Валентин Рунов - Жуков против Гальдера. Схватка военных гениев Страница 32

В тот вечер в минском окружном Доме офицеров должна была состояться премьера МХАТа, который впервые приехал на гастроли в этот город. Гастроли открывались спектаклем «Анна Каренина» с Аллой Тарасовой в главной роли. На премьеру собралось городское, республиканское и военное руководство. Но не было видно в театре ни начальника штаба округа, ни начальников разведывательного, оперативного управлений, ни командующих ВВС и артиллерией.

После окончания первого действия спектакля член Военного совета решил поехать в штаб, чтобы узнать новости. На втором этаже встретил начальника штаба.

– Владимир Ефимович! Вы почему не на «Анне»? – спросил Фоминых.

– Знаете, Александр Яковлевич, что-то тревожно на душе, – ответил Климовских. – Звонил в 3-ю и 10-ю армии. Докладывают, что пограничники и некоторые передовые части слышат в разных местах шум…

Начальник штаба помолчал и недоуменно пожал плечами:

– Да, что-то происходит за последнее время… шум стал отмечаться на западном берегу Бебжа, Нарева, Буга… Свежие окопы… Дал указание: продолжать наблюдение и быть наготове… Звонил в Генеральный штаб… докладывал оперативному дежурному… Просил разрешения поднять войска. Дежурный, переговорив с кем-то, ответил: «Поднимать войска не разрешается. Не поддавайтесь на провокацию».

Через несколько минут в штаб прибыл командующий и, обращаясь к Климовских, спросил – какие есть новости? Начальник штаба доложил о продолжавшихся шумах и мелких диверсиях. Но телефон «ВЧ» прервал доклад. Командующий подскочил к аппарату, снял трубку:

– Павлов. Так точно, товарищ нарком, слушаюсь, – отрывисто произнес в трубку. – С наступлением темноты почти по всей границе начался непонятный шум…

Затем о чем-то говорил нарком. Во время этого разговора все присутствовавшие в кабинете вопросительно смотрели на командующего, который только изредка бросал слова «слушаюсь», «понятно» и одновременно делал какие-то пометки в блокноте.

Наконец Павлов произнес: «Считаю необходимым поднять войска, выдвинуть соединения на границу согласно плану». А в конце снова перешел на «Есть!» и «Слушаюсь!».

Переговорив с Москвой, Павлов медленно положил трубку на телефон и, обращаясь к Климовских, негромко сказал:

– Владимир Ефимович! Передайте командирам быть в штабе. Войска не поднимать. Разрешаю поднять только дежурные подразделения… Повторяю, только дежурные подразделения, но не больше. Разъясните это. Втолкуйте всем начальникам штабов, разведчикам, операторам, чтобы все доклады перепроверяли, а то еще спровоцируем их. Пусть все время докладывают и держат нас в курсе всех событий. Огонь чтобы не открывали без разрешения.

– Что же выходит, Дмитрий Григорьевич, это война? – спросил член Военного совета.

– Война, война!.. Раскудахтались… – нервно ответил командующий. – Не один год говорим об этом, а войны нет! А если война, то что? Испугались?

Такой тон ответов командующего многих озадачил. Было ясно, что Павлов расстроен. Но, зная его характер, говорить с ним, находящимся «не в духе», было бесполезно. На чей-то телефонный звонок он нервно бросил: «Да… действуйте по обстановке» [58].

На основании этих указаний командующего в 23.50 21 июня 1941 года по приказу начальника штаба округа в штабы армий прикрытия государственной границы были вызваны командующие, начальники штабов и некоторые начальники служб. При этом никаких конкретных распоряжений штабом округа, кроме «всем быть на месте», отдано не было.

Киевский Особый военный округ. Не готовился должным образом к большой войне и самый мощный на то время Киевский Особый военный округ.

Бывший в то время начальником оперативного отделения штаба округа И.Х. Баграмян в своих воспоминаниях пишет, что в конце первой декады июня 1941 года, в связи с обстановкой на границе и многочисленными разведывательными сведениями о подготовке Германии к войне, М.П. Кирпонос созвал Военный совет. На этом Военном совете начальник разведки округа в очередной раз проинформировал офицеров и генералов о положении на границе, вплоть до того, что полевые войска Германии сменили охранявших границу пограничников, артиллерийские снаряды складируются прямо на грунт, а вблизи границы собраны тысячи мобилизованных у местного населения подвод для перевозки военного имущества.

На столь тревожный доклад командующий Киевским Особым военным округом решил ограничиться очередным сообщением в Москву и рядом незначительных мероприятий по повышению боевой готовности войск.

– Думаю, что нарком сам поторопит нас, как только обстановка станет критической, – сказал он» [59].

11 июня в адрес военных советов 5, 6, 12 и 26-й армий Военным советом Киевского Особого военного округа была направлена директива № А1/00211. В ней излагался ряд мероприятий по сокращениям сроков привода в боеготовность частей прикрытия и отрядов, выделяемых для поддержки погранвойск. Требовалось немедленно отработать вопрос подъема войск по тревоге, и устанавливались жесткие сроки готовности: для стрелковых и артиллерийских частей на конной тяге – 2 часа; для кавалерийских, мотомеханизированных частей и артиллерии на мехтяге – 3 часа, для отрядов поддержки готовности – 45 минут. Определялось, что при объявлении боевой тревоги возимый запас огнеприпасов, горючего и продовольствия для первого эшелона укладывается в обоз (боевые машины), а носимый запас огнеприпасов личному составу выдается на руки на сборном пункте. Для проверки готовности частей и для их тренировки на быстроту сбора по тревоге командиры должны были провести учебно-боевые тревоги [60].

14 июня 1941 года в штаб Киевского Особого военного округа пришла директива начальника Генерального штаба, которой предписывалось командный пункт округа к 25 июня вывести в Винницу. 18 июня этот срок был перенесен на 22 июня [61].

Утром 19 июня из Москвы пришла телеграмма, в которой было предписано начать формирование управления Юго-Западного фронта, которое к 22 июня перебросить в район Тернополя.

В тот же день командующий 12-й армией обратился в штаб Киевского Особого военного округа с вопросом о том, когда можно открывать огонь по германским самолетам, вторгающимся в воздушное пространство СССР. Командующий округом приказал ответить, что огонь можно открывать только в трех случаях: если будет дано особое распоряжение Военного совета округа, при объявлении всеобщей мобилизации и при введении в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения. В завершение телеграммы М.П. Кирпонос напомнил командованию 12-й армии, что «мы огонь зенитной артиллерии по немецким самолетам в мирное время не ведем».

Вечером 20 июня началась отправка первых железнодорожных эшелонов штаба округа из Киева в Тернополь. В середине следующего дня в путь тронулась и первая автомобильная колонна. При этом штаб выезжал без оперативного управления, которое, после отправки необходимой документации в Москву, должно было прибыть автотранспортом в Тернополь утром 22 июня. Таким образом, в ночь на 22 июня часть штаба Киевского Особого военного округа, покинув Киев, находилась в движении на Тернополь, где для нее уже готовились помещения и линии связи на базе одной из воинских частей.

Вполне понятно, что при такой обстановке в штабах приграничных военных округов соответствующие настроения царили в штабах подчиненных им армий, корпусов, дивизий и полков.

Так, о последних мирных днях бывший командующий 8-й армией Прибалтийского Особого военного округа генерал-майор П.П. Собенников вспоминал: «Утром 18 июня 1941 года я с начальником штаба армии выехал в район приграничной полосы для проверки войск и хода работ в Шауляйском укрепленном районе. Около 9 часов утра, после приезда в г. Шауляй, командующий округом устно поставил мне задачу вывести войска на границу, а штаб армии перевести к утру 19 июня на командный пункт (12 км юго-западнее Шауляй).

Личной проверкой утром 19 июня было установлено, что части уже выходили в свои районы… в течение дня 19 июня были развернуты 10, 90 и 125-я стрелковые дивизии. Части этих дивизий располагались в подготовленных траншеях и дерево-земляных огневых точках. Долговременные сооружения не были готовы…

Следует заметить, что никаких письменных приказаний до 20-го, да и после 20 июня из штаба округа о развертывании войск получено не было. Я действовал на основании устного приказания генерал-полковника Ф.И. Кузнецова, данного мне утром 18 июня…

Необходимо подчеркнуть, что даже в ночь на 22 июня я лично получил приказание от начальника штаба фронта генерал-лейтенанта П.С. Кленова в весьма категорической форме – к рассвету 22 июня отвести войска от границы, вывести их из окопов, что я категорически отказался сделать и оставил войска на позициях» [62].