Максим Кустов - Кто и когда купил Российскую империю Страница 37

— Вы — “Веди”?.. Я прислан от “Слова” к “Веди”…

— Да, я — “Веди”… Садитесь, пожалуйста…

По классическому обычаю всех Шерлоков Холмсов я опустился в кресло спиной к свету, чтобы мое лицо было в тени.

To есть я это сделал потому, что мои глаза не выносят света, но он-то, вероятно, подумал, что я это делаю из предосторожности. Он сидел около стола, маленький, незначительный, одетый в темно-синий люстриновый костюм. Такие стали почему-то входить в моду среди советского чиновничества (очевидно, прислали какую-то партию). Это мне не понравилось. Но ведь разве он не мог переодеться здесь?.. Он начал:

— Я очень боюсь… как бы меня не выследили… Правда, я переоделся совершенно…

Вот и ответ…

— У вас есть ко мне письмо?..

— Нет, письма не успели написать. Меня спешно вызвали к капитану Александросу, то есть к моему начальнику…

— Где?..

— В Севастополе… Я служу в военной разведке… Вдруг меня зовут и приказывают спешно ехать в Одессу, найти вас… Ведь вы господин Шульгин?

— Да, я Шульгин.

— Найти вас и передать вам хоть на первое время деньги. Эти деньги лично для вас… Немного… Тут же был и “Слово”… господин Л.

“Слово” вовсе не господин Л… Это на мгновение возобновило мои подозрения… Но с другой стороны, — откуда бы он мог знать, кто такой “Слово”?.. Очень естественно, что “Слово”» не оказалось в Севастополе. Л. вскрыл письмо и поспешил прислать мне прежде всего деньги… Но подозрительно было, почему нет хоть бы маленькой записки, как это у нас было принято… Но с другой стороны, ведь деньги не имеют запаха, а записка… записка всегда может погубить курьера.

— Хотите получить куш?..

Меня это выражение “куш”, под которым он подразумевал присланные деньги, покоробило. Но ведь мало ли какой у них жаргон, в этих разведках!

— Пожалуйста.

Он вынул пачку денег.

— Тут немного… Лично для вас… Сейчас же после меня или я сам или другой курьер привезут вам деньги на “дело”. Вы только напишите, что вы предполагаете делать, ваши планы и размер организации и сколько вам приблизительно нужно… А тут разными деньгами… царскими, советскими… понасобирали…

— Это же, собственно, чьи деньги?..

— Это… право, не знаю… Мне передал Александрос, но я думаю, что эти деньги господина Л… Вы мне расписку можете написать?

— Пожалуйста…

— Еще одно…

По его лицу прошло нечто, что я сразу понял… Он будет просить какое-нибудь вознаграждение.

— Если вы можете, я вам часть этих “царских” дам “советскими”.

Дело было ясно… “Царские” стоили во много раз дороже, чем “советские”. На этом обмене он зарабатывал порядочную сумму…

Я его сразу понял, но решил ему не отказывать — человек сто раз рисковал своей жизнью, чтобы добраться до меня, как ему не дать?

Я дал ему расписку, сообразив, что и после этого вычета останется порядочная сумма по нашим средствам. Деньги перешли в мой карман»[87].

Курьер передает деньги — и зарабатывает порядочные деньги на разнице курсов «царских» и «советских» рублей. И Шульгин находит это вполне нормальным — «как ему не дать».

Крымский эксперимент

Мемуары Шульгина позволяют составить некоторое представление о товарно-денежных отношениях на Юге России на территории, занятой красными, и сравнить ее с тем, что происходило на территории, занятой белыми, куда ему удалось бежать.

Вот как происходил процесс купли-продажи в большевистской Одессе по описанию Василия Шульгина того, как он с группой спутников на шлюпке собрался бежать в белый Крым.

Прежде всего следовало обзавестись плавсредством: «Надо сказать, что эта операция — покупка шлюпки при советском режиме — дело, требующее большой осторожности».

Заплатить пришлось двадцать девять серебряников (двадцать девять серебряных рублей) и царскою пятисотку. «И еще какую-то не то фуфайку, не то кацавейку».

Потом пришлось запастись продовольствием:

«Теперь надо было подумать о провизии. У меня была карта, по которой я видел, что нам идти верст 70. Это можно бы и сделать при тихой погоде за сутки. Но надо было рассчитывать на все, так как мы выходили в открытое море. Я решил пересекать напрямик, благо у меня был компас. Немалых трудов стоило его достать. Я взял провизии на три-четыре дня. Столько же и пресной воды.

Тут кстати упомянуть о ценах, которые стояли в то время. Хлеб — 150 рублей фунт, сахар — 1000 рублей фунт, сало — 1 000 рублей фунт. Удивительно дешевы были дыни: они начинались от 5 руб., а за 50 можно было купить прекрасную дыню»[88].

Безусловно, человеку, прекрасно помнившему дореволюционные цены, стоимость продуктов в красной Одессе казалась фантастически высокой.

Но, когда Шульгину и его спутникам удалось добраться до врангелевского Крыма, выяснилось, что здесь цены еще выше:

«Как бы там ни было, хотелось бы выпить кофе. Ничего не поделаешь — буржуйская привычка.

— Василий Витальевич!.. Вы!.. С того света!

Объятия, удивления.

— Конечно, у вас нет денег… Я вам дам сейчас… Но, простите, только пустяки… вот сто тысяч…

Я раскрыл глаза:

— Сто тысяч — пустяки?..

Но когда мы зашли выпить кофе, неосторожно съели при этом что-то и заплатили несколько тысяч — я понял…»[89]

Цены во врангелевском Крыму поражали даже после советской Одессы: «Обувь — 90 000 рублей, рубашка — 30 000, брюки холщовые — 40 000… Но ведь если купить самое необходимое, то у меня будет несколько миллионов долгу!.. Я пришел в ужас. Но мне объяснили, что здесь все “миллионеры”… в этом смысле…

— Но как же живут люди? Сколько получают офицеры?

— Теперь получают около шестидесяти тысяч в месяц.

Но на фронте — это совсем другое. Там дешевле. Вообще же, как-то живут.

— И не грабят?

— Нет, не грабят, в общем… Пошла другая мода. Вы думаете как при Деникине… Нет, нет — теперь иначе… Как это сделалось — бог его знает, — но сделалось… Теперь мужика тронуть — боже сохрани. Сейчас следствие и суд… Теперь с мужиком цацкаются.

“Цацкаются”… Так… Но все-таки многого не пойму. Например:

— Отчего такая дороговизна?

— Территория маленькая, а печатаем денег сколько влезет.

— А что же будет?

— Ну, этого никто не знает.

— А вы знаете, что большевики остановились в этом смысле, не повышают ставок?

— Будто? Сколько у них жалованья?

— Не свыше десяти тысяч. А то пять, семь…

— А цены? Хлеб?..

— Хлеб — сто пятьдесят. А здесь?..

— Здесь на базарах около трехсот.

— А другие предметы? Ну, виноград, например?

— Виноград — тысяча рублей.

— Что за чепуха. В Одессе хорошая дыня стоит пятьдесят.

— А вот вы увидите, что здесь действительно как раз все наоборот… Здесь верхам хуже, а низам лучше. Да, да… Представьте себе, что в этом “белогвардейском Крыму” тяжелее всего жить тем, кто причисляется к социальным верхам… Низы же, рабочие и крестьяне, живут здесь неизмеримо лучше, чем в “рабоче-крестьянской республике”. И причина та, что в Крыму цены на предметы первой необходимости, вот как на хлеб, сравнительно низкие. А на то, без чего можно обойтись, как, например, виноград, очень высокие.

Я убедился, что это правда. Для примера возьмем заработок рабочего в Одессе и Севастополе. В Одессе очень хороший заработок для рабочего — пятнадцать тысяч в месяц. А здесь тысяч шестьдесят, восемьдесят и много больше. А цена хлеба, главного предмета потребления, здесь только в два раза дороже. Следовательно, если измерять заработок одесского рабочего на хлеб, то выйдет, что на свой месячный заработок он может купить два с половиной пуда хлеба, а севастопольский — пять пудов и выше.

— Как же этого достигли здесь у вас в Крыму?

— С одной стороны, объявлена свобода торговли, а с другой стороны, правительство выступает как мощный конкурент, выбрасывая ежедневно на рынок большие количества хлеба по таксе, то есть вдвое дешевле рыночного…

— Но все же… в Севастополе очень трудно жить?

— Как кому… Иные спекулируют, другие честно торгуют, третьи подрабатывают… Вот, видите этого офицера с этой барышней?

— Ну?..

— Они сейчас оба возвращаются из порта…

— Что они там делали?

— Грузили… тяжести таскали… мешки, ящики, дрова, снаряды… очень хорошо платят…

— Ну, например…

— Тысяч до сорока выгоняют некоторые за несколько чaсoв… то есть за ночь…

— И офицерам разрешено?

— Разрешено»[90].

В Крыму белые отчаянно пытались создать приемлемую для рабочих и крестьян социально-экономическую модель. Горькие уроки 1918–1919 годов, когда Добровольческая армия сталкивалась с откровенной неприязнью населения, были усвоены. К чему-либо, напоминающему большевистскую продразверстку, Врангель вовсе прибегать не собирался. Позволив торговцам наживаться на продаже хлеба за границу и обеспечив его наличие на внутреннем рынке и продажу по относительно низким ценам, удалось обеспечить отсутствие каких-либо признаков голода, столь характерных для городов, контролируемых большевиками. Но, конечно, такая практика могла быть эффективна в благодатных южных краях.