Валерий Чумаков - Вернер фон Сименс. Личные воспоминания. Как изобретения создают бизнес Страница 32

После приятного, спокойного путешествия при великолепной погоде мы прибыли на Корфу, где остановились на несколько часов. Это время мы употребили на осмотр города и его живописных окрестностей. В то время Ионические острова еще были английскими владениями. Когда по прошествии многих лет я вновь посетил этот остров и этот город, уже перешедшие к Греции, то нашел их по сравнению с тем, что было, значительно обедневшими и как будто осунувшимися.

Сопровождаемые прекраснейшей погодой, мы пересекли Адриатику и Средиземноморье, столь богатые историческими ассоциациями, высадились в Александрии и по недавно построенной железной дороге отправились в Каир. Там мы остановились на несколько дней в ожидании прихода в Суэц обогнувшего мыс Доброй Надежды груженного кабелем корабля «Агамемнон». Я воспользовался этой остановкой для того, чтобы осмотреть столь интересный не только для меня, но и для сопровождавших меня инженеров древний, наполненный историческими памятниками город, место встречи европейской и азиатской цивилизаций. Когда 14 апреля мы посетили великую пирамиду Хеопса, нам выпала удача наблюдать на ее вершине удивительное физическое явление, о котором я потом рассказал в «Анналах…» Поггендорфа в статье «Описание сильных электрических явлений на пирамиде Хеопса, рядом с Каиром, во время хамсина[134]».

Уже когда мы из Каира ехали на осликах к пирамидам, поднялся холодный ветер и небо от горизонта окрасилось в пурпурно-красный цвет. Пока мы поднимались на пирамиду, а вернее будет сказать, пока нас на нее затаскивали живущие близ гизских пирамид арабы, которые практически забрасывают туристов на высоченные, около метра, ступени, ветер еще более усилился, перейдя почти в бурю, справиться с которой, стоя на плоской вершине, было довольно трудно. Пыли в воздухе было столько, что она, подобно плотному белому туману, совершенно скрыла от нас землю. Постепенно туман поднимался все выше, пока не добрался до вершины и не окутал полностью меня с десятью бывшими со мной инженерами. Ничего не было видно, мы только могли слышать страшный шум, порождавшийся, по-видимому, ветром. Один из арабов показал мне, что, когда он поднимает над головой палец, в воздухе раздается певучий звук, который прекращается сразу после опускания пальца. Я тоже поднял палец над головой, и звук возобновился. Вместе с тем я почувствовал в пальце покалывание. Тот факт, что мы имели дело именно с электрическим явлением, был подтвержден, когда мы, желая выпить вина из стеклянной бутылки, получили легкий удар током. Обернув бутылку мокрой бумагой и обложив металлом ее горлышко, я получил подобие лейденской банки, которая заряжалась, когда я поднимал ее над головой. После зарядки из нее удавалось получить яркие, пролетавшие до 1 сантиметра и отчаянно трещавшие искры. Это явно подтверждало уже наблюдавшиеся и описанные другими путешественниками электрические свойства пустынного ветра.

Из дальнейших экспериментов я выяснил, что эту электроэнергию ветра вполне можно использовать как эффективное орудие защиты. Арабы весьма удивились, увидев извлекаемые мной из бутылки искры. Немного посовещавшись, они по короткому сигналу схватили моих товарищей и попытались стащить их вниз. Я стоял на самой вершине, на большом кубическом камне, находившемся в центре плоской площадки. Ко мне подошел шейх наших арабов и через переводчика заявил, что мы должны уйти с пирамиды, поскольку наше явное колдовство может ей повредить. Я ответил решительным отказом, после чего он схватил меня, стоявшего в позе гордого колдуна-заклинателя, за левую руку и потянул с камня. В правой, поднятой высоко над головой руке у меня была полностью заряженная бутылка. Я изловчился и быстро сунул ее под нос шейху. Раздался треск искр, и даже я почувствовал сотрясение. Что же касается шейха, то полученный им электрический удар был такой силы, что он был просто отброшен на землю. Несколько секунд шейх пролежал, не издавая ни звука, и я уже даже стал за него опасаться. Но тут он вскочил и, громко крича, вприпрыжку понесся со ступени на ступень вниз, к подножью. Увидев удирающего с криками «колдун! чародей!» шейха, остальные арабы последовали его примеру. Уже спустя несколько минут исход боя был окончательно решен в нашу пользу и мы стали полными хозяевами пирамид. В любом случае победа на вершине досталась нам значительно легче, чем когда-то Наполеону «победа у подножья пирамид».

После того как хамсин утих и над долиной вновь ярко засияло солнце, оправившиеся от испуга арабы вернулись к нам. Страх потерять ожидаемый «бакшиш» пересилил страх перед загадочным колдовством. Хоть мы и вели себя теперь мирно, они до самого нашего отъезда обращались с нами, как с чародеями.

Приключения при прокладке этого кабеля случались с нами не только на суше, но и на море. Погода все время сопровождала нас прекрасная. Впрочем, для Красного моря, где осадки вообще редки, такая прекрасная погода является вполне обыкновенной. Больше всего досаждала как раз изнуряющая тело жара. Мой дорожный термометр почти всегда показывал 30 градусов по Реомюру днем и 31 – ночью[135]. С такой температурой наши северные организмы справляются без особого труда, но когда она держится слишком долго, это становится труднопереносимым. Днем мы всячески боролись с палящим солнцем, пытаясь прежде всего защитить от него голову и спину. Но и ночь не приносила прохлады, которой мы жаждали все больше. Яркие, блестящие звезды в черной бездне египетского неба были поистине прекрасны, но они не могли спасти нас от царившего даже в ночное время зноя.

Однажды ночью, когда я сидел в своем «тестовом кабинете» и спокойно проверял качество изоляции участка между Кусейром и Суакином, до моего слуха долетели шум и топот многочисленных ног. Оказалось, что матрос, которому было поручено измерять глубину вод, упал за борт. Вся палуба была ярко, даже слишком ярко, освещена газовыми фонарями, работавшие на ней люди, услышав крики о помощи, тут же бросили ему несколько спасательных кругов, которых на корабле было достаточно. Корабль остановился, шлюпки спустили, и они быстро скрылись в сумраке. Через некоторое время они вернулись с самым торжественным видом. Матросу удалось продержаться в их ожидании на воде и при этом не быть съеденным многочисленными акулами, которые, как говорят, очень любят перекусить именно белым человеком, в то время как черных трогают лишь в исключительных случаях. Спасенный моряк дрожал крупной дрожью и не выпускал сжатого в руке раскрытого ножа. На вопросы он отвечал, что его, только оказавшегося в воде, сразу окружили акулы, от которых он отбивался до самого подхода шлюпок ножом, который чудом успел вытащить и раскрыть. Его рассказы о драке с голодными тварями были настолько ужасны, что приводили в дрожь и нас. Но тут в круг, образовавшийся вокруг счастливчика, вошел боцман и доложил капитану, что большая часть брошенных за борт резиновых спасательных кругов найдена, но почти все они чем-то порезаны и почти полностью приведены в негодность. Испуганный моряк принял брошенные ему круги за белые брюха акул, которые, как известно, бросаясь в атаку на жертву, переворачиваются на спину.

Моряки жаркого пояса относятся к акулам очень серьезно и никогда не купаются в открытом море. Они их ненавидят лютой ненавистью и с удовольствием мучают, если те попадают к ним в руки живьем. Я был свидетелем того, как удалось, насадив на специальный якорь два куска мяса, поймать и втащить на борт двух огромных акул, в каждой из которых было не меньше 12 футов. Приближаться к ним было опасно, поскольку акула – чрезвычайно сильное и исключительно живучее животное. Даже после того, как у них вытащили внутренние органы, чудовища долгое время шевелили хвостами.

Когда мы стояли на якоре в порту Суакина, купаться нам было запрещено самым строжайшим образом именно из-за того, что все вокруг кишело акулами. Как-то вечером мы сидели на палубе за ужином практически в полной темноте, которая тут наступает почти сразу после захода солнца. Вдруг несколько голосов прокричали: «Акула! Акула! На помощь!» Тут же на воду были спущены шлюпки. В воде металось что-то очень похожее на большую рыбу. Многие побежали за револьверами, которые тут держали часто для развлечения, поскольку самым популярным видом спорта на кораблях была стрельба по бросаемым в воздух бутылкам из-под содовой воды. К счастью, перед началом пальбы удалось рассмотреть в «акуле» матроса, который, вопреки приказу и невзирая на риск, решил все-таки немного поплавать, для того чтобы немного охладиться. Надо сказать, что бедный матрос был изрядно напуган криком «Акула!» и сам довольно быстро влез в шлюпку.

Сразу по прибытии в Суакин нас посетили высшие представители администрации, сам турецкий паша и местный мэр. Всем великолепным восточным видом они показывали свою исключительную важность, всячески стараясь не уронить себя в глазах иностранцев и не показать своего удивления чем-либо. Для них постелили на борту роскошные ковры и предложили чубуки и кофе. Курил и пили они с исключительным достоинством, старательно не обращая внимания на нас, стоявших вокруг. Сопровождавший нашу экспедицию главный инженер нашей фирмы, мой друг Вильгельм Мейер, сказал тогда мне: «Смотри, Вернер, какая у этого замечательного старикана длиннющая и белющая борода! Такого в Берлине можно за деньги показывать». К нашему искреннему изумлению, «старикан» медленно повернулся к нам и на великолепном берлинском диалекте спросил: «О, вы говорите по-немецки?» Мы ответили, что это не удивительно, поскольку мы – немцы, а вот то, что он так хорошо говорит на нашем языке, действительно вызывает изумление. «Я из Берлина, – спокойно ответил он. – Приходите ко мне в гости». После этого он вновь медленно отвернулся и опять перестал обращать на нас внимание. Мейер посетил его на следующий день. В отсутствие сопровождавших турков он оказался весьма обходительным и приятным человеком. Пятьдесят лет назад он, будучи учеником портного, уехал из Берлина, мечтая добраться до Индии, но в Красном море попал в кораблекрушение недалеко от Суакина, где остался жить, принял мусульманство и постепенно дошел до должности главы города. Тут ему удалось нажить немалое состояние. Он с гордостью показал моему другу все свое имущество, за исключением гарема. В ответ на самые горячие просьбы Мейера показать именно эту часть дома и его обитательниц старик категорически запретил даже упоминать о его женщинах.