Олег Будницкий - Русско-еврейский Берлин (1920—1941) Страница 35

При таких условиях нельзя не придти к выводу:

1) что в Советской России нет правового строя и каких-либо гарантий личности, 2) что при существующем строе, даже если бы Советское правительство пожелало честно исполнять свои обязательства, – а для допущения чего-либо подобного нет никаких оснований – то и в том случае оно не могло бы поручиться за фактическое выполнение своих обязательств и 3) что поэтому всякое обращение со стороны российских общественных организаций с предложениями и ходатайствами о репатриации должны быть признаны явно неуместными и недопустимыми465.

По поводу нового советского Гражданского кодекса, значение которого существенно снижалось его первой статьей, гласившей, что гражданские права реализуются постольку, поскольку они не противоречат интересам рабочей и крестьянской власти, афористично высказался еще один русский адвокат, гораздо более знаменитый, чем его берлинские коллеги, В.А. Маклаков: «Это совершенно как в старину – право [не] быть высеченным, пока не высекут»466.

Непримиримый антибольшевизм отличал Бориса Исааковича Элькина (1887 – 1972), члена правления Союза русской присяжной адвокатуры и заметного деятеля русско-еврейского Берлина467. Элькин родился в Киеве; окончил Санкт-Петербургский университет по юридическому факультету и в 1910 году вступил в столичную присяжную адвокатуру; судя по всему, он был преуспевающим адвокатом. Элькин сотрудничал в журнале «Право» до его закрытия большевиками в 1918 году, затем перебрался в родной Киев. В январе 1919 года он уехал из Киева в Берлин. Здесь он попытался выступить в качестве защитника «белого дела» перед общественным мнением Запада. После десяти месяцев пребывания за границей Элькин пришел к выводу, что белые проигрывают большевикам пропагандистское сражение. «У сильного врага надо учиться», – писал Элькин в записке, в которой он обосновывал необходимость учреждения в Берлине Бюро печати, главным назначением которого было бы распространение информации, поставлявшейся Управлением пропаганды при Добровольческой армии468.

Элькин, анализируя положение на западном «пропагандистском рынке», указывал, что в выгодном для большевиков свете события в России освещают не только социалистические «Юманите» («Humanité»), «Аванти» («Avanti»), «Роте Фане» («Rote Fahne»), но и вполне респектабельные буржуазные газеты, такие как «Daily Express», «Manchester Guardian», «Daily News», «Frankfurter Zeitung»: «Имея большое распространение и влияние, эти газеты служат большевизму много более нужную и плодотворную службу, чем издания явно большевистские: они укрепляют, силою своего авторитета, в сознании очень широких общественных кругов представление, что господство большевиков есть поддерживаемая большинством русского народа форма народовластия, противобольшевистское же движение есть реставрация, ставящая своей задачей уничтожение политической свободы и восстановление неравенства». Кроме того, в Германии распространялась информация, поставляемая различными «сепаратистскими» бюро печати – украинским, грузинским, эстонским и другими.

Попытки Элькина в частных беседах с отдельными германскими политическими деятелями и представителями печати «нарисовать подлинную картину большевистского режима», как правило, «наталкивались на глухую стену недоверия». Собеседники Элькина упорно сопоставляли Россию с революционной Францией, причем большевики представлялись им якобинцами, защищающими родину, а Добровольческая армия ассоциировалась с поддерживаемой иноземцами Вандеей.

Предполагаемое Бюро печати должно было снабжать берлинскую и провинциальную печать информацией из первых рук, т.е. из штаб-квартиры Добровольческой армии, как по старинке называл Элькин Вооруженные силы Юга России (ВСЮР). Это было важно не только для воздействия на общественное мнение в Германии, но и потому, что в этой стране оказались к тому времени уже десятки тысяч, по оценке Элькина, русских беженцев и еще оставалось несколько сот тысяч военнопленных. Составленная Элькиным смета, которая позволила бы начать работу, была довольно скромной – 4500 марок в месяц. Среди предполагаемых сотрудников он назвал только И.О. Левина, печатавшегося ранее в «Русской мысли» и «Русских ведомостях»469.

Элькин представил записку российскому дипломатическому представителю в Берлине С.Д. Боткину, а тот, в свою очередь, переправил ее министру иностранных дел колчаковского и деникинского правительств С.Д. Сазонову. Сазонов постоянно находился в Париже, где в то время вершились судьбы мира. В сопроводительном письме Боткин поддержал проект. Он считал, что, хотя смета занижена наполовину и потребуется дополнительное финансирование, «было бы полезно сделать опыт с организацией такого рода противодействия нежелательным для нас тенденциям, постоянно замечающимся в местных газетах»470. Одновременно Боткин направил личное письмо барону Б.Э. Нольде, ответственному за пропаганду в Русской политической делегации за границей471, в котором писал: «Мне кажется, следовало бы, несмотря на все трудности получать осведомления, обратить внимание на эту записку и прислать эту сравнительно небольшую сумму (2000 фр[анков] в мес[яц]»472.

20 февраля 1920 года по докладу Нольде Делегация постановила организовать пропаганду в Германии по проекту Б.И. Элькина и И.О. Левина и отпустить на эту затею 100 фунтов стерлингов на три месяца. Это было эквивалентно 1500 франкам в месяц473. Неясно, каким образом и в каком объеме Элькину удалось претворить свой план в жизнь. Во всяком случае, понятно, что ожидаемого оперативного – так же как и какого-либо иного – осведомления из пропагандистского ведомства ВСЮР он получать не мог ввиду военной катастрофы деникинской армии.

Элькин как будто стремился не обсуждать информацию о погромах, в своей переписке (доступной нам) он лишь раз с раздражением упомянул о появлении в Берлине «киевского еврейского большевика» Каца, «меньшевика-интернационалиста и большевистского чиновника» Хейфеца и доктора Грановского, которые, по его выражению, «эксплуатировали» тему еврейских погромов. Можно лишь гадать, каким было бы отношение Элькина к Белому движению, если бы он находился на Украине в период «добровольческих» погромов, в том числе во время трехдневного «тихого» погрома в Киеве в октябре 1919 года. Заметим, что в большевики или в сочувствующие большевизму Элькин, как и многие другие эмигранты, записывал своих политических оппонентов довольно легко. Так, об остановившемся в Берлине по пути в Лондон бывшем заместителе министра иностранных дел в правительстве С.В. Петлюры адвокате А.Д. Марголине Элькин писал, что тот «в кругах петлюровцев… представляет – и не только теоретически – течение, признающее необходимость соглашения с большевиками»474.

Элькин придерживался либеральных взглядов и одновременно – подобно одному из политических лидеров российского еврейства М.М. Винаверу, с которым состоял в переписке, – был сторонником сохранения «единой неделимой» России. Он с возмущением писал Винаверу в начале 1920 года о выступлениях в Берлине Марголина, который был якобы уполномочен «от имени какого-то будто бы компетентного еврейского учреждения или коллектива… заявить перед лицом всего мира, что русское еврейство отрекается от единой России и отныне поддерживает программу ее расчленения… Хорош балаган, не правда ли?» – заключал Элькин. Он «принял даже специальные меры», чтобы не встретиться с Марголиным, этим, по его словам, «украинским сановником» и Хлестаковым, который «принесет еще много вреда, причинит еще много бед»475.

Белое движение кончилось катастрофой. Надежды на возвращение на родину становились все более призрачными. Надо было налаживать жизнь, и Элькину это, в общем, удалось. В Германии Элькин имел вполне приличную адвокатскую практику. Его небольшой фонд в Государственном архиве Российской Федерации состоит исключительно из материалов дел, которые он вел476. Отметим такие любопытные случаи, как дело по иску Б.И. Николаевского к Институту К. Маркса и Ф.Энгельса в Москве и дело по иску Д.С. Мережковского к издателю З.И. Гржебину. Последнее дело (речь шла о претензиях Мережковского к Гржебину, перепродавшему права на издание некоторых его произведений; правда, выяснилось, что и Мережковский был не без греха и продал эти права еще раньше чешскому издательству Centrum) Элькин сумел уладить в досудебном порядке477.

Элькин хорошо разбирался в проблемах, связанных с книгоизданием и взаимоотношениями (не всегда, мягко говоря, корректными) между издателями и авторами. Он был членом правления крупнейшего берлинского издательства «Слово» и председателем Союза русских издателей и книготорговцев в Германии478. Среди прочих дел он занимался «выколачиванием» по просьбе академика С.Ф. Платонова причитающегося тому гонорара за учебник русской истории для средней школы, который пиратским образом был выпущен одним из берлинских издательств. Элькину удалось, во-первых, выяснить, кто же именно издал книгу, во-вторых, убедить издателя выплатить Платонову гонорар в размере 200 тысяч марок. Правда, эта сумма была внушительной только на первый взгляд. За то время, пока шли переговоры, набрала ход инфляция и Элькин, дабы деньги совсем не «усохли», обменял их на доллары. Вырученная сумма составила по тогдашнему (12 декабря 1922 года) курсу 22 доллара. Эти деньги Элькин передал дочери Платонова Н.С. Краевич, оказавшейся, в отличие от своего знаменитого отца, вместе с мужем в эмиграции. Что же касается гонорара адвокату за оказанные им услуги, то об этом, как писал 19 декабря 1922 года Элькин Платонову, с которым, видимо, был знаком по Петербургу, «не может быть и речи»479.