Николай Александров - Мы из розыска… Страница 30

Удивленные пассажиры скорого прильнули к оконным стеклам, пытаясь прочитать название неизвестной станции, и очень удивлялись незнакомому, отсутствующему в расписании слову «Истра». Впереди нетерпеливо покрикивал гудок электровоза, словно торопил: «Скорей, скорей, скорей!»

Из распахнутой настежь двери вагона на перрон выскочил высокий железнодорожник с красным флажком в руке, за ним молодой парень в пальто…

— Чего-то произошло! — высказал предположение кто-то в толпе ожидавших электричку, поглядывая то на остановившийся поезд, то на подоспевшую к перрону машину «скорой». К вагону уже бежали с носилками молодые ребята в белых халатах.

— Разойдитесь, граждане! — предупредил железнодорожник, отстраняя напиравший люд. — Не мешайте!

Народ на платформе нехотя расступился, образовав полукруг. Из тамбура очень осторожно вынесли и положили на носилки молодого мужчину, по рубашке которого расползалось красное пятно. Судя по всему, под рубашкой рану замотали всем, что попалось под руку — полотенцами, простынями, но кровь проступала и через них.

Парень, выскочивший из вагона вместе с железнодорожником, бережно накрыл раненого плащом, и его понесли к уже включившей мигалку машине с красным крестом.

«Скорая» мчалась по узким ухабистым улочкам провинциального, особенно на окраинах, города. Никаких капельниц и иных мудреных медицинских приборов в машине не было.

Врач — совсем молодой парень — до сих пор не встречался с подобными случаями и лишь удивлялся лежащему на носилках человеку, который ни разу не вскрикнул, даже когда машина подскакивала на рытвинах. Он лишь вцепился в поручень у изголовья носилок с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Выдернув из ящика баллон с усыпляющей азотной смесью, врач попытался приложить маску к лицу Утехина, но тот отвел его руку…

Из вагона вывели высокого красивого блондина… На его запястьях блеснули наручники. Железнодорожник придержал блондина за локоть, но тот и не собирался убегать. Понуро опустив голову, он потерянно стоял, окруженный толпой рабочих. На его локте повисла девушка.

Железнодорожник торопливо вскочил на подножку и, откозыряв кому-то на платформе, взмахнул желтым флажком.

— Задержали кого-то, что ль? — спросила женщина с хозяйственной сумкой, заглядывая в глаза парню, державшему блондина и девушку.

Тот не ответил, и процессия, выбравшись из кольца, медленно пошла к поджидавшему у края платформы милицейскому «Москвичу».

— Развелось в последнее время хулиганья… — многозначительно заметил чей-то хриплый голос. — Человека порезали… Не живется людям спокойно…

— А их бы к нам на завод определить, — ввернул слово паренек в рабочей спецовке. — Так бы там умотались, что на хулиганство сил не осталось. А то ишь, в купейный забрались…

— Надо, считаешь, в мягкий было? — поддел его пожилой мужчина с простеньким фибровым чемоданчиком, внутри которого позвякивал инструмент.

— А чего, — встрял в разговор студент с чертежами под мышкой, — влюбляться, так в королеву…

— Станет королева на такого мозгляка смотреть… — бросил кто-то реплику из толпы. Весело прыснули девчата с трикотажной фабрики. Парень засмущался, а в толпе раздался веселый гогот…

К другому концу платформы, на соседнем пути, скрипнув тормозами, подошла электричка. «Спешу в Москву! — прогудела ее сирена. — Спешу-у-у-у!» Пассажиры ринулись занимать места, с шумом разбредаясь по вагону. Застучали по исцарапанным крышкам рабочих чемоданчиков неизменные костяшки домино. Раскрывались книжки, газеты, доставалось вязание… Через пятнадцать минут никто в вагоне уже и не вспоминал об увиденном…

Только на истоптанном мокром асфальте опустевшей платформы ветер крутил, пытаясь сбросить вниз, под перрон, желтые листья. Среди них лежала неизвестно откуда взявшаяся здесь шахматная фигурка. Никем не замеченный король безучастно наблюдал, как в последний раз перемигнулись огоньки хвостовых вагонов и, прощально вспыхнув, растаяли за поворотом…

ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

Художественно-документальная повесть

Наш век пройдет. Откроются архивы,

И все, что было скрыто до сих пор,

Все тайные истории извивы

Покажут миру славу и позор…

1. Загадка Александро-Невской лавры

Не так давно выпала на мою долю интересная задача.

А началось все просто, с одной-единственной строки приказа — капитану милиции (то есть мне) отбыть в очередной отпуск с такого-то числа… И я поехал в Ленинград.

Эрмитаж. Русский музей. Кунсткамера… Дошел черед и до известного всему миру некрополя, расположенного недалеко от площади, носящей имя великого русского полководца.

Побродив меж мраморных ангелов и полированных надгробий, я остановился в центре кладбища, любуясь собором.

Недалеко от соборных врат рядом с давно не крашенной скамейкой чернел скромный памятник.

«Интересно, — подумал я, пытаясь разглядеть надпись на камне, — кого это похоронили прямо перед храмом? Действительного тайного советника? Князя? Товарища министра…»

С трудом удалось прочитать полустертую временем надпись:

«ЖЕРТВА ДОЛГА. АГЕНТУ 2-Й БРИГАДЫ ГОВОРУШКИНУ ОТ УПРАВЛЕНИЯ ПЕТРОГУБУГОЛОВНОГО РОЗЫСКА».

На боковой грани — даты:

«Родился 2 августа 1904 года. Умер 26 января 1923 года…»

Звали Говорушкина — Иван Григорьевич.

«Жертва долга! — думал я, сидя у забытой могилы. — Что стоит за этими странными словами? Неужели этот девятнадцатилетний Говорушкин, сотрудник уголовного розыска, неправильно понимал долг и стал его жертвой?»

Вопросы возникали один за другим — что? как? почему? Да и сам памятник не совсем обычен. Наверное, без какого-нибудь «тайного советника» на самом деле не обошлось…

Над четырьмя плоскими полированными гранями возвышается тяжеловесный бордюр, а еще выше, на самом верху, странная четырехгранная луковица с усеченной вершиной. Этому памятнику явно чего-то не хватало. Может быть, завершенности?

Пальцы нащупали на верхней плоскости луковицы прямоугольное углубление… Зачем оно?

Но через несколько минут я понял, что вызвало мое недоумение. Луковицу должен был завершить высокий массивный крест.

По каким-то неизвестным причинам работники милиции в далеком двадцать третьем году не смогли поставить новый памятник, а использовали чье-то старое заброшенное надгробье. Интересно: кто же он, этот Иван Говорушкин? Почему товарищи написали «жертва долга»?

«Надо будет поговорить с ребятами из уголовного розыска, — решил я, выходя с кладбища. — Кому, как не ленинградским «сыщикам», знать о своих предшественниках…»

— К сожалению, мы не знаем о такой могиле… — начальник уголовного розыска был огорчен. — А знать бы должны…

Он достал карандаш и записал все, что я рассказал. Заходившие в кабинет сотрудники подключались к разговору, предлагали побеседовать с ветеранами.

— А вы в нашем музее не были? — спросил небольшого роста оперуполномоченный, сидевший до этого молча. — Тут минут пятнадцать ходьбы… Уж там-то про Говорушкина обязательно что-нибудь будет.

Выхожу на Литейный проспект, сажусь в троллейбус, погруженный в свои мысли, механически глазею в окно. Потом машинально схожу на Невском, поворачиваю налево…

«Эх ты, сыскарь! — ругаю мысленно себя. — Не догадался сходить в музей… Вот сейчас узнаю о Говорушкине, а когда приеду в Москву, расскажу друзьям».

2. «Вы не расстраивайтесь…»

Легко сказать: узнаю! А как? Есть в музее стенд, посвященный первым милиционерам семнадцатого, восемнадцатого годов. В витринах подлинные документы, мандаты, винтовки. На сделанном наподобие книжки-раскладушки «для самых маленьких» щите фотографии каких-то симпатичных парней и девушек…

Одеты все по-разному: кто в шинели, кто в кожане, кто в непривычном для нынешнего глаза салопе… Перевертываю пластиковую страницу стенда и узнаю одну из самых страшных кровавых уголовных историй послереволюционного Петрограда.

Именно они, эти красавцы с фотокарточек, надевали белые балахоны, похожие на саваны, соскакивали в ночной темноте с высокой каменной ограды кладбища на улицу и грабили онемевших от ужаса прохожих…

Это, конечно, любопытно, но меня привлекает в поиске не вообще деятельность Петроградской милиции, а работа уголовного розыска. Причем сведения нужны о двадцать третьем годе, о второй бригаде — все, что может быть связано с именем Говорушкина.

Постепенно, переходя от витрины к витрине, я узнаю много интересного: уголовный розыск состоял из девяти бригад, каждая из которых имела узкую профессионализацию. Самой боевой считалась первая, занимавшаяся тягчайшими преступлениями: убийствами, грабежами, разбоями. Вторая расследовала служебные преступления, третья — кражи, и так далее, вплоть до последней, специализировавшейся на конокрадах.