Евгений Вышенков - Крыша. Устная история рэкета Страница 31

13 апреля 1987 года во время обыска при задержании у Васильева изъяли набитый деньгами чулок, два ключа с брелком «New York» и календарь с финансовыми подсчетами за 1986 год. В приговоре, по которому Васильев получит 6 лет лишения свободы, будут перечислены десятки эпизодов мошенничества с автомобилями, а вот слово «наперстки» в нем даже не упомянут. «В принципе,— скажет позже Васильев корреспонденту журнала „Огонек" Лиханову,— я собирался подкопить деньжат и махнуть в Швецию. Тогда бы меня вообще никогда не взяли»[15].

После того оглашения приговора журналист Леонид Милош написал статью в газете «Смена», где красочно пересказал всю биографию Васильева, начиная с конца 70-х годов: «Свободного времени у него никогда не было, стрелка его деятельности ни на минуту не останавливала свой бешеный темп. Жил скромно: старая, обшарпанная мебель, сломанная кровать, в холодильнике консервы, килька, вареная колбаса — никаких деликатесов. Только новенький магнитофон „Панасоник" и цветной японский телевизор той же фирмы никак не вписывались в эту убогую обстановку запущенной и грязной квартиры. Впрочем, этот „спартанский" образ жизни объяснялся патологической жадностью Васильева» [16]. По воспоминаниям друзей, набор видеокассет был таким же аскетичным, как и обстановка. Васильев все время смотрел два фильма: «Чапаев» и «Броненосец Потемкин».

Закончил статью Леонид Милош пророчески: «„Должность" главного „мафиози" Ленинграда вакантна, но надолго ли? Как известно, вакуум должен заполняться...» Статья вышла в марте 1988 года.

ОВОЩИ

После ареста Сергея Васильева 15 марта 1987 года команда его наперсточников распалась. Они снова стали зарабатывать мелким грабежом.

Ветераны бандитизма называют этот период стыдливо и брезгливо: «телки-метелки — кулаки поточить». Те, кто всего через несколько лет ужаснет город, просыпались глубоко за полдень, как правило, с тяжелой головой. Дальше их день был распланирован подобно онегинскому. Сначала нужно было «найти тему». Например, завиноватить кого-нибудь из спекулянтов, отобрать у него пару пуссеров или танкеров и тут же их продать — чтобы было на что гулять. По вечерам хорошим тоном среди них стал объезд недоступных для трудящихся точек общепита. Передвигались от берега Невы к Финскому заливу: начинали с бара «Канатник» и ресторана «Зеркальный» в гостинице «Ленинград», затем заходили в ресторан-поплавок «Океан» на Приморском проспекте, а заканчивали веселье на ночной дискотеке в мотеле «Ольгино». После этого главной проблемой было нахождение квартиры, куда можно завалиться с девчонками. Любимым развлечением в ресторанах были драки: они били, как им казалось, наглых, а на самом деле просто случайных посетителей.

Их поведение стали массово копировать и другие спортсмены, стоявшие на воротах. За несколько месяцев таких веселых гуляк набралось в городе под сотню. У большинства было ощущение праздника, который всегда с тобой.

ЗАНЗИБАР

Спортсмены в шмен играли немногим чаще, чем в шахматы. Отторгая оттенки уходящей подпольной субкультуры Невского проспекта, они интуитивно раздражались ее полутонами, лукавством, ироничностью над собой. Мощная инерция толкала бывших чемпионов на штурм и натиск.

К 1987 году категорическим ответом на шмен стала случайно выдуманная новая игра. Исторически ее появление — безупречно.

Правила оказались примитивны как гиря: новичку предлагали положить на стол купюру, равную по достоинству банкноте инициатора представления. Затем первому советовали загадать любое число. Потом произнести его вслух. Он соглашался: например, двести сорок три. Тогда владелец секрета приговаривал: «А у меня на один больше — двести сорок четыре». И быстро забирал чужие деньги. На возмущение простаку отвечали хохотом: «Правила такие. Игра называется Занзибар. Рискнешь еще раз?»

ТОЛЕРАНТНОСТЬ

В спорте всегда было много молодых людей и девушек из провинции. На соревнованиях отбирали лучших молодых спортсменов из глубинки, приглашали их в крупные города и устраивали в специальные интернаты. Их называли привозными. Большинство тренеров делали ставку именно на провинциалов, так как мотивация у них была намного сильнее: они оказывались в мегаполисах без родственников и квартир. Отношение к приезжим было толерантным: не могло произойти такого, чтобы кто-то указал кому-то на то, что он не местный, и уж тем более в голову никому не пришло бы произнести фразу «понаехали тут». Общность интересов и социальная близость были важнее того, кто где родился и вырос.

И все-таки спортсмены-вышибалы стали в какой-то момент делиться на компании. С одной стороны, в чужом городе всегда тянет к ребятам, выросшим с тобой на соседней улице. С другой — устроившись на работу воротчиком, молодой человек получал возможность помогать тем, кто только что приехал в Ленинград. Наконец, сам принцип распределения спортсменов по вузам и общежитиям был устроен таким образом, что земляки оказывались соседями. Боксеров из Воркуты, которые обычно прогуливали школу, но отлично выступали на соревнованиях, часто отправляли учиться в Горный институт. Их компания, начиная с середины 80-х, часто собиралась в баре «Кубик Рубик» на Васильевском острове. В ней явно выделялись два лидера: Омет — Сергей... и Сироп — Вячеслав Максименко. Одаренных парней из Перми пристраивали в Институт имени Лесгафта. Самым заметным среди них был Коля Алексеев. Он снимал раскладушку в общежитии клуба «Ринг» на улице Ломоносова и крутился в барах возле Невского проспекта. Его наставником в боксе был Федя Мороз, тот самый, который одним из первых примкнул к Васильеву. Агрессивный боксер Артур Кжижевич из Карелии стоял на воротах в баре Выборгского района «Северное сияние» (в просторечии — «СС»), а рядом с ним его друг детства — Геннадий Масягин. Молодые, но уже именитые борцы из Рязани Александр Баскаков и Альберт Старостин, привезенные в ленинградские спортшколы, в силу малочисленности рязанских одноклассников дружили с боксерами из Великих Лук Псковской области — Андреем Сергеевым и Алексеем Косовым. Заводилой всей этой разношерстной компании стал Николай Гавриленков (он тоже когда-то приехал в Ленинград из Великих Лук). Геннадий Авдюхин из Ростова дружил с боксером Михаилом Глущенко из Ташкента. Вот уже несколько лет они регулярно проводили вечера в пивном баре «Очки» на углу Невского и канала Грибоедова, где рядом с ними сидели татарин Алим и борец с Северного Кавказа Мага.

ПОЛЕ ЧУДЕС

7 Марта 1988 года возле железнодорожной платформы «Девяткино» появился последний в Ленинграде незаконный рынок. На огромном пустыре у станции метро «Комсомольская» (сейчас «Девяткино») сотни торговцев на одеялах, раскладушках и туристических столиках продавали дубленки, турецкие сумки, газовое оружие, импортные консервы, чулки, заколки и еще сотни всевозможных мелочей. Новость о появлении Девяткино распространилась по городу молниеносно: сарафанное радио работало не менее быстро, чем сегодняшние социальные сети.

Будущие гангстеры попали на рынок в этот же предмимозный день. Первым там оказался Толя Макс — тот самый Анатолий Максимов, который крутил колпаки в компании Васильева еще на Ульянке. Имея достаточный опыт игры в наперстки, он попытался работать в одиночку. Вечером того же дня спекулянты из Девяткино случайно рассказали об этом кому-то еще из участников концессии Васильева. 8 марта на рынке появилось несколько станков, а вокруг них все та же компания, которая держала их на Энергетиков. На этот раз возглавлял ее Александр Малышев. Они с Челюскиным, Кудряшовым и Утюгом образовали как бы равноправное акционерное общество. Но закрытого типа. Все доходы, за исключением того, что они отдавали нижним и еще нескольким приглашенным для большей уверенности верхним (Сергею Мискареву по прозвищу Бройлер, Москвичу, Марадонне), они делили строго поровну. Другое дело, что функции организатора все равно, так или иначе, брал на себя Малышев.

Каждую субботу и воскресенье от выхода из метро до самодельных торговых мест по тропинке тянулась толпа людей, как на демонстрацию. В первый же день игра в колпаки принесла прибыль, достаточную для покупки «жигулей». В последующие выходные заработки были скромнее, но все равно каждый из акционеров редко уносил оттуда меньше тысячи рублей.

Эта информация не могла проскользнуть мимо Владимира Кумарина. Узнав о доходах Малышева и компании, он отправил Лукошина договариваться о том, чтобы тоже поставить станки с наперстками в Девяткино. Тот сразу пошел на резкий разговор с Кудряшовым: с порога без обиняков поставил его в известность о том, что они придут на рынок на следующий день. Кудряш отреагировал агрессивно — ему не понравилась не столько сама идея, сколько форма, в которой Лукошин ее преподнес. Тогда Кумарин поменял тактику и прислал в качестве гонцов несколько человек, вместе с которыми Кудряшов тренировался в одном клубе. Они по-свойски стали убеждать его, что нужно уступить Кумарину один станок. Малышев отказал, вслух выражая свои не беспочвенные опасения: «Дай палец — откусит руку». Но спортсменов объединяло прошлым — общие сборы, соревнования, и Павел Кудряшов просил как за своих. Малышев неохотно уступил.