Александр Глазунов - Пятиконечные из созвездия Лиры Страница 30

— Я эту работу еще на Алтае начала, — сказала Вия, не поднимая головы, — все не было времени закончить.

— Как она называется?

— «Разнообразие». Подпись — чудо, это ОН мне продиктовал. Ее не рассматривать, а петь надо. Хочешь посмотреть, что я здесь нацарапала? — она протянула мне листок.

Подпись представляла из себя набор фраз.

«В Мире нет ничего Одинакового. Разнообразие — Дирижер всех звуков Мира и Властелин всех Красок Вселенной.

Собери букет земных цветов — нет среди них одинаковых.

Собери камешки на реке — нет среди них схожих.

Взгляни на небо — облака не похожи друг на друга.

И даже Ночные Звезды горят по-разному.

Разве Краски, Которыми Ты Рисуешь, одинаковы?!

Так и Мы — частицы Вселенной — Прекрасны и Разнообразны.

Яркие и бледные, сильные и слабые, многочисленные по форме, разные по цветам и их бесчисленным оттенкам.

Мы — Единая Мозаика Вселенной. Единая. Вот, что хотел Я Тебе сказать. И это главное.

— Ну как? — поинтересовалась Вия.

— Слушай, в тексте полно слов с заглавных букв. Ты сама так решила или…

— Ну да, сама! — засмеялась она. — ОН мне так продиктовал, я даже переспрашивала. Смотри-ка, опять дождь пошел…

Из дневника Вии

Я сидела в лагере. Сутра появился К., и мы начали рисовать картину, которую я начала еще на Алтае.

Тут уместно рассказать о моем напарнике — художнике-контактере „с той стороны“.

Я познакомилась с ним случайно в Ташкенте, куда ездила по делам.

В Петербурге мне не раз рассказывали про некую Клару, которая рисует в контакте интересные картины. Меня даже приглашали посетить ее выставку и просто в компанию, где ее принимали. Я все отнекивалась, а тут, в Ташкенте, мне вдруг опять было названо это имя, и я почувствовала (и это верно!), что это она и есть и что необходимость знакомства с ней носит уже какой-то мистический характер.

Меня познакомили с местными уфологами, и мы вместе пошли в гости к Кларе Маликовой.

Едва только я вышла из автобуса, меня охватило покалывание, как это часто бывало в зоне. Ощущение возникло неожиданно и сильно меня смутило.

Клара оказалась худенькой женщиной примерно моего возраста, приветливой и скромной.

Живет она в небольшой квартире с мужем и дочерью.

Мое появление ее насторожило, так как ей предсказали, что летом к ней приедет женщина с севера, которая сможет расшифровать все ее 300 с лишним рисунков.

Речь, по-видимому, действительно шла обо мне.

Рисунки мне очень понравились. Все выполнены в абстрактной манере. Есть исполненные шариковой ручкой, есть акварельные — мягкие и очень лиричные, и тоже с применением шариковой ручки.

Клара рассказала, как у нее начался этот „художественный“ контакт. Назвала даже имя своего контактера.

Потом женщина, которая пришла с нами, попросила сделать ей подарок — нарисовать рисунок (в контакте).

Клара объяснила, что это не так просто. Ее контактер называет ей день и время „сеанса“.

И вдруг: „Ой, Он здесь! И соглашается!..“

Клара села рисовать, а мы смотрели.

Я тогда подумала, что в рисунках маловато экспрессии, и тут уловила телепатически (так я общаюсь со „своими“): „Вечно тебе не хватает экспрессии…“

Я дар речи потеряла, так как привыкла общаться со „своими“ немного официально (у нас довольно строгие отношения).

Клара в этот момент начала наносить на рисунок кистью сильные мазки. Тут, растерянно взглянув на нас, сказала: „Никогда так не делала…“

Я мысленно говорю: „К., это ты сделал для меня?“

Слышу ответ: „Для кого же. Как всегда…“

Я удивилась самой себе — говорю с К. на ты, а не на вы, как привыкла.

И ОН отвечает!

Потом я попросила его расшифровать рисунок Клары.

ОН это сделал на другой день. Оказалось, что это вроде эссе на тему начала жизни на Земле.

Я спросила, не может ли он помочь мне раскрыть смысл (дать подписи) к другим рисункам Клары. Он согласился так быстро, будто ждал этого.

Так началась наша совместная работа. Я узнала много нового и о себе, и о нем.

Позже стали вместе рисовать, хотя ОН по-прежнему рисует и с Кларой.

Мои рисунки почти все ОН сопровождает текстом. Правда, как мне кажется, тексты мало привязаны к рисункам. Это скорее философские эссе или „личные послания“ в поэтической форме (какой-то симбиоз ритмизованной, очень красивой прозы с белым стихом).

В Питере К. подружился с Сережей — моим напарником. У нас троих много общего…

Рисовала я недолго, пошел дождь, я убрала бумагу, а К. решил, что сеанс закончился, и исчез. Естественно, в Ташкент.

Теперь несколько слов о месте, где наша экспедиция разбила первый лагерь.

Здесь, судя по всему, действительно проходит геопатогенная зона (МОИ подтверждают это).

Их на Камчатке больше, чем в других местах.

Где-то на глубине 50 метров находится линзообразная полость (трещина, раскол), которая не только создает гео-патогенность, но и периодически порождает пространственные решетки, отрицательно влияющие на человека.

Когда мы только начинали обживаться в этом месте, зона патогенности не была активной, но 25, 26, 27 августа активность повысилась. Мы с Наташей видели возле нашей палатки что-то вроде туманной стенки, которая позже исчезла (видно было вечером в сумерках, может, она только к ночи появляется — непонятно). Кое-что вроде бы нашло отражение в наших измерениях и промерах, но, возможно, в них просто отразились процессы акклиматизации, вернее, привыкания к зоне.

Во время дождя я, например, не сижу без дела. Целый день — благо Субботин дежурит — переписываю в палатке разговор со своими контактерами ВЦ.

До сих пор не могу поверить, что это происходит наяву, а не во сне.

Я загонял Вию вопросами, к концу „беседы“ она была как выжатый лимон.

На этот раз она сама предложила „поговорить“ с НИМИ.

Я растерялся.

О чем говорить? Что спрашивать? Какая завтра будет погода? Будет ли в этом году землетрясение в Москве? Сколько мне жить осталось?

Захваченный врасплох, я начал понимать, почему большинство описанных в печати контактов либо бессмысленны, либо по своему содержанию до того наивны, что удивляешься, зачем Высший Разум с нами разговаривает? Немудрено, что начинаешь сомневаться в его существовании. В конце концов, наши частные, земные дела пусть остаются нашей заботой, нечего их перекладывать на „космические плечи“.

Видя мое затруднение, Вия сразу все поняла.

— К вечеру подготовь вопросы. После ужина попробуем связаться с ТВОИМИ…

На этот раз я решил подробнее узнать о представителях Внеземной Цивилизации. Пусть мои контактеры расскажут о себе. Сколько им лет, как выглядят внешне, где живут, чем увлекаются…

Вечером едва закончился ужин, я взял у Вии фонарь — он крепится на голову, а батарейки в кармане, так что удобно записывать — мы устроились с ней под тентом, чтобы нам никто не мешал.

Передаю дословно то, что нам удалось узнать в тот вечер.

„Меня зовут Каной, мне 96 лет, возраст, что называется, еще вполне-вполне… По-вашему, что-то около тридцати.

Прежде чем попасть на Землю, я, как и все, проходил обучение.

На Земле не в первый раз, у меня уже были контактеры из числа землян, есть опыт работы с ними в отличие от моей напарницы.

Она моложе меня, на Землю прилетела во второй раз. Ее первое пребывание было непродолжительным — это было скорее знакомство.

Хотя к тому моменту, как попала на Землю, она уже немало знала о вас. Можно считать, что она здесь на практике, а практика — это контакты, так что было бы неплохо, если бы вы отдельно поговорили с ней.

Ее зовут Линея. Если она не сможет ответить на ваши вопросы, я помогу…“

— С удовольствием, — прервал я Вию, — так и передай.

— Они слышат, — засмеялась она и снова заговорила:

„Наша планета не имеет названия, лишь каталожный опознавательный знак, как и все планеты. Но жители называют ее ДОТУМИ.

Это маленькая планета наподобие вашего Меркурия.

Здесь очень жарко, мало растительности, животный мир беден. По-вашему, пустыня, но мы считаем ее оазисом, потому что другие наши планеты безжизненны, хотя некоторые из них и заселены.

Планета наша молодая, свободная эволюция здесь не получила развития, она была заселена сразу. Нам до сих пор неизвестно, кем именно. Нам известно, что до нас на планете были какие-то цивилизации, но поскольку центр планеты (ядро) — это своего рода ядерный котел, то их остатки давно погрузились в глубину и сгорели. Не сохранилось никаких письменных источников, и то, что мы знаем о себе, своей истории, подсказано нам извне.