Евгений Горбунов - Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке Страница 4

Контрразведывательные операции ОГПУ «С-2» и «Трест» закончились успешно. Борис Савинков и Сидней Рейли были выведены на территорию Советского Союза и получили по заслугам. То, что оба они и целый ряд их ближайших помощников поверили в легенду, говорит о том, что все комбинации легенды были проведены на высоком профессиональном и артистическом уровне, на высоком психологизме. Обстановка действий была создана в полном соответствии с действительными жизненными приемами подпольных организаций, которые чекисты отлично знали. Логика построения всех комбинаций, их реальность и обоснованность пленяли без остатка этих матерых контрреволюционеров и разведчиков. Но при этом нужно было сразу учитывать их агрессивность и стремление во что бы то ни стало нанести вред Советскому Союзу. Эта неослабевающая ненависть к победившей революции и требования закордонных «хозяев» толкали их на активные действия, но в известной степени и притупляли их бдительность.

Методика легендирования и создания мнимых «контрреволюционных» организаций была уже хорошо разработана. Известная читателю по книге Никулина и телевизионному фильму операция «Трест» закончилась весной 1927 года. И закончилась не потому, что изжила себя, как это писали в книге и утверждали в фильме. Стауниц-Оперпут, один из главных участников операции, был сексотом ОГПУ и работал в «Тресте» с 1922 года. Чекисты доверяли ему, и об этой операции он знал почти все. И когда он весной 1927 года бежал в Финляндию и объявил, что готовится публиковать разоблачительные материалы о деятельности ОГПУ, «Трест» кончился.

Основная статья, в которой он выложил все, что ему удалось узнать за пять лет работы в организации, была опубликована в рижской белоэмигрантской газете «Сегодня» 17 мая 1927 года. Он писал, что «Трест» был создан ГПУ в январе 1922 года и возглавлялся, в разное время, помощником начальника КРО Виктором Кияковским. В «Тресте» также участвовали заведующий отделом Главлита Александр Ланговой, секретарь Синода Новиков, сестра жены Стырне Мария Кокушкина. Оперпут указывал фамилии, под которыми они были известны в «Тресте».

Он писал: «Основное назначение данной легенды – ввести в заблуждение иностранные штабы, вести борьбу с иностранным шпионажем и направлять зарубежные антисоветские организации в желаемое для ГПУ русло…» Оперпут утверждал, с достаточным знанием дела, что благодаря таким легендам (имелся в виду не только «Трест», но и другие легендированные организации, существовавшие одновременно с ним) значительные суммы, ассигнованные штабами на разведку, попадали в ГПУ. В статье было сказано и о существовании в Разведывательном управлении Штаба РККА дезинформационного бюро, которое готовило дезинформационные материалы для иностранных штабов военного, политического и экономического характера.

Статья Оперпута в газете «Сегодня» была перепечатана другими газетами и журналами. Со своими суждениями и оценкой деятельности Оперпута выступил еженедельник «Борьба за Россию». Шум был поднят большой, и его нельзя было не заметить. Разведки Англии, Франции, Польши и, конечно, Японии по достоинству оценили откровения «советского Азефа», как именовала Оперпута русская эмигрантская печать. Конечно, Оперпут не знал всего в работе «Треста», но и того, что он знал и о чем сказал, было достаточно, чтобы метод легендирования был полностью раскрыт и стал известен разведцентрам крупнейших держав мира.

Казалось бы, и вполне логично, что на этом методе контрразведывательной работы нужно поставить крест и начать разработку принципиально новых форм борьбы с белой эмиграцией и иностранными разведками. У некоторых чекистов после завершения этих операций возникали сомнения, а можно ли в дальнейшем применять в операциях против зарубежных белогвардейских центров метод легендирования. Были сомнения и у чекистов, решивших отправиться в Восточную Сибирь, и у работников ОГПУ, ведущих борьбу на других стратегических направлениях невидимого фронта. Поэтому вполне естественной была встреча с Артузовым и просьба высказать свое мнение о возможности применения метода легендирования, но уже в конкретных условиях начала 1930-х годов в Восточной Сибири.

После беседы Артузов написал служебную записку, и в одном из подразделений ИНО чекистам выдали немецкую «Лейку» с полным набором печатных и фотоувеличительных приспособлений и два маузера с солидным запасом патронов. Для того времени это было вершиной технического оснащения сотрудников, отправлявшихся в далекий путь.

Но был еще один и, пожалуй, самый ценный «подарок», который они получили от Артузова перед отъездом. Это была фотокопия доклада, с точным переводом, доклада Канда Масатанэ. Ее показал Артузов контрразведчикам во время беседы. «План стратегических мероприятий» Японии был рассчитан на многолетний период, и его основные положения, раскрывающие систему разведывательной и диверсионной деятельности против дальневосточных районов страны, были действительны и в начале 1930-х годов. В те годы такие документы входили в разряд совершенно секретной разведывательной информации, о существовании которой знало очень мало сотрудников ОГПУ. Доклад был отправлен в Иркутск, хранился в сейфе Особого отдела и использовался при разработке и осуществлении операции «Мечтатели».

Дальневосточный регион всегда привлекал пристальное внимание политиков, дипломатов, военных и, конечно, разведчиков. События на огромной территории от Байкала и Владивостока до Токио всегда влияли на мировую политику и учитывались не только в политических салонах и дипломатических кабинетах, но и в генеральных штабах и разведывательных центрах крупнейших мировых держав. Все, что происходило на просторах этого региона, учитывалось в Москве, Токио, Лондоне, Париже и, конечно, в Вашингтоне. Захват в 1931 году Японией Маньчжурии и создание в этом районе базы континентальной агрессии оценивались уже в то время как первый очаг Второй мировой войны. Необъявленная война между Японией и Китаем, начатая в июле 1937-го и продолжавшаяся до конца Второй мировой войны, была скромно названа в Японии «инцидентом», а Китаю она стоила миллионов человеческих жизней. На фоне этих масштабных событий пограничные конфликты между Японией и Советским Союзом у Хасана и на Халхин-Голе выглядели очень скромно и, казалось бы, не заслуживали пристального внимания. Но это только казалось.

После эвакуации японских оккупационных войск из Владивостока в 1922 году и подписания Пекинской конвенции 1925 года между Советским Союзом и Японией были установлены нормальные дипломатические отношения. Заработали посольства и консульства, начали развиваться торговые отношения, и вроде бы ничего не омрачало мира и спокойствия в этом регионе.

Но, несмотря на внешнее благополучие, тайная война между разведками продолжалась, не утихая ни на один год. Тайный фронт не знал перемирия. Даже тогда, когда дипломаты обеих стран демонстрировали друг другу и мировому сообществу свое миролюбие, сражения тайного фронта были в полном разгаре. И воевали не только разведки. Тайные сражения велись и в генштабовских кабинетах, когда на стратегические карты наносились стрелы сокрушительных ударов по воображаемому противнику. И это было характерно не только для японского генштаба, который стремился переиграть позорный финал дальневосточной оккупации 1918—1922 годов и смыть пятно с мундира «непобедимой» японской армии. В Москве после оккупации Маньчжурии и наращивания сил своей дальневосточной группировки войск тоже готовились к тому, чтобы смыть позор проигранной русско-японской войны и вернуть все утерянное: южный Сахалин, Курилы, КВЖД и доминирующее влияние в Северной Маньчжурии.

Готовились серьезно и основательно. Создавали военно-промышленный комплекс в Дальневосточном регионе, чтобы во время будущей русско-японской войны не зависеть от перебросок по единственной Транссибирской магистрали. Авиационные заводы в Иркутске и Комсомольске-на-Амуре так же, как и крупнейший судостроительный комплекс в том же Комсомольске, тому примеры. На создание военно-промышленного комплекса в оккупированной Маньчжурии Москва отвечала созданием такого же комплекса на Дальнем Востоке. Чтобы обезопасить себя от возможных налетов японской авиации на Транссиб во второй половине 1930-х, началось проектирование и строительство Байкало-Амурской магистрали. Так же, как и в Маньчжурии, в глухих таежных районах подальше от любопытных глаз агентуры японской разведки развертывалось строительство складов для мобилизационных запасов на год ведения дальневосточной войны. В общем, с нашей стороны делалось то же самое, что и по ту сторону Амура и Уссури. И ответ на вопрос, актуальный и для Москвы и для Токио: у кого больше сил и средств и кто сильнее в Дальневосточном регионе, должны были дать разведки. Японская разведка активно действовала на советской территории. Обе наши разведки, политическая и военная, покрыли густой агентурной сетью Маньчжурию и Корею и стремились проникнуть на японские острова. На этом участке тайного фронта сражения были в полном разгаре и в 1920-х, и в 1930-х годах.