Вокруг Света - Журнал "Вокруг Света" № 7 за 2006 год Страница 33

Дагмар росла очень активным, подвижным ребенком. Мир был открыт, прозрачен и интересен своими красками. В нем было совсем немного недоступного для понимания, а социальные условности и перегородки казались не монументальными сооружениями, а легкими, ажурными конструкциями, скорее, украшающими окружающую действительность. В числе таких щекочущих и волнующих условностей главным являлось обязательное для представительницы царственного рода замужество за «ровней». Дагмар, конечно, знала, что ее брак станет вехой большой политики, что она не вольна в своих сердечных привязанностях. Однако принцесса совсем не чувствовала себя обделенной в этом отношении. В 1863 году она, 16-летняя, искренне радовалась за свою старшую сестру Александру (Аликс, как звали ее в семье), вышедшую замуж за наследника британской короны принца Уэльского Альберта Эдуарда. А спустя год пришла и ее очередь. Сложные династические и политические планы связали ее судьбу с судьбой старшего сына, пожалуй, самого могущественного монарха мира (учитывая неограниченный характер его власти) – российского императора Александра II.

Все разрушилось почти столь же стремительно, как началось. Болезнь цесаревича – цереброспинальный туберкулезный менингит – оказалась очень серьезной, а неправильно поставленный диагноз и неверное лечение лишь усугубили ее. Сильные боли в спине, приковавшие его к постели, врачи приняли за приступы ревматизма. Окружающие успокаивали обеспокоенную известиями о болезни жениха Дагмар, желавшую немедленно ехать к нему в Ниццу. Между тем состояние Николая быстро ухудшалось. 10 апреля 1865 года, когда на французский курорт одновременно прибыли его отец, 20-летний младший брат великий князь Александр Александрович и невеста, надежды уже не оставалось.

Больной то бредил, то приходил в себя. Он очень обрадовался Дагмар, а та была просто не в состоянии оправиться от шока. Вот как описывал последние часы жизни наследника очевидец генерал Н.П. Литвинов: «Когда он со всеми простился, подле него остались только свои; в головах с правой стороны стоял Александр Александрович, а с левой принцесса Дагмара; наследник все время держал их за руки… Государь и императрица стояли по обе стороны больного в ногах… Цесаревич все еще был в полной памяти и говорил ясно. Так, после минутного забытья он широко открыл глаза, взял за руку Александра Александровича и, обращаясь к Государю, сказал: „Папа, береги Сашу; это такой честный, хороший человек“. В забытьи он часто поминал его имя. Вообще, он очень любил Александра Александровича и часто говорил императрице, что он никому не пишет таких нежных писем, как „Саше“, и даже что он не может дать себе отчета, кого он больше любит – „Сашу или Дагмару“. Часу в третьем он поднял руки и правой рукой поймал голову Александра Александровича, а левой искал как будто голову принцессы Дагмары. Тут язык у него стал значительно слабеть…» Скоро наступила развязка.

За эти несколько дней Дагмар стала очень близка семье Николая. Вернувшись домой, принцесса никак не могла прийти в себя. Переживания в Ницце были так остры, что она чувствовала какую-то нерасторжимую связь с этими совсем еще недавно чужими людьми. Примерно то же чувствовали и родные умершего. Особенно привязался к девушке Александр II, намекнувший ей вскоре, что хотел бы видеть ее членом семьи. «Мне очень приятно слышать, что Вы повторяете о Вашем желании оставить меня подле Вас, – писала в ответе царю Дагмар. – Но что я могу ответить? Моя потеря такая недавняя, что сейчас я просто боюсь проявить перед ней свою непреданность. С другой стороны, я хотела бы услышать от самого Саши, действительно ли он хочет быть вместе со мной, потому что ни за что в жизни я не хочу стать причиной его несчастья. Да и меня бы это, скорее всего, также не сделало бы счастливой…» Нельзя не согласиться с автором биографии императрицы А.Н. Бохановым, увидевшим в этом опубликованном им письме и такт, и ум.

Парадокс заключался еще и в том, что княжна Мещерская являлась частью столь нелюбимой им придворной действительности, тогда как Дагмар, напротив, была ей совершенно чужда. Свою роль сыграло и воспитывавшееся с раннего возраста чувство долга. Но, наверное, самым важным все-таки было удивительное ощущение почти мистической связи, соединившей его с Дагмар у постели умиравшего брата. В очередной день рождения покойного Александр записал в дневнике: «Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может, а если и заменит его кто отчасти, то это Мать или будущая моя жена, если это будет милая Dagmar».

В начале июня 1866 года цесаревич прибыл в Копенгаген, но лишь через неделю решился сделать Дагмар предложение. «Она бросилась ко мне обнимать меня… – записал он вечером. – Я спросил ее: может ли она любить еще после моего милого брата. Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата, и снова крепко меня поцеловала. Слезы брызнули и у меня, и у нее. Потом я ей сказал, что милый Никса много помог нам в этом деле и что теперь, конечно, он горячо молится о нашем счастье».

Из переписки Александра III и Марии Федоровны

Моя милая душка Минни!

Как скучно и грустно оставаться так долго без писем от тебя; я до сих пор не получил твоего письма, которое ты послала из Владикавказа. Из телеграмм твоих я вижу, что ты очень довольна Абас-Туманом и что вы весело и приятно проводите время; радуюсь за вас, но грустно не быть вместе там!

Здесь мы живем тихо, скромно, но невесело. <…>

Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать – дома невесело родителям, да что делать? Так оно в натуре человеческой. <…>

Теперь пора кончить, прости за это скучное и невеселое письмо <…>

Мой дорогой и любимый душка Саша!

Вчера вечером я имела огромную радость получить твое второе, более чем бесценное письмо. Я была растрогана до слез и благодарю тебя от всей глубины моего признательного сердца. Только вот думать, что ты совсем один, для меня очень огорчительно, я не могу тебе описать, как это омрачает мне всю радость пребывания у Георгия. В каждый момент дня я думаю о тебе. <…>

На всю жизнь Твой верный друг Минни

Опубликовано по изданию: Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. 1884-1894 годы. Авторы-составители: Александр Боханов и Юлия Кудрина. М.: Русское слово, 2001.

В сентябре датская принцесса прибыла в Петербург и сразу окунулась в водоворот церемоний, представлений, знакомств. Многое предстояло сделать, многому научиться, а кое с чем и просто смириться. Русский двор и светская жизнь в северной столице Европы славились своей пышностью, изощренностью и невероятной активностью. Политические, религиозные, военные и развлекательные мотивы так тесно переплелись в ритуальном строе придворной действительности, что чужак, казалось, просто не в состоянии усвоить все явные и скрытые смысловые оттенки каждого действия, слова и жеста. Как это не похоже было на тихий и родной Копенгаген! За принцессой внимательно следили сотни дружеских, равнодушных и недоброжелательных глаз, а открытость и раскованность русских удивительно сочетались с жестким соблюдением многочисленных неписаных этикетных норм. Все это держало Дагмар в постоянном напряжении. В это непростое время ей очень помог Александр, который страдал даже больше ее самой, с нетерпением ожидая, когда церемониальная круговерть, наконец, стихнет, оставив их в покое наслаждаться семейным счастьем.

12 октября состоялось торжественное миропомазание датской принцессы, ознаменовавшее обязательный для нее переход в православную веру (отныне она становилась Марией Федоровной), на следующий день двор участвовал в церемонии обручения, и лишь 28-го числа прошел обряд венчания. Молодые поселились в отведенном им и специально отремонтированном обширном Аничковом дворце, что на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки. Начиналась обычная жизнь «малого» двора, гораздо менее суматошная и беспокойная по сравнению с двором «большим», императорским, но все же, по меркам XIX века, очень насыщенная.

К счастью для цесаревны, легкость характера и доброжелательность помогали ей с успехом выполнять большинство светских обязанностей, многие из которых, несомненно, испортили бы менее спокойную натуру. Чего стоили, например, почти ежедневные визиты к свекрови с обязательным выслушиванием малоинтересных новостей о жизни многочисленных родственников и о здоровье болезненной императрицы! Некоторые же из сторон светской жизни вызывали у великой княгини настоящий восторг. Так, она безумно полюбила балы и, по свидетельству очевидцев, могла танцевать «как сумасшедшая» много часов подряд. Это ее пристрастие было хорошо известно в свете, а Александр Александрович, который предпочитал танцам неторопливую застольную беседу в узком дружеском кругу, относился к нему по-разному, в зависимости от настроения: иногда – с ироническим добродушием, иногда – с легким раздражением.