Николай Семенов - На веки вечные Страница 30

— Товарищ Гладченко,— распорядился комбриг,— подберите толковых командиров для головной походной заставы и через полчаса пришлите ко мне, проинструктирую их лично.

— У меня бестолковых командиров нет,— погладив мундштуком трубки усы, с улыбкой проговорил Гладченко,

— Тем лучше,— не принял шутки Прованов и посмотрел на часы. — А к двадцати ноль-ноль начальник штаба соберет весь командный состав бригады.

Через тридцать минут адъютант комбрига лейтенант Александров доложил старшему батальонному комиссару о том, что капитан Гладченко и отобранные им командиры прибыли.

— Зови их сюда.

Танкисты вошли в землянку комбрига. Прованов приблизился к продолговатому столу, достал из кармана гимнастерки расческу, причесал густые черные волосы и кивком предложил всем сесть к столу. Внимательно осмотрел прибывших, остановил взгляд на начальнике штаба батальона Лебедеве.

— Насколько мне известно, Николай Александрович, вы — инженер?

— Так точно, товарищ старший батальонный комиссар. Инженер-гидротехник.

— И работали в Сталинграде?

— Да, товарищ комбриг. Тут в сороковом в девятнадцатой изыскательской партии технического участка Волжского берегового управления проходил преддипломную практику.

— Стало быть, город знаете?

— Разумеется. В свободное время часами бродил по улицам и берегу реки, любовался красотой и города, и Волги.

— Да, Сталинград...— задумчиво промолвил комбриг.

— Подумать только, во что превратили гитлеровцы этот красавец-город. В сплошные развалины! — с возмущением произнес комиссар бригады Полукаров.

— Восстановим,— сказал Прованов.— Так что работы после войны хватит и вам, инженерам.— Он снова взглянул на Лебедева.

— Григорий Васильевич, а Иван Иванович Климов тоже инженер,— заметил Полукаров.— Инженер-строитель.

— Даже так? — повернулся комбриг к командиру роты.— Тогда вам — тем более, как говорится, карты в руки. Ну, а до этого надо /победоносно завершить войну. А для начала прихлопнуть Паулюса со всем его воинством.

Своеобразная словесная разминка была закончена, я комбриг перешел к делу, ради которого собрал танкистов.

— Итак, товарищ Клименко, три танка вашей роты составляют головную походную заставу. Сами с ротой двигаетесь впереди общей колонны. Вы первыми будете встречать гитлеровцев. Действовать решительно, но разумно. Никакая помеха не должна остановить или задержать хотя бы на минуту наше продвижение вперед. Об обстановке докладывать непосредственно мне. А комбаты услышат и ваш доклад и мои указания.

Наконец, обсудили все детали предстоящих действий. В это время в землянку вошел начальник штаба бригады Алифанов и доложил, что командный состав в сборе.

Комбриг одобрительно кивнул.

— Вопросы есть?

Вопросов не было.

— Тогда пошли в штабную землянку,— пригласил Прованов.

На совещании он выслушал доклады начальников служб об их готовности к завтрашним действиям, затем дал слово майору Алифанову. Тот по схеме изложил обстановку:

— Наша бригада вводится в прорыв и будет взаимодействовать с частями и подразделениями двадцать первой армии. В полосе наступления обороняется румынская армия...

Далее майор ознакомил собравшихся с планом наступления, рассказал о поэтапном освобождении населенных пунктов, овладении укрепленными рубежами противника, о порядке преодоления водных преград и других препятствий.

В заключение выступил комбриг.

— Предстоит великое сражение,— тихо и несколько торжественно сказал он,— к которому мы столько готовились, которого ждали. Сумеем быстро захлопнуть кольцо окружения немецко-фашистских войск — смертельно раним Гитлера. Это зависит и от нас с вами, и я надеюсь, что поставленную задачу мы выполним с честью. Приказ командующего двадцать первой армией,— добавил он, обращаясь к начальнику штаба бригады, — зачитать личному составу завтра перед рассветом,

...Раннее утро 19 ноября. Мороз не больше минус десяти. Все вокруг покрыто белым ковром — ночью выпал снег.

До полного рассвета еще около трех часов. Первыми проснулись Гладченко с комиссаром и заместителем комбата Гоголевым (в последние дни Гоголев был повышен в должности и получил очередное воинское звание "капитан").

— Тишина-то какая, товарищи. Чудно! А скоро тут заварится такая каша...— подал голос Гоголев.

Далеко на горизонте изредка вспыхивали осветительные ракеты.

— Пора будить людей,— отозвался Феоктистов.

Гладченко, как всегда, в первую очередь занялся трубкой. Раскурив, сказал твердо, с убежденностью:

— Заварится тут такое, что запишут потом большими буквами в историю военного искусства Красной Армии. Это уж точно. И долго изучать будут, как ценнейший опыт.

— Ты прав, Кузьмич, так оно и будет,— согласился Феоктистов.— А сейчас пойду поднимать наших славных ратников. А то, не ровен час, проспят, и никто ни в какую историю нас не запишет.

— Ты думаешь, они спят? — сказал комбат.— Проснулись раньше нас. Не веришь? Заглянем.

Подошли втроем к выкопанной под небольшим бугорком землянке первой танковой роты. Комбат только открыл жиденькую, обитую немецкой плащ-палаткой дверь, как оттуда густо пахнуло теплом и табачным дымом. На краях длинного узкого стола горели две коптилки. Печка не топилась. И так стояла духота. Слышались разговоры, но в лицо никого различить было нельзя. Как и уверял Гладченко, никто не спал. Занимались кто чем: одни писали письма, другие укладывали вещевые мешки, третьи чистили оружие...

— Ну и накурили же вы, хлопцы! Как только дышите? От дыма во рту горчит,— сердито сказал комбат и присел около второй коптилки.

Один из командиров экипажей хотел было доложить по форме, но Гладченко только рукой махнул.

— Отставить.

— Товарищ капитан, это Ивановский смолит во всю ивановскую. За ночь извел весь сегодняшний табачный паек,— раздался из угла чей-то голос.— Теперь попрошайничать будет.

В землянке засмеялись.

— Ты, Тима, ври, да не завирайся,— с нарочитой обидой отозвался Ивановский.— Дай-ка мне лучше закурить, а то у меня прикурить нечем.

Опять смех.

— Товарищ капитан, а правду говорят, что когда в бою заробеешь, то обязательно надо или закурить, или чего-нибудь пожевать? — балагуря, спросил танкист Сильнов.

Комбат улыбнулся.

— Воюю с первого дня, а такое слышу впервые. По-вашему, я оробелый, если курю? — И постучал трубкой о край стола.

— Вы — другое дело. Ваша трубка — это чтобы солиднее выглядеть.

— Стало быть, комбат без трубки — замухрышка?

Снова общий смех.

— Тогда слушай, Сильнов,— затянулся Гладченко.— Ты у нас танкист известней и человек уважаемый. Но знай — страх надо злостью к захватчикам вышибать, а не табаком. Тогда станешь сильнее и крепче духом. А от табака только дуреешь.

Комбат посмотрел на стрелка-радиста, плечистого и мощного Чумакова.

— Правильно я толкую, Чумаков?

— Только так, товарищ капитан!Как говаривал Александр Васильевич Суворов: "Где тревога — туда и дорога, где "ура" — туда и пора, голова хвоста не ждет!" — выпалил радист.

— Кто же тут голова, а кто — хвост? — поинтересовался комиссар.

— В бою, товарищ комиссар, всему голова тот, кто с оружием в руках первым встречает неприятеля, то есть рядовой воин. Я на фронте с начала войны, но от фашистов никогда не бегал, а они от меня — сколько угодно. У меня закон: бить их без всякой пощады! Вы понимаете, если я не убил фашиста, скажем, улизнуть он сумел от меня, то у меня целый день болит вот тут.— Чумаков покрутил рукой по всему животу и сел на нары.

— Вижу, настроение у вас доброе,— похвалил комиссар.— Это хорошо.

— А откуда быть настроению плохому? — вступил в разговор молчавший до сих пор Гоголев.— Капкан на зверя ставить идем!

В это время командир батальона пристально смотрел на Чумакова. Сказал:

— Очень знакомо мне лицо твое, танкист. И голос тоже. Подскажи, не приходилось ли где встречаться?

— Приходилось. Попробуйте вспомнить.

Комбат задумался. Чумаков засмеялся.

— Не ломайте голову, товарищ капитан. В сорок пятой танковой бригаде вместе воевали. Я еще руку вам перевязывал.

Гладченко машинально посмотрел на свою повязку (рана заживала плохо, и комбат продолжал ходить с бинтом) и на Чумакова.

— Вспомнил! — воскликнул капитан.— Почему же таился до сих пор?

Разговор был прерван командой, приглашающей танкистов на завтрак.

— Завтракайте поплотнее,— предупредил их комбат.— Работенка предстоит веселая...

После приема пищи во всех батальонах прошли короткие митинги, зачитали приказ командарма-21. 

10.

Холодную степь тронул утренний рассвет. Ровно в восемь раздался залп сотен гвардейских минометов — "катюш". Он явился сигналом для начала нашего артиллерийского наступления.