А.Д. Дивайн - Миллион миль Страница 33

Всю ночь мы шатались туда и сюда. На мостике было страшно одиноко. Мы знавали одиночество и раньше, когда оказывались одни в открытом океане, если адмирал выделял нас из состава эскадры. Но никакое одиночество не может сравниться с этим. Словно бы не существует ни моря, ни вообще всего мира. Мы даже не могли видеть воду — только влажную пелену тумана.

Ночь прошла, сменились вахты, сменились наблюдатели. Единственным признаком жизни на мостике оставались тихие звуки, которые можно слышать на мостике любого военного корабля, вышедшего в море, — щелканье репитера гирокомпаса, когда мы поворачивали, тихое бормотание в рулевой рубке, где рулевые и боцман пересказывали бесконечные истории, чтобы скоротать ночную вахту. Изредка звякал звонок радиорубки, когда прилетала шифрованное сообщение. На мостике светились несколько тусклых огоньков: разноцветный набор опознавательных, картушка компаса, тщательно прикрытая лампа над штурманским столиком. Но лишь мостик казался живым, мостик и лениво ворчащие внизу турбины.

Рассвет, который пришел очень поздно, — казалось, день тоже не желает нырять в эту муть — не принес облегчения. Мы с трудом различали воду за бортом. Самое большое, что было видно с мостика, — фигура наблюдателя на носу. И больше ни-че-ro. И не было никаких признаков того, что туман намерен рассеяться.

Но рутина корабельной жизни не прерывалась ни на миг. В 9.30 боцман отсвистал: «Медосмотр». А в 9.33 лекарь согласно традиции приступил к работе, намереваясь закончить все в течение дня, по крайней мере кают-компания на это надеялась. В 9.45 я отправился на полубак в лазарет. Медик ощупывал мне живот, когда мы услышали громкий металлический лязг. Лекарь кисло заметил: «Какой-то растяпа, такой-и-сякой, уронил орудийный замок».

В течение 20 секунд ничего не происходило. Затем мы услышали новый удар, скрежет, а потом последовала целая серия толчков. Корабль подпрыгнул, задрожал и остановился. Машины затихли.

Мы услышали, как на палубе забегали, и сами выскочили из лазарета на полубак. За бортом мы смогли увидеть воду, но судя по водорослям, камням и ракушкам, это было морское дно. Мы сели на мель.

На корабле сразу приняли все необходимые срочные меры. Мы услышали, как боцман высвистывает: «Экипаж шлюпки наверх!» Один из унтер-офицеров уже промерял глубину по носу и по корме.

Меня не было на мостике, когда мы вылетели на мель, поэтому я ничего не могу рассказать об этом. Но мне рассказали, и этот рассказ стал настоящей легендой, что после первого толчка командир приказал: «Обе стоп! Принесите мне Королевский устав и Адмиралтейские инструкции!» Это были библии, которые управляли всей жизнью людей и зверей, находящихся на действительной военной службе Его Величества. Когда я примчался на мостик, оба талмуда покоились на штурманском столике.

Немного позднее я пошел на корму. На квартердеке собралась небольшая толпа, которая о чем-то спорила. Спор был в самом разгаре, и я присоединился к этой группке. Торпедисты и расчет орудия «Y» горячо обсуждали вопрос: на какой же именно континент мы налетели — на Африку или Европу? Если кто-то сомневается, что в тумане не видно совершенно ничего, пусть он послушает это. Большинство стояло за то, что мы «высадились» в Марокко. Бывалые моряки охотно вспоминали местные прелести вроде танца живота. Меньшинство отстаивало испанский вариант. Они сожалели, что симпатичные испанские девушки сейчас не слишком любят англичан.

На воду был спущен вельбот, и суб-лейтенант повел его туда, где лежала невидимая нам земля. Шлюпка сразу пропала, и были слышны только удары весел. Потом мы услышали, что суб-лейтенант что-то кричит, причем подозрительно близко. Вскоре вельбот вернулся, и суб-лейтенант доложил: «Очень похоже на Песчаную бухту, сэр».

Песчаная бухта расположена сразу позади Гибралтара. Она начинается у длинной пляжной полосы, пересекает нейтральную зону и заканчивается в Испании.

Шлюпку сразу отправили в море, чтобы выяснить, где начинаются большие глубины. На полубаке разбирали тросы, готовясь к верпованию. Мы сразу отправили радиограмму в Гибралтар.

И тут совершенно внезапно, как это и бывает с погодными явлениями, туман начал рассеиваться. На мгновение перед нами мелькнула призрачная земля — холмы и долины, полоска пляжа. Но туман тут же вновь сгустился.

В течение 5 минут стена тумана то приподнималась, то опускалась, как занавес на сцене, а затем побережье очистилось. Справа появилась разрушенная башня, дюны, замыкающие полоску белого песка. А на пляже спиной к нам лежал человек. Пока мы следили за ним в бинокли, он встал, потянулся, повернулся и увидел нас. На мгновение он оцепенел от ужаса, потом сорвался с места и побежал к дюнам, словно вспугнутый заяц. Не знаю, может быть он подумал, что начинается вторжение.

Туман таял медленно и лениво, а мы пытались определить берег, к которому приткнулись. Это была не Песчаная бухта, но башня давала какой-то шанс. Это была одна из тех старинных сторожевых башен, которые строили мавры для защиты от пиратов на берберийском побережье. Она должна была иметься на карте. И она там обнаружилась.

На крупномасштабной карте мы нашли массу полуразрушенных башен вверх и вниз по побережью на 50 миль в обе стороны. Нигде не было такого количества этих мини-замков. Одна стояла прямо за Ла-Линеа, где начинался материк. А далее они торчали через каждый полторы мили. Любители посещать разрушенные башни умерли бы от усталости на побережье Андалузии.

Туман поднялся еще выше, и мы увидели крошечную деревеньку. Мы попытались определить свое положение по ней, по речке, текущей между холмов чуть сзади, по дороге, где были видны автомобили. Но бесполезно. Вдоль берега всюду идут дороги. Всюду позади дороги стоят холмы. На каждом клочке побережья имеется маленькая деревенька. И ничего, что могло бы помочь нам определиться.

Было ясно одно — мощная приливная волна отнесла нас к востоку. Обычно в этом уголке Средиземного моря течения направлены в сторону моря, то есть на запад. Но исключая узости Гибралтарского пролива, приливы нигде не имеют достаточной силы. Средиземное море — спокойное море. Но в данном случае нам крупно не повезло. В этом конкретном месте высота прилива составляла около 2 футов, и мы вляпались в период максимального отлива.

Продолжалась подготовка к верпованию. Неожиданно мы увидели солдата, который катил на велосипеде вдоль дюн, пристроив винтовку на багажник. По пятам за ним бежал мальчишка (ну как же без них!). Солдат остановился напротив нас, аккуратно прислонил свой велосипед к кусту на вершине дюны, а затем пошел вниз к воде, чтобы получше нас разглядеть. Винтовку он прихватил с собой. Но вскоре солдат устал и вернулся к велосипеду.

Мальчишка убежал, чтобы позвать кого-нибудь еще.

Мы увидели, как из хижин выскакивают дети и, радостно вопя, тычут руками в нашу сторону.

К нашему первому солдату присоединились еще два человека в мундирах. Они не имели винтовок и больше походили на офицеров. Все трое стояли на дороге, о чем-то беседуя. Затем они замахали на нас руками. Это не было предостережение, нам недвусмысленно советовали убраться.

Больше всего на свете мы сами хотели убраться отсюда, но мы сели слишком крепко. Мы уже подготовили якорь к верпованию. Шлюпки приготовились завезти его на глубину. Это была сложная работа, но матросам она понравилась. Верпование не входит в дежурный набор операций военного времени. Это неплохое развлечение, вносящее приятное разнообразие в унылую жизнь.

Но развлечений в этот день у нас оказалось достаточно. Появились рыбаки. Сначала тунцелов, потом еще два, затем какой-то баркас, потом еще один тунцелов.

«Черт, это похоже на регату в Маргете», — сказал рулевой.

Это слегка напоминало семейное сборище. На пляже постепенно скопилась небольшая толпа. Некоторые люди сидели, другие вообще улеглись. Солдаты терпеливо ждали, время от времени принимаясь махать нам. Наконец рыбаки их пожалели. Они подогнали к берегу ялик и взяли солдат с собой. Те сразу принялись что-то кричать нам. Очевидно, они хотели, чтобы мы сами выслали за ними шлюпку, но все наши шлюпки были заняты заводкой верпа.

Наконец солдаты поднялись на борт эсминца. Несколько добровольцев вызвалось работать переводчиками. Выслушав несколько различных вариантов перевода по одному от каждого и выведя нечто среднее, мы решили, что солдаты требуют, чтобы мы как можно быстрее уходили, пока немцы не обнаружили нас здесь и не устроили какую-нибудь неприятность. И не будем ли мы так добры, что угостим их сигаретами? От шоколада они, разумеется, тоже не откажутся.

Я с удовольствием объяснял всем и каждому, что интернирование — это самая худшее из зол, которые нас могут ожидать. Но, к сожалению, здесь не приходилось рассчитывать на интернирование.