Александр Карелин - Регистан где-то рядом (сборник) Страница 36

Утром Невский поднялся одним из первых, состояние было более-менее, решил умыться, пока не набежало народу. Впрочем, Сергей Бабенко уже отсутствовал. Его он увидел в умывальной комнате в единственном лице. Серега без майки, обнажив мускулистое, прекрасно сложенное тело стоял у раковины и пытался чистить зубы. Руки его ходили ходуном, он никак не мог попасть щеткой в рот, все тело его тряслось мелкой дрожью. Александр сначала онемел от такого зрелища. Если бы он сам не сидел с ним вчера за одним столом, то решил бы – перед ним человек после страшного похмелья. Наконец, прокашлявшись, Невский спросил:

– Серега, что с тобой?

– Сам не знаю, что случилось, трясет всего. Сюда шел еще нормально себя чувствовал, даже обмылся по пояс. – Произнес Бабенко еле слышно, даже не взглянув на товарища. Потом он в сердцах бросил зубную щетку, попытался умыть лицо, но вся вода расплескивалась. В отчаянии он сунул голову прямо под струю воды, глухо застонал.

Невский бросился к больному как раз вовремя – тот повалился в его руки. С трудом довел Сергея до кровати, помог лечь. От шума проснулись другие. Гареев выбежал за медсестрой. Остальные бестолково суетились у кровати, не зная, чем помочь товарищу.

Салават вернулся лишь минут через 15, вместе с заспанной Светланой в белом халате наизнанку. Она пробежала к кровати больного, удержав его на месте. Тот выкрикивал что-то непонятное, все норовил вскочить и бежать.

– Срочно вызывай дежурного врача! – распорядился Невский. – Он в бреду, скорей всего произошел разрыв кишечника, надо срочно перевозить в хирургию! Может еще удастся спасти.

Света, сдерживая рыдания, выбежала из палаты. Старший лейтенант распорядился удерживать больного, а сам побежал в сестринскую за льдом – он всегда хранился в морозилке холодильника. К счастью, лед нашелся, прихватив два резиновых холодных «пузыря», выбежал вон.

В палате Устинович и Хорошилов удерживали Бабенко за руки, а Якушев и Исаков – за ноги. Гареев и Никонов топтались рядом, предлагая помощь. Действительно, четверо с трудом удерживали одного умирающего.

Невский положил лед на голову и на живот. Постепенно Сергей перестал вырываться, расслабился. Все вздохнули с облегчением, ослабили хватку, а затем и вовсе освободили больного.

Бабенко впал в забытье. Врач все не шел. Минут через 15 началась кровавая рвота. Устинович едва успел придвинуть к кровати одну из пустых коробок. Все тело выворачивало наизнанку, сгустки темной крови становились все обильнее. Смертельная бледность залила лицо погибающего.

Дверь распахнулась, вбежали незнакомый дежурный врач и перепуганная медсестра Света. Врач пытался еще что-то сделать, но все усилия были напрасны. Сергей Бабенко умер буквально на руках у доктора минут через десять. Громко зарыдав, Света выбежала в коридор. У многих в палате на глазах появились слезы.

Врач положил тело на спину, сложив руки на груди, закрыл глаза умершему и оторвав кусок бинта подвязал челюсть. Все это он проделывал бесстрастно. Все остальные наблюдали за ним молча.

– Я распоряжусь, чтобы тело забрали, – проговорил он, укрыв тело Бабенко простыней и ушел.

Все разошлись по своим кроватям. На приглашение к завтраку никто не отреагировал. Спустя несколько минут, санитары вкатили каталку, переложили тело и увезли. Сестра-хозяйка перестелила постель. Никто не проронил ни слова.

Невскому по-настоящему стало страшно. За два дня он видел уже вторую смерть. Где гарантии, что они все выберутся отсюда?! Кто будет следующий? Он вновь стал смотреть на карту на стене, стал молить Бога, чтобы позволил ему еще раз увидеть жену и дочку.

Проклятое ощущение «мягкости зубов» вновь напомнило о себе. Боялся пошевелить языком, чтобы не «скатать зубы в единый пластилиновый кусок», удивлялся, как мог есть вчера вечером.

Из невеселых дум его вывел голос подполковника Ивлева, высокого, мощного мужчины с короткой стрижкой «бобрик». Даже не заметил, когда тот пришел.

– Внимание, хлопцы! Я назначен лечащим врачом вашей палаты. Сейчас я всех осмотрю, проверю назначения, возможно, что-то поменяю в лекарствах.

– А где наша мадам? Я хотел бы посмотреть ей в глаза, – зло проговорил Гареев.

– Забудьте о ней, вряд ли вы ее еще увидите. Вот с тебя и начнем, – подошел он к крайней кровати Салавата. Вошла новая дежурная сестра.

– Надя, – обратился к ней доктор, – подай тонометр.

Он тщательно осмотрел каждого в палате, измерял давление, слушал сердце, щупал живот, увеличивал дозы лекарств. Сестра старательно записывала. Перед выходом за дверь он, прокашлявшись, произнес:

– Я глубоко скорблю вместе с вами! Мне очень жаль, что мы не смогли уберечь Сережу от смерти. Простите нас, – он низко склонил свою седую голову. Молча вышел с сестрой.

День прошел в тягостном молчании, не включали даже столь полюбившуюся песню о розах. На обед все-таки сходили, прихватив с собой несколько деликатесов от вчерашнего праздника. Есть надо было, ведь предстоит пить лекарства всем.

Невский пытался представить, как тело Бабенко привезут в далекий Томск, как будут убиваться от горя его родители, пока еще ничего не подозревающие, ждущие сына домой, ведь срок его службы давно закончился. Вновь слезы наворачивались на его глазах.

Словно прочитав его мысли, впервые нарушил молчание Исаков:

– Он мечтал о дочери и о сыне!

Все вдруг заговорили разом, стали вспоминать о Сергее, о его суждениях и высказываниях. Состояние пережитого шока проходило. Мертвого не воротишь, а живым надо жить.

На следующий день в палате появился новичок – старший лейтенант. Это был невысокий и подвижный, как «ртуть», крепыш с характерной кавказской внешностью и с соответствующим «кавказским» акцентом. За первые пять минут он выдал о себе множество информации. Рачик Бордиян рассказал, что работает «тэхнарем» на аэродроме, а сюда попал с какой-то «лыхарадкой ныясной этыалогии». «Хрэн знаэт, че это!» – добавил он в заключение. Рачик непрерывно пытался шутить, очень удивлялся, почему не смеются его остротам.

Витя Устинович поманил его пальцем, и негромко рассказал на ухо о случившейся здесь трагедии. Бордиян вмиг стал серьезным, опасливо стал посматривать на свою кровать:

– Вай-вай, я лэжу на мэстэ пакойнэка! Извыни, брат, я вэдь нэ знал савсэм. – Он произнес, обращаясь ко всем сразу: Прастытэ, братаны, я умалкаю! Сачувствую вашэму гору!

Он действительно не проронил больше ни слова за два дня. Впрочем, ему было не до шуток – чудовищные приступы лихорадки начали сотрясать его почти непрерывно.

5 января днем в палате появился офицер с папкой под мышкой. Он отрекомендовался работником военной прокуратуры, а потом с «места в карьер» обвинил всех в организации попойки 31 декабря, в результате которой погиб (он достал бумажку, посмотрел) лейтенант Бабенко Сергей Иванович. Офицеры повскакали с мест, начали в один голос кричать о лживости утверждений. Молодой офицер, молча, с улыбкой наблюдал за происходящим. Наконец, поднялся подполковник Якушев:

– Товарищ старший лейтенант! Как вы, будучи работником прокуратуры, можете выдвигать столь беспочвенные обвинения! Наконец, судмедэкспертиза не обнаружила никакого алкоголя в крови погибшего. Никто из нас не выпил и грамма спиртного – мы же не враги себе.

– Хорошо, прошу меня извинить за столь поспешные выводы. Я еще не смотрел результаты экспертизы. Хотел сначала вас допросить. Сейчас я раздам каждому бумагу, а вы напишете все, что происходило с вечера 31-го до утра 1-го.

Он достал пачку бумаги, ручки, роздал всем, даже трясущемуся в очередном приступе Рачику.

Обитатели палаты принялись за объяснительные, а офицер прохаживался по палате, наблюдая, чтобы не переговаривались и «не списывали друг у друга», – так он пояснил свое присутствие. Собрал листы, бегло просмотрел, хмыкнул: «Даже в деталях совпадает». Больше не сказав ни слова, важно удалился. Больше он никогда не наведывался в палату.

Еще через пару дней в палате появился новый ординатор. Мазуревич, по слухам, уже уехала в Союз, так и не скопив себе на квартиру. Это был худощавый, пожилой человек с седыми волосами и седой же бородкой «клинышком». Он сразу напомнил всем Доктора Айболита из детских книжек. Действительно, у него были невероятно добрые, внимательные глаза. Он отрекомендовался:

– Виблый Захар Терентьевич, переведен на вакантное место из Кабульского госпиталя, буду теперь лечить вас. Мне Иван Петрович Ивлев кратко обрисовал ваши болезни.

Он обследовал каждого. Долго смотрел на языки, иногда даже щупал их, мял животы, слушая их фонендоскопом. Остался всем довольный:

– Лечение дает результаты, скоро все будете, «как огурчики».

Бордияну он объявил, что, по результатам анализа, точно определено его заболевание, теперь лечение пойдет лучше. Добавил, что не будет забивать голову названием – все равно «не запомнить и не выговорить». Откланявшись, доктор вышел.