Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 4

Точно от огненного смерча падали замертво и молодые и старики, рассеивались по спецприёмникам их дети, мучились и гибли родные и близкие.

Тридцать седьмой клонился к исходу. Было холодно и жутко. Судоплатов чувствовал себя так, словно попал с туго завязанными глазами на заминированное поле…

После того как он вернулся из-за кордона, Наркомат внутренних дел казался ему не похожим на тот, который он оставил неполных два года назад. Большая часть сотрудников исчезла. Оставшихся словно подменили. Хотя внешне они вели себя как будто по-прежнему, не высказывали ни недовольства, ни опасений, однако в их поведении ощущалась настороженность. Любое, самое безобидное слово, прежде чем оно произносилось, мысленно тщательно взвешивалось, оценивалось с точки зрения возможных последствий.

Страх заразителен, как проказа. Он вселялся в души сотрудников, ранее никогда не испытывавших его, более того, презиравших тех, в ком он обнаруживался. Теперь же такое состояние для многих стало обычным; они могли лишь сознавать свое бессилие, осуждать себя за покладистость, проклинать за нерешительность. А мясорубка продолжала работать на полную мощность…

Среди работников наркомата ходил анекдот, красноречиво отражавший ситуацию в ведомстве. Некая организация взяла подряд на строительство какого-то крупного объекта.

Вскоре руководители стройки начали снижать заработную плату рабочим и служащим. А они, как ни в чём не бывало, продолжали трудиться. Через несколько дней рабочим заявили, что вообще прекращают им платить. Но те по-прежнему выходили на работу и вкалывали в поте лица своего. Когда же им объявили, что всех их будут вешать, кто-то спросил: «Верёвки свои приносить?»

Страх разлагал умы, опустошал души, ломал жизненные принципы. Страх порождал терпимость, покорность, недоверие, подозрительность. Люди, надломленные психологически, становились способными на низость, доносы, клевету.

Всё резко переменилось и для Судоплатова. На него, работника, находившегося в подчинении Шпигельгласа, завели «дело». И дали ему ход по стереотипному драматическому сценарию.

Судоплатов всё чаще задавал себе вопросы, на которые всё реже находил ответы. Виновником этого была мрачная, нервная обстановка страха и подозрительности, выводившая людей из равновесия, вселявшая в них тревогу, постоянно угнетавшая всех.

Чтобы как-то отвлечься от навязчивых мыслей, Судоплатов целиком отдавался работе. Обрабатывал материалы, отправленные им из-за кордона а также поступавшие в Москву уже после его возвращения. Под глазами легли тёмные круги, нижнее веко левого глаза подергивалось в нервном тике. Но он старался держаться: регулярно посещал парикмахера, часто менял тщательно выглаженные гимнастерки, а то и переодевался в штатское. И военная форма, и гражданская одежда сидели на нём безукоризненно, были к лицу. Справедливо считается, что такому безупречному умению носить одежду нельзя научиться, оно от рождения. Как музыкальный слух. Как дар разведчика.

Праздные разговоры он и раньше не любил. Не в его это характере. Теперь же вообще избегал их. Как и случайных знакомств, особенно вне ведомства. Остерегался провокаций, кривотолков, инсинуаций. Сторонился демагогов, склонных что-то доказывать, опровергать, развенчивать либо возвышать. Называл их «бациллоносителями». Но не самоизолировался. При случае перебрасывался с коллегами добрым словом, невинной шуткой. Случалось, выражал недовольство… погодой. И то лишь близким людям, которым доверял. Мог посетовать на проигрыш футболистов «Динамо», порадоваться очередному выступлению товарища Сталина.

Сдержанно, без лишних слов и эмоций. Чтобы не дать повода для превратных суждений.

Павел Судоплатов оставался разведчиком и дома, в своей стране. Как за кордоном. Очевидно потому, что обстановка принуждала его к постоянной настороженности, необходимости анализировать каждый нюанс, бесстрастно и глубоко вникать в обстоятельства, задумываться над внезапно появившимися в поле зрения деталями… Всё это вошло в плоть и кровь. Чтобы выжить… если удастся.

В таких условиях большинство наркоматовских работников становились не только внешне, но и внутренне людьми чёрствыми, равнодушными к страданиям не только посторонних, чужих, далёких, но и самых близких, родных.

И Судоплатов, по натуре человек жизнерадостный, общительный, стал походить на сослуживцев, неузнаваемо изменившихся за время его работы за кордоном. Ведь он, как и они, не знал утром, чем завершится день, а ночью, ложась спать, не был уверен, доспит ли в своей постели до зари.

Сама система работы, распорядок дня также накладывали негативный отпечаток на характер сотрудников, отрицательно сказывались на состоянии психики, делали нервозными, отупляли. Ненормированный рабочий день, если не сказать почти круглосуточный, начинавшийся с одиннадцати – двенадцати утра, длился порой до рассвета, а то и позже, когда обычные учреждения только начинали новый трудовой день.

Из-за такой системы сотрудники лишались возможности находиться в семье, общаться с родными, друзьями, посещать театр, смотреть новые кинокартины, выставки или просто гулять, дышать свежим воздухом. Всё это отражалось на их интеллектуальном развитии, превращало в ограниченных, нелюдимых, странных существ – чёрствых, озлобленных, завистливых.

На этом фоне выделялись сотрудники ИНО, поскольку подавляющее большинство из них были с высшим образованием, высокоразвитым интеллектом и культурой. Некоторые обладали научными знаниями, нередко и прирождённым обаянием, остроумием. Отличались они и внешне.

Однако всё это не только не мешало, но и во многом помогало контрразведывательному составу наркомата раскручивать маховик репрессий в отношении работников внешней разведки. Участились случаи, когда сотрудники ИНО не возвращались с работы домой, где уже полным ходом шли обыски, вспарывались перины и подушки, поднимались паркетные доски, срывались обои и плинтусы – всё переворачивалось вверх дном.

Подобные ситуации и за рубежом не редкость. Контрразведка нигде не дремлет. Но это происходило «там». А здесь?! У себя дома? Против своих!? Как понять? Что это – преднамеренный произвол, преследующий цель уничтожить несуществующую оппозицию режиму единоличной власти и тем самым отвлечь народ от мыслей о низком уровне жизни и направить его протест против очередных «врагов народа»? Или стремление уничтожить всё смелое, талантливое, высокопрофессиональное, интеллектуальное, творческое, видя в этих качествах опасный потенциал критического отношения к примитивизму лозунгов, теорий, догм и стереотипов современного строя?

Загадки, загадки… И среди них трагическая история уничтожения почти всего высшего командования Красной Армии в предвоенные годы, когда для СССР угроза оказаться втянутым в военный конфликт с нацистской Германией становилась всё более реальной. Зачем, кому понадобилось истребить всю интеллектуальную и профессиональную военную мощь страны? Зачем понадобилось истребить лучшие кадры разведки и контрразведки НКВД руками своих же энкавэдистов? Кто от этого выиграл? Почему понадобилось загнать за колючую проволоку миллионы простых советских людей, не представлявших никакой угрозы режиму? Абсолютнейшее большинство из них были активными патриотами своего Отечества, поддерживали политику его руководства. Чтобы получить дешёвую рабочую силу? Она и на свободе была такой же, почти дармовой, но намного более эффективной.

Когда безудержный террор первой, да и второй половины тридцатых годов стал вызывать ужас в стране и за рубежом, начали искать очередного козла отпущения. И обнаружили его в лице наркома внутренних дел Ягоды. Оказавшись между молотом и наковальней, он, чтобы избежать наказания, перехватывал молот и колотил, колотил… Казнили же его за то, что он недоколотил.

Пришёл черёд и самого Ежова, старавшегося изо всех сил не только выполнять волю Сталина, но и, забегая вперёд, перехлёстывать, опережать планы повелителя. И перестарался. Он так и сказал: «С ним ни встань, ни ляг. А попробуй не угоди? И крышка».

Наивно, конечно, было надеяться, что подобное иезуитство никогда не раскроется. Но в тот момент уже было поздно…

В наркомате, естественно, понимали, что Ягода, а потом Ежов, поставленные во главе ведомства, являются лишь исполнителями чьей-то более высокой воли. Учитывая их ранг и полномочия, могло казаться, что от них зависит если не всё, то очень многое. Казнив Ягоду, генсек ВКП(б) стремился создать у народа именно такое впечатление. И это ему удалось. Ягода и Ежов были нелюдями, выродками. Свои палаческие обязанности они исполняли почти вдохновенно. Проделанное Ежовым Ягоде и не снилось. Подлинный архитектор произвола находился на самой вершине – Иосиф Сталин.

Чекисты это знали. Кардинально изменить порочный порядок они не могли, но по возможности оставались честными людьми. Потому-то и пострадали, а многие поплатились жизнью.