Виктор фон Хаген - Ацтеки, майя, инки. Великие царства древней Америки Страница 4

Именно с Альфреда Модсли в 1880 году начался современный этап американской археологии. Один француз столкнулся с Модсли в джунглях Чьяпаса, где тот только что обнаружил развалины майяского города Яшчилана. Француз был вне себя от гнева, лишившись права первооткрывателя. Модсли успокоил его, сказав: «То, что я опередил вас, – всего лишь случайность… вам не следует опасаться меня, ибо я всего лишь любитель, путешествующий ради собственного удовольствия…» Но именно исследования Модсли, его раскопки и записи всех известных на тот момент текстов майя (на памятниках и зданиях) дали ученым всего мира прочную основу, на которой можно было приступать к разгадке тайны иероглифов майя. Модсли стал духовным последователем Джона Ллойда Стивенса. Не испорченный английскими елейно-лицемерными принципами, он был скромен до невозможности; о нем лично так мало известно, что писатели именовали его на разные лады «сэром», «лордом» и «доктором», хотя он не являлся ни тем, ни другим, ни третьим. Такой дефицит биографических данных свидетельствует о том, насколько скрытен он был на самом деле. Превосходные гипсовые слепки с рельефных надписей майя, сделанные им в джунглях, пролежали в неизвестности много лет, пока не были извлечены на свет божий, составив экспозицию так называемого Зала Модсли в Британском музее. На долю Модсли выпало мало почестей, и только в 1925 году Кембриджский университет с запозданием удостоил его почетного звания.

После публикаций Модсли интерес к цивилизациям ацтеков, майя и инков оживился. Если ни один человек не является своего рода «островом», по той же причине не является островом и культура; археологов многих стран привлекли эти забытые цивилизации, и каждый из них по-своему, в соответствии с интеллектуальными традициями своей родины, внес собственный вклад в общее дело. Открывались все новые и новые забытые города; и проблем, которые порождало каждое новое открытие, становилось все больше, и они становились все глубже по мере того, как увеличивалось количество литературы.

Одно возникало из другого. Это сразу же стало ясно археологам, когда они начали снимать один за другим слои накопившейся земли; они обнаружили, что одна цивилизация лежит поверх другой. Разумеется, это не всегда происходило в точной последовательности, предлагаемой устными преданиями, но все же это было совершенно ясно. Цивилизации, с которыми белый человек впервые столкнулся в Новом Свете, явились кульминацией многих веков культурной эволюции. Где бы ни работали археологи, каждое открытие, подобное обнаружению перемешанных костей человека и вымерших млекопитающих, все дальше отодвигало человека вглубь, к горизонту времен. Из-за самой природы материала, с которым работали археологи, эти исследования становились все сложнее и приобретали определенную направленность. Пришлось привлечь астрономов, чтобы определить, как майя без помощи инструментов наблюдали бесконечные небеса и как им удавалось весьма точно вычислять движение планет. Специалисты в области сельского хозяйства изучали распространение маиса, который, по крайней мере в Центральной Америке, являлся пищевой базой древних культур. Географы, изучающие распространение растений, путешествовали по этим богатым зеленью краям, чтобы узнать, каким образом ботаника содействовала подъему ранних американских культур. Геологи были привлечены, чтобы определить, чем нефрит майя отличается от китайского. Специалисты по физической и социальной антропологии измеряли и вычисляли, взвешивали и делили тело и душу индейца, а также оценивали его физические возможности в отношении голода и любви.

Что, в конце концов, представляет собой этот поиск древнего человека в обеих Америках? Это по сути своей огромная и увлекательная тайна. При отсутствии письменных документов, подобных тем, что встречаются в Старом Свете, что же мы имеем для продолжения поиска? Мы имеем множество странных на слух названий: тольтеки, миштеки, чибча, купиниске. Есть у нас и масштаб – просторы Американского континента. У нас есть загадочный сюжет; кто был этим Пернатым Змеем – богом, культ которого охватил всю Мексику? Почему майя внезапно покинули сотни своих городов? Почему инки и майя не знали о существовании друг друга? У нас есть ключи к разгадке, из которых можно делать логические выводы и которые вполне могут поставить в тупик самого Шерлока Холмса. И постоянно присутствует новизна: обнаружение гробниц, вроде мавзолея бога-воина в прекрасно отделанном подземном святилище в Паленке, где гробнице быть не полагалось; или обнаружение варварски прекрасных настенных росписей – таких, как в джунглях в Бонампаке, росписей, которых не видел ни один человек с тех пор, как люди покинули эти места тысячу лет назад. Больше чем тайна – сам поиск является еще и мечтой… мечтой всякого археолога о том, что когда-нибудь в священной лесной тиши он обнаружит дворец, город, руины, дотоле не виданные ни одним исследователем. Таков основной человеческий инстинкт, ибо жизнь существует ради чего-то нового. Поэтому в археологии присутствует тревога ожидания; она сочетает в себе волнение охотника за сокровищами с романтикой. Глиняные черепки и мумии, камни и скелеты – все они являются путеводной нитью в истории культуры.

Каждый метод, предлагаемый наукой, используется археологом. Его работа требует тяжелых раскопок, изучения столь неромантичных вещей, как форма кухонных горшков, или интерпретации противоречивых сведений о последовательности временных циклов. Из таких мелочей часто складывается археологическая история. Само по себе это не представляет увлекательного чтения. Высокая романтика исследования утрачивает часть тайны, а вместе с ней и налет напряженного ожидания, пока археолог очищает, восстанавливает и систематизирует свой материал. В этом состоит нудная часть дела. «Археолог, – как утверждал покойный доктор Эрнест Хутон, – в душе остается романтиком».

Не будет ли слишком большим требованием к исследователю, чтобы тот занимался археологией без слез? Способен ли он выдержать монотонность раскопок, будь то в джунглях, пустыне или высокогорных Андах, а потом собрать воедино все найденное, эти ничтожные мелочи, которые являются всем, в книгу столь волнующую, что любой сможет постичь весь путь народов, лишенных истории, без напряжения? Из самой природы всего материального вытекает, что главный предмет – человек – имеет тенденцию исчезать по мере того, как исследователь все больше и больше погружается в различные данные, которые обнаруживаются в ходе раскопок. Например, так как керамика в своей стилистике действительно отражает течение времени, много труда уделяется именно ей.

Что бы ни появилось на страницах этой книги, вся эта история народов, принадлежащих к трем цивилизациям, составившим солнечные царства Америки, во многом опирается на техническую литературу такого рода. Предметом здесь, однако, является не археология, а история человека, рассказанная с помощью археологии. Сэмюэль Джонсон Расселс, размышляя над многочисленными постройками Древнего Египта, сказал нечто, по сути своей определяющее тему настоящей книги: «Мое любопытство не очень влечет меня к исследованию куч камней или земляных курганов; меня интересует человек…» И именно человеку – ацтеку, майя и инке – посвящена эта книга, его образу жизни, способам социальной организации, его пище, торговле и средствам коммуникации, войне и религии и, прежде всего, его слабостям и достижениям. Предмет изучения этой книги – человек. Не всегда легко писать о доисторических народах как о людях, так как все, что нам осталось, – это их искусство; и, хотя это искусство открыто рассказывает нам о древних людях, едва ли что-нибудь другое может его существенно дополнить. По этой причине искусству в археологии и отводится такое важное место. Куда легче, по словам одного знающего автора, сфотографировать храм или роспись, чем проанализировать нравственные убеждения народа или его политико-философские взгляды.

Однако, как объяснил один антрополог, существует некое психологическое единство, которое связывает людей. Человеческие существа, сталкиваясь с одними и теми же проблемами в одних и тех же климатических условиях, приходят к аналогичным решениям. Эти три современные друг другу цивилизации – ацтеки, майя и инки – к моменту появления белого человека в большей или меньшей степени находились в зените своего могущества. И все три имели между собой больше общего, нежели одно только поклонение солнцу. Все они были исконно американскими, и модели их социального и индивидуального поведения были основаны на сходстве моделей племенной организации. Инки, вероятно, пребывали в абсолютном неведении относительно существования двух других цивилизаций; однако они нередко действовали сходным образом.