Константин Симонов - Сто суток войны Страница 37

Наконец наш тральщик стал выходить из Севастопольской бухты.72 Перед нами открыли боновую сеть, потом закрыли за нами, открыли вторую боновую сеть, снова закрыли, и мы вышли в открытое море. За нами следовал еще один транспорт, нас сопровождали три морских охотника. Однако после двух часов хода два охотника отстали, и с нами остался только один, шнырявший в море, то обгоняя нас, то возвращаясь назад ко второму транспорту, то снова выскакивая вперед.

Мы дошли до Тендеровой косы и стали поворачивать от нее в открытое море к Одессе. Теперь, когда мы оказались вне зоны действия наших, стоявших на крымских аэродромах истребителей, на тральщике одна за другой начали объявляться боевые тревоги. Сначала появился один немецкий разведчик. Он долго крутился над нами. Долго и высоко. Так как он не пытался снижаться, а из тех пушек, которые были установлены на тральщике, стрельба по самолету на такой высоте была нереальным делом, мы не стреляли. Потом пришла тройка самолетов. Самолеты долго крутились над нами, не сбрасывая бомб. По ним стреляли из пушек мы, стрелял шедший сзади транспорт, стрелял охотник, стремившийся во время их заходов выйти навстречу им и бивший по ним из своей сорокапятимиллиметровой пушечонки, стоявшей у него на носу.

Целый час прокрутившись над нами, самолеты снизились и начали бомбить. Первая серия бомб упала довольно далеко от нас. Сама бомбежка поначалу не показалась мне страшной. Я больше боялся результатов того ожесточенного ружейно-пулеметного огня, который со всех сторон открыли ехавшие с нами работники одесского НКВД. Не знаю, то ли этих ребят крепко накачали за то, что они удрали из Одессы, и они возвращались после этой накачки в воинственном настроении, то ли кто-то из них подвыпил перед дорогой, но они лупили из винтовок и пулеметов так, что по пароходу было опасно передвигаться. Бомбардировщики сделали второй заход и на этот раз положили бомбы между нами и шедшим за нами транспортом — ближе к нему, чем к нам, потом развернулись и улетели.

На душе стало легче. Кроме нас, грешных, тральщик вез полный трюм снарядов и взрывчатки, часть этого груза, не поместившаяся в трюме, была наверху, на палубе под брезентом.

Шедший за нами транспорт повернул и на всех парах, сильно дымя, пошел в другую сторону от нас, к берегу. Бомбы упали сравнительно далеко от него, и не думаю, чтобы он мог быть поврежден. До сих пор не знаю, что было причиной такой перемены курса. Скорее всего, у него было другое задание, чем у нас, и он шел не на Одессу.

Охотник отстал, потом снова нагнал нас. Мы продолжали двигаться к Одессе. Вскоре в небе появилось еще два самолета незнакомого мне вида — должно быть, итальянские. Они тоже около часа крутились над нами, но бомб не сбрасывали. Еще через час пришла тройка бомбардировщиков и начала бомбить с большой высоты. Бомбы ложились далеко от нас. И мы и охотник били из пушек по самолетам. Потом один из самолетов спикировал ниже других, охотник выскочил ему наперерез на встречном курсе и, видимо, попал в него из пушки. Самолет начал быстро вкось спускаться куда-то за горизонт. За ним тянулась струя дыма, и он исчез из вида.

У нас на тральщике было обычное в таких случаях ликование. Появились неизвестно откуда взятые подробности, вроде того, что «он ему аккурат врезал посредине крыла — левого, нет, правого». Остальные два бомбардировщика, сбросив еще несколько бомб, ушли.

Поглядев на часы, я сообразил, что вся эта история в общей сложности продолжалась больше пяти часов.

Уже в полутьме в море курсом с запада на восток показалось пять низких белых бурунов. Стало ясно, что это торпедные катера. Но чьи? Скорей всего наши, но на тральщике, на всякий случай, объявили боевую тревогу. Катера проскочили мимо нас. Очевидно, это были наши катера, возвращавшиеся на свою базу.

Наступила темная ночь. Начало покачивать. По палубе проходил капитан. Я сказал ему, что нам везет — ночь очень темная.

— Темная? — переспросил он. — А вы пойдите на корму, посмотрите назад.

Я пошел на корму и увидел, что там за винтом на абсолютно черной воде лежит длинная белая фосфоресцирующая полоса. Хорошо заметная с воздуха. В небе что-то гудело, потом перестало. Потом опять загудело. Потом высоко наперерез нам прошел самолет с одним зажженным бортовым огнем.

Я пристроился на койке в каюте второго помощника, а Яша устало присел на диванчике. Мы оба одинаково тревожились, как сойдет этот переход до Одессы, но тревожились по-разному. Яша даже не мог себе представить, как это сейчас можно заснуть, а я, наоборот, хотел во что бы то ни стало заснуть. Как и в других случаях, когда я чего-нибудь трусил, мне хотелось, если удастся, переспать опасность.

Я уснул и вдруг услышал, как Яша трясет меня за плечо.

— Что?

— Сейчас по борту прошла торпеда.

— Уже прошла?

— Да.

Задним числом страха из-за этой уже прошедшей торпеды я не испытал. Наверно, потому что проспал тот момент, когда на корабле кричали: «Торпеда!» Яша слышал этот крик и был еще полон переживаний. И почему-то тащил меня на палубу. Но мне было лень туда идти, и я снова заснул.

Но он через некоторое время снова меня разбудил:

— Костя, тебя к капитану.

Я вскочил:

— Что случилось?

Он стал шепотом рассказывать мне, что сейчас к нему на палубе подошел радист, обходивший всех стоявших там людей и спрашивавший: «Вы кто?» Они в темноте отвечали ему, кто они. Так он наткнулся на Яшу. «А вы кто?» Яша сказал, что он корреспондент.

— Вот вас нам и нужно. Где ваш товарищ? Идите и срочно приведите его к капитану.

Все последующее можно понять только с учетом того, что тральщик был сугубо гражданским судном и шел в свой первый военный рейс и что я со своими двумя шпалами представлялся капитану старшим военным начальником на корабле.

Я оделся, взял револьвер и в непролазной темноте вскарабкался на капитанский мостик. Капитан стоял в мокрой от брызг кожанке. На море сильно качало.

— Симонов? — спросил капитан.

— Да.

— У вас оружие есть?

— Да.

— Выньте его.

Я вынул револьвер.

— Идите за мной.

Мы спустились с ним с капитанского мостика куда-то вниз, потом свернули и остановились у маленькой двери. Капитан сказал шепотом: «Там» — и указал рукой на дверь.

— Кто-то там сигнализирует самолетам. Или человек, или специально оставленный аппарат.

— Человек? — удивленно спросил я, — Но ведь он потонет вместе с нами, если что-нибудь случится.

Капитан пожал плечами.

— Все равно кто-то сигнализирует, — сказал он. — Пошли.

Он толкнул дверь и втащил вместе с собой куда-то в тесноту меня и комиссара. По полному своему незнанию корабельной анатомии я предполагал, что мы спустимся сейчас в какие-то тартарары, в трюм. Так я читал в юности в разных романах, что негодяи прячутся обязательно в трюмах и их там разыскивают с фонарем в одной руке и с револьвером — в другой.

Я втиснулся вместе с капитаном через маленькую дверцу, осторожно нащупывая впереди себя ногой, чтобы не провалиться в какой-нибудь люк.

— Закрыл? — спросил капитан комиссара.

— Закрыл.

Капитан пошарил по стене и щелкнул выключателем. Я был удивлен. Оказалось, что это совсем не трюм и не тартарары, а маленькая штурманская каюта с двумя стульями, столом и большим диваном. Единственным местом, где в этой каюте мог спрятаться сигнальщик, был диван. И когда капитан решительно взялся за этот диван, чтобы открыть его, у меня в первую секунду даже мелькнула глупая мысль, что там, под диваном, идет вниз какой-то люк или ход. Но это был просто-напросто диван. И когда было приподнято его сиденье, там не оказалось ничего, кроме каких-то житейских мелочей.

Я пристыженно спрятал свой револьвер. Но капитан оставался крайне серьезным. Он отодвинул какие-то лежавшие внутри дивана тряпки, и там внутри действительно обнаружились ввинченные в переборку две электрические лампочки. Мы с полминуты постояли в молчании. Лампы зажглись и потухли. Потом снова зажглись и снова потухли. Они зажигались и гасли через одинаковые интервалы.

Капитан приказал вызвать в каюту корабельного электрика. Пока за ним ходили, между капитаном и комиссаром шло обсуждение того, как лучше взяться за электрика.73 Решено было сразу огорошить его прямым вопросом: для чего он включает и выключает здесь эти лампы?

А лампы все продолжали включаться и выключаться.

Через несколько минут пришел корабельный электрик — спокойный и уже пожилой человек. Когда его спросили — резко, как на допросе, — он вдруг засмеялся:

— Что же вы меня диверсантом решили сделать? Это же, когда лаг одну десятую кабельтова делает, то лампы дают контакты и вспыхивают, отмечая, что десятая пройдена. Сейчас они опять загорятся.

Оказалось, что в штурманской рубке, где мы сейчас стояли, часть крыши была стеклянной, а в диване, около валика, была здоровенная щель. И так как в каюте был выключен всякий свет, а часть крыши оставалась не закрытой брезентом, лучик света от этих лаговых ламп был виден с капитанского мостика.