным за руку.

– Уже 47 лет исполнилось.

– А годков вам?

– На днях стукнуло 45. Я начал служить, еще, когда мои родители даже не познакомились, – улыбнулся Якушев, и на изумленный возглас Мазуревич пояснил:

– Я же летчик-штурман, всю жизнь на транспортной авиации на Севере или на Камчатке служил, был во Вьетнаме, в Анголе, вот и набирал льготную выслугу (год за два, год за три). А после службы в Афгане еще «набежит», мне уже давно можно на пенсию, да не хочется бросать любимое дело.

– Как за эти годы служба ваша проходила, без происшествий? – сладко улыбаясь во весь рот, спросила Любовь Максимовна.

– Слава Богу, везло мне на экипаж, хорошие ребята подбирались, летали без аварий, даже несмотря на фамилии, – произнес Якушев, усаживаясь тяжело на край кровати. Он тут же пояснил:

– До Афгана я много лет летал с командиром Виктором Загробным и вторым пилотом Владимиром Могильным, вот сюда прямо из Киргизии прилетел, но один из прежнего экипажа.

– А с кем теперь летали? – вновь широко улыбнулась Мазуревич.

– Сейчас у нас вообще экипаж домашних животных: майор Козлов, капитан Баранов, лейтенант Коровин и я затесался к ним, поэтому, наверное, и заболел. – Якушев коротко хохотнул.

– Ну, ничего, вернем мы вас к «домашним животным», не переживайте, – успокоил начальник отделения, переходя к следующей кровати.

Ординатор пояснила, что прапорщик Хорошилов лечится от брюшного тифа, уже скоро пойдет на поправку. Перешли к Алексею Никонову.

– Это наш Лешенька – разведчик, лечим его от трехдневной малярии, возбудитель выявлен точно, проходит лечение строго по курсу. Одна беда – он не умеет глотать таблетки, а жует их.