Фрэнк Абигнейл - Поймай меня, если сможешь. Реальная история самого неуловимого мошенника за всю историю преступлений Страница 4

Я продолжал проворачивать аферу с кредитной картой, хоть и осознавал, что облапошиваю папу.

С заправки я выкатил с пятью двадцатками в бумажнике. Я был просто пьян от счастья. Поскольку я еще не отведал вкус первого глотка алкоголя, я не мог сравнить это ощущение, скажем, с кайфом от шампанского, но это было самое восхитительное чувство, какое я когда-либо испытывал на переднем сиденье автомобиля.

По правде говоря, собственная сметка ошеломила меня. Если это удалось один раз, то почему бы не удасться дважды? Удалось. В следующие несколько недель эта уловка срабатывала столько раз, что я и счет потерял. Уж и не помню, сколько комплектов шин, сколько аккумуляторов, сколько других автомобильных аксессуаров купил на эту кредитную карту, а потом продал обратно за часть первоначальной стоимости. Я наведался на каждую заправку «Мобил» в Бронксе. Порой я просто подбивал заправщика дать мне десятку, выписав чек за бензин и масло на 20 долларов. Я истер карточку «Мобил» этой аферой до дыр.

Естественно, я профукал все это на телок. Поначалу я исходил из допущения, что раз мои удовольствия субсидирует «Мобил», то какого черта? А потом в почтовый ящик опустили счет за первый месяц. Конверт был нашпигован чеками за покупки почище рождественского гуся. Поглядев на итоговую цифру, я задумался, не податься ли в монастырь, потому что вдруг сообразил, что «Мобил» ожидает оплаты счета папой. До тех пор мне как-то не приходило в голову, что в этой игре в роли лоха может оказаться папа.

Я бросил счет в мусорную корзину. Второе уведомление, пришедшее через две недели, тоже отправилось в мусор. Я думал было, не предстать ли перед папой с признанием, но не набрался храбрости. Понимал, что рано или поздно он это выяснит, но решил, что лучше уж ему это сообщит кто-нибудь другой.

Самое поразительное, что, ожидая встречи на высшем уровне между отцом и «Мобил», я отнюдь не угомонился. Я продолжал проворачивать аферу с кредитной картой, тратя башли на милых дам, хоть и осознавал, что облапошиваю папу. Воспаленное половое влечение угрызений совести не знает.

В конце концов, следователь «Мобил» настиг папу в магазине.

– Мистер Абигнейл, вы держатель нашей карты уже пятнадцать лет, и мы ценим вас. У вас наивысший кредитный рейтинг, вы ни разу не запаздывали с платежами, и я здесь не затем, чтобы скандалить из-за вашего счета, – извиняющимся тоном поведал он папе, слушавшему с недоумевающим видом. – Нам просто интересно, сэр, и хотелось бы узнать одну вещь. Просто как, черт побери, вам удалось накрутить счет на 3400 долларов за бензин, масло, аккумуляторы и шины для одного «Форда» 1952 года всего за три месяца? За последние шестьдесят дней вы поставили на эту машину четырнадцать комплектов шин, купили двадцать два аккумулятора за последние девяносто дней, а галлона бензина вам едва хватает на две мили. Мы даже подумали, что у вас на этой треклятой штуковине нет поддона картера… Вам не приходило в голову обменять этот автомобиль на новый, мистер Абигнейл?

Папа был огорошен.

– Да я даже не пользуюсь своей картой «Мобил». Ею пользуется мой сын, – сказал он, немного придя в себя. – Должно быть, тут какая-то ошибка.

Следователь «Мобил» выложил перед папой несколько сотен чеков «Мобил». И каждый был подписан моей рукой.

– Как он это сделал?! И почему?! – воскликнул папа.

– Не знаю, – ответил агент «Мобил». – Почему бы нам не спросить у него самого?

И спросили. Я сказал, что не имею об этой авантюре ни малейшего понятия, но не убедил ни одного из них. Я ожидал, что папа будет в ярости, но он был больше озадачен, чем рассержен.

– Послушай, сынок, если ты скажешь нам, как это сделал и почему, мы обо всем забудем. Не будет никакого наказания, и я оплачу счета, – пообещал он.

По моему мнению, папа был грандиозным мужиком. Он не солгал мне ни разу в жизни. И я тут же раскололся.

– Это девчонки, папа, – вздохнул я. – Они творят со мной странные штуки. Я не могу это объяснить.

Папа и следователь «Мобил» понимающе кивнули. Папа с сочувствием положил ладонь мне на плечо.

– Не тревожься из-за этого, мальчик. Эйнштейн тоже не мог этого объяснить.

Если папа и простил меня, то мама нет. Мама искренне расстроилась из-за этого инцидента, а вину за мои проступки взвалила на отца. Она по-прежнему числилась моим юридическим опекуном и решила вывести меня из-под папиного влияния. Хуже того, по совету одного из отцов, работавших в Католической благотворительности[11], к каковой всегда была причастна и моя матушка, она отправила меня в частную школу КБ для проблемных мальчиков в Порт-Честере, штат Нью-Йорк.

На роль колонии для малолетних эта школа не тянула, представляя собой скорее шикарный лагерь, нежели исправительное заведение. Я жил в опрятном коттедже вместе с шестью другими мальчиками, и помимо того факта, что я был ограничен территорией кампуса и находился под постоянным надзором, никаких тягот я не испытывал.

Братья, заправлявшие школой, вели практически такой же образ жизни, как их подопечные. Ели мы все в общей столовой, питание было хорошим и обильным. Имелся кинотеатр, телевизионная комната, рекреационный зал, плавательный бассейн и гимнастический зал. Я даже не перепробовал все развлекательные и спортивные сооружения, предоставленные к нашим услугам. Занятия мы посещали с 8 утра до 3 часов дня с понедельника по пятницу, а остальное время было в полном нашем распоряжении. Братья не разглагольствовали о наших неправых деяниях и не проедали нам плешь помпезными речами, и нужно было порядком нашкодить, чтобы заслужить настоящее наказание, каковое сводилось к домашнему аресту в коттедже на пару дней. Я ни разу не сталкивался ни с чем похожим на эту школу, пока не угодил в американскую тюрьму. С той поры я частенько гадал, не заправляет ли втайне пенитенциарной системой США Католическая благотворительность.

Впрочем, монастырская жизнь меня донимала. Я сносил ее, но воспринимал свой срок в школе как наказание, да притом совершенно незаслуженное. В конце концов, папа ведь простил меня, а единственной жертвой моих преступлений был именно он. «Так чего ж я тут торчу?» – вопрошал я себя. Однако что не нравилось мне в этой школе больше всего, так это отсутствие девушек. Там царила строго мужская атмосфера. Даже вид монашки поверг бы меня в экстаз.

Знай я, что случилось с папой, когда я отбывал срок, то был бы подавлен еще более. В подробности он никогда не вдавался, но, пока я был в этой школе, он столкнулся с какими-то серьезными финансовыми проблемами и лишился своего бизнеса.

Он был совершенно раздавлен. Ему пришлось продать дом, два своих больших «Кадиллака» и все остальное, представлявшее хоть мало-мальскую материальную ценность. Всего за пару-тройку месяцев папа от образа жизни миллионера скатился к житью-бытью почтового клерка.

Именно в таком качестве он приехал за мной, когда я провел в школе целый год. Мама, смилостивившись, согласилась, чтобы я снова жил с папой. Постигшие его превратности судьбы шокировали меня, вызвав немалые угрызения совести. Но папа не позволял мне взвалить вину на себя. Те 3400 долларов, на которые я его кинул, не сыграли в падении его бизнеса ни малейшей роли, уверял он меня.

– Выбрось это из головы, парень. Это была капля в море, – жизнерадостно заявил он.

Внезапная утрата статуса и финансов его вроде бы совершенно не заботила, но меня она угнетала. Не из-за меня самого, а из-за папы. Он стоял так высоко, был настоящим воротилой, и вдруг работает за жалованье. Я пытался вытянуть из него причину такого оборота.

– А как же твои друзья, папа? – вопрошал я. – Помнится, ты всегда вытягивал их из затруднительного положения. Неужели ни один из них не предложил тебе помощь?

Папа лишь криво усмехнулся:

– Ты еще узнаешь, Фрэнк, что, когда ты на коне, найдутся сотни человек, претендующих на роль твоих друзей. Но стоит тебе упасть, считай себя везунчиком, если хоть один из них купит тебе чашку кофе. Если бы пришлось начать сызнова, я выбирал бы друзей куда осмотрительнее. У меня есть пара хороших друзей. Они не богаты, но один из них устроил меня работать на почту.

Он отказывался зацикливаться на своих злоключениях и подолгу говорить о них, но меня они тяготили, особенно когда я сидел с ним в его машине. Она была не так хороша, как мой «Форд», который он продал, положив деньги на мое имя. Сам же ездил на потрепанном старом «Шеви».

– Неужели тебя совершенно не волнует, что ты сидишь за рулем этого старого автомобиля, папа? – спросил я его как-то раз. – В смысле, это же просто драндулет после «Кадиллака». Правда?

– Ты смотришь на это не с той стороны, Фрэнк, – рассмеялся папа. – Важно не то, что у тебя есть, а что ты за человек. Меня эта машина вполне устраивает. Она доставляет меня куда надо. Я знаю, кто я такой и что собой представляю, и это главное, а вовсе не то, что могут подумать обо мне другие. Я честный человек, я это чувствую, и это для меня куда важнее, чем иметь большой автомобиль… Пока человек знает, кто он, он не пропадет.