Николай Александров - Мы из розыска… Страница 36

Одна фотография сменяет другую. Перелистываю страницы жизни… В декабре 1929 года Сергей Иванович переведен в Карелию. Начинается служба в органах Комитета государственной безопасности. Его аттестации подписываются будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС, а в то время секретарем ВКП(б) Карело-Финской ССР, Юрием Владимировичем Андроповым. В пятидесятом году срок службы кончился, пора и на отдых. Увы, уход на пенсию не был желанным. В тот год Кондратьеву исполнилось лишь пятьдесят два. Может, еще поработать в милиции?

Сергей Иванович предпринимает попытку восстановиться, едет в Москву, где в Главном управлении милиции работает Иван Васильевич Бодунов. Попытки друга оказать помощь не увенчались успехом — служба в милиции не возобновилась.

Начинается новый период — в альбоме сцены семейной жизни, пикники на природе, Сергей Иванович с ружьем — на поясе охотничьи трофеи, с корзиной грибов, с удочкой.

Возвращаюсь к снимкам военного времени. Жестокие испытания выпали на долю семьи Кондратьевых: в сорок первом на Выборгском направлении гибнет ленинградский ополченец, сын Николай. В сорок четвертом звания Героя Советского Союза посмертно удостоен зять Сергея Ивановича, муж Антонины Сергеевны — Владимир Зиновьевич Бабий.

Умер Сергей Иванович в пятьдесят седьмом году — сказалась травма, полученная на Кавказе.

Чем дальше, тем больше я узнаю о семье, но практически ничего нет о соратниках Кондратьева по уголовному розыску.

Отдаю альбом Марии Константиновне. Ах, какой я неловкий — уронил его на пол. Вместе со снимками из альбома выпали какие-то вырезки. Тонкая бумага, старый шрифт…

— Вот хорошо, что нашелся! Это рассказ Сергея Ивановича! — поясняет Мария Константиновна. — Он его опубликовал в двадцать пятом году в журнале «На боевом посту»… Был такой журнал у Ленинградской милиции. Всего два года выходил. Допекли его тогда журналисты — мол, напишите да напишите. Отнекивался он, говорил, что некогда ему литературным творчеством заниматься. Разве отвяжешься… — Она улыбнулась. — Пришлось написать несколько страничек. — С тех пор этот рассказ, кажется, не публиковался и давным-давно забыт.

— Неужели никто не разыскал?

Мария Константиновна смотрит на меня изучающе, наверное, на моем лице удивление.

— Видимо, лежит где-то в архивах, куда журналистов еще не допускают…[2]

Беру из рук старушки драгоценные листки и надолго замираю, погруженный в чтение. Тишину в комнате нарушает разве что шорох переворачиваемых страниц.

8. «Рукописи, к сожалению, горят…»

«Переведясь на работу в угрозыск, — писал Сергей Иванович, — я старался быть зачисленным в 3-ю бригаду (ныне она 1-я), так как ее работа увлекла меня. Ее сотрудники занимались исключительно раскрытием преступлений против личности. Иногда кошмарных по зверству, иногда фееричных по обстановке и дерзости — и всегда интересных по розыску.

В 1922 году хроника текущей жизни в Ленинграде была полна кровавыми преступлениями, и мне казалось, что я следую своему призванию содействовать хоть сколько-нибудь в ликвидации этого кошмара, стремясь попасть в 3-ю бригаду.

Да к тому же сама работа агентов была захватывающе интересна. Помимо розыска, в обязанности агента всегда входит и задержание преступника, а в ту пору (речь идет о 1922 г. — Н. А.) преступники, зная, что их ждет высшая мера наказания — расстрел, оказывали всегда вооруженное сопротивление.

Собираясь задержать прослеженного налетчика, агенты всегда готовились к бою, часто смертельному, и ни одного ареста не проходило без обмена выстрелами в 10—15 шагах расстояния, и немало арестов заканчивалось смертью или ранением и преступников, и агентов.

Служба в бригаде — это была служба на боевом фронте. Жуткая служба, на которой всем существом постигаешь правильность поговорки: «Сегодня жив, а завтра жил!»

Быть может, поэтому она так и увлекает; и я был счастлив, когда 19 мая 1922 года меня зачислили в бригаду.

Инспектором был товарищ Ветров. Товарищи все были на подбор, с увлечением отдававшиеся делу. Были богатыри, были с виду совсем малосильные, но когда им поручалась работа, то эти малосильные проявляли чудеса храбрости.

Помню, например, заняли мы на Ямской, 17, хазу (притон. — Н. А.) известного укрывателя дяди Вани. Произвели обыск, арест, ушли и оставили там засаду. Всего двух агентов. И что же? Эти двое задержали семнадцать человек.

— И как вам это удалось? — изумился инспектор.

— Совсем просто, — отвечают они. — Как кто-то постучит, мы впустим и браунинг к носу — «руки вверх». Проведем в комнату — и дверь на ключ. Так всех и усадили.

Кажется, просто, а между тем еще проще эти семнадцать могли проломить им головы.

И много таких случаев было.

Удача ли, или мое рвение, потому что я, как собака на мясо, накинулся на работу, — только выдвинулся я очень быстро.

В один месяц.

Сначала товарищ Ветров поручил мне один грабеж расследовать. Я в сутки и вещи нашел, и грабителя задержал. Потом убийство, я раскрыл его так же быстро; еще пару-другую, и я из агентов 2-го разряда был сделан агентом 1-го разряда.

В июле того же, 1922 года позвал меня инспектор и говорит:

— Вот два дела. Какой-то Пантелеев объявился. Надо его разъяснить и забрать. Вероятно, не один, а с шайкой.

Взял я дела.

Одно только что вчера произошло. На Петроградской стороне, по Большому проезду, дом 29, совершен вооруженный налет на квартиру доктора Левина, а другое дело — тоже налет, на квартиру меховщика Богаева.

Оба дела — налеты без убийства с грабежом, но дерзкие исключительно. Среди бела дня в населенном доме, в присутствии хозяев квартиры, — полный разгром.

Доктор Левин был очень богатый человек и имел большую практику. Было 12 часов дня. Прислуга ушла в лавки. Доктор с женою были в квартире одни, когда раздался звонок. Доктор подошел к двери и спросил: «Кто?»

— Доктора нужно, — ответили ему. — Доктор дома?

Такие посещения были обыкновенными, и доктор Левин спокойно отворил дверь.

В переднюю вошли трое, и не успел доктор опомниться, как его повалили ударом в грудь, заткнули рот и втащили в комнату. Затем его связали, протащили в ванную и сказали: «Не дыши, если жить хочешь!»

Почти тотчас в ванную втащили и его жену и заперли дверь.

Когда вернулась прислуга, она нашла дверь открытой, квартиру разгромленной и подняла крик. Сбежались соседи, стали искать хозяев и нашли их связанных в ванной.

Когда я приехал на место разгрома, доктор и его жена еще не совсем пришли в себя от испуга.

Произвел я с ними осмотр разгрома, и они недосчитались дорогих вещей, столового серебра и денег, вынутых из письменного стола доктора.

Стал я их расспрашивать о знакомых и близких, нет ли подозрений на кого, а сам осматриваюсь и думаю. Грабители никому в лицо не известны, только один назвал себя Пантелеевым. Словно рекомендовался. В своей работе они обнаружили знание не только расположения комнат, но и хранилищ: где серебро лежит, где деньги, где шубы. Несомненно, кто-то близкий и дорогу показал, и познакомил со всей обстановкой.

Сначала я заподозрил прислугу, но скоро бросил эту догадку. Перечисляя всех близких и знакомых, доктор назвал родственника своей жены, Леонида Раева.

Молодой человек живет без работы, любит покутить. Доктору не нравится, но он все-таки принимает его, когда тот приходит, а приходит он частенько.

И здесь у меня сперва мелькнула мысль, а потом появилась уверенность, что этот Раев и есть наводчик.

Прямого указания не было, но, рассуждая путем исключения, к иному выводу прийти было нельзя, и я решил — была не была — произвести у этого Раева обыск.

На другой день, в шесть часов утра, я отправился на Фонтанку, дом 65 и произвел обыск в квартире Леонида Раева.

Сначала в его квартире я ничего особенного не нашел, только все его поведение и сбивчивые ответы наводили на подозрения, но одних подозрений мало. И вдруг я увидел брошенную в углу у печки скомканную бумажку. Словно предчувствуя удачу, я поднял и развернул ее. На ней оказался старательно вычерченный план квартиры и надпись карандашом «12 — 1 час».

Для меня уже не было сомнений, что это план квартиры доктора и что наводчиком был не кто иной, как Раев, а значит, он знает и этого Пантелеева, и его товарищей.

Я арестовал его, посадил и стал допрашивать. Никакого толку. Прошла неделя, и ничего я не могу добиться от Раева, а тем временем в городе налет за налетом. Все самые дерзкие; иные с убийствами — и везде Пантелеев. «Ленька Пантелеев», как его стали звать по всему городу.

— Надо с ним непременно кончить! — говорит товарищ Ветров.

И сам чувствую, и товарищи понимают, что надо этого Леньку ликвидировать, а как это сделать, если мы его даже в лицо не знаем.