Александр Кучинский - Тюремная энциклопедия Страница 4

Новые и старые люди

Нынче контингент пребывающих в местах лишения свободы конечно же изменился… Хулиганы сменились рядовыми бандитами и рэкетирами, «хозяйственники» – горе-бизнесменами. «Бытовиков» меньше не стало; все так же рубят топорами изменивших жен и нагрубивших собутыльников по всей матушке-России.

Крадут же у хозяев приватизированной экономики ничуть не меньше, чем у былого застойного государства. Конечно, у хозяина красть опасней – он может обойтись и без милиции, своими силами, но… кто не рискует, тот не пьет…

Потому-то и переполнены сверх всякой нормы ИВС (КПЗ), СИЗО (тюрьмы), ИТК (зоны, лагеря) всех режимов. Меньше стало лишь бомжей, которые в былые годы сидели все поголовно, хоть и в разное время. Да они и сами садились – отдохнуть от голодной и холодной жизни. Теперь бомжи если и сидят, то лишь за преступление, так сказать, в чистом виде: кража, грабеж, мошенничество, убийство и т.д. и т.п.

В тюрьме и зоне все заключенные делятся по «мастям» (об этом мы расскажем в одной из последующих глав). Но если обходиться без «мастей», то теоретически можно было бы разделить зековский народ на три основных типа:

1) кто «стремился» в тюрьму (вольно или невольно);

2) кто сел по «обстоятельствам»;

3) невинно осужденные.

В качестве иллюстрации в следующей дополнительной главе мы расскажем о нескольких реальных лицах, отбывавших в разное время разные сроки наказания. А после этого вновь перейдем к подробному описанию путешествия – из кабинета следователя прокуратуры к вратам «шлюза» зоны.

Побеги

Бутырские хроники

В 1996 году в день выборов президента России из застенков московской Бутырки исчезла молодая девушка, которая до этого смиренно ожидала суда. Знаменитый следственный изолятор № 2, имеющий 225-летнюю историю и особый статус (тюрьма охраняется еще и как памятник архитектуры № 531), знает лишь четыре случая побега и одну попытку.

Первые два имели место еще в разгар монархии. Третий задокументировали в декабре 1992 года. Тогда из Бутырки, через крышу тюремного двора удачно скрылись двое зеков, уже приговоренных к сроку. Покинув прогулочную площадку, они незаметно достигли контрольно-пропускного пункта мебельной фабрики, которая примыкала к тюрьме, и так же незаметно миновали контролеров. Администрация Бутырки была настолько шокирована этой выходкой, что подняла на ноги все оперативно-розыскные структуры Москвы. Спустя несколько дней один из беглецов уже ехал в «воронке» обратно в тюрьму. Чуть дольше гулял его напарник. 17 апреля 1994 года СИЗО № 2 вновь был поднят по тревоге. В шесть утра двое головорезов, получивших длительные сроки за разбой, ухитрились спрятаться в хозяйственном дворе, среди стройматериалов. Обнаружив недостачу в рядах узников, охрана бросилась обыскивать обширные владения Бутырки. В 7. 15 утра зеков вытащили с хоздвора и определили в карцер.

И, наконец, четвертый побег, один из самых удачных и самых удивительных. При нынешнем обилии контрольных средств, телекамер и прочих электронных наворотов покинуть тюрьму обычным путем, то есть через коридоры, «предбанники», а тем более ворота, почти невозможно. После январских событий 1994 года, когда охрану питерских «Крестов» подло обманул убийца Данилин, подобным аферам должен был прийти конец. Но так и не пришел. Из женского корпуса (краткая справка: из восьми тысяч обитателей Бутырки каждый десятый – женщина) под конвоем вышла двадцатишестилетняя Светлана Сорокина, имевшая небогатую уголовную биографию, но яркую внешность, которая, видимо, и сыграла главную роль.

Света родилась в Таллинне, а когда ей исполнилось пятнадцать, в семье случился конфликт с отцом. Корни скандала покрыты тайной, но он стал судьбоносным в жизни Светланы. После долгих странствий по веселому и хлебосольному Кавказу, она на шесть лет осела в Саратове, где заочно окончила четыре курса юридического института. Недолго трудилась судебным секретарем. Затем Сорокина вновь пустилась в кочевую жизнь. Москва, на которую возлагались большие надежды, встретила ее враждебно, и здесь утомительные перемещения по городам и весям завершились. Светлану арестовали за грабеж и ношение огнестрельного оружия. Сценарий промысла был до обидного убог. Вместе со своим приятелем девушка трудилась возле обменного пункта валюты, «кидая» клиентов направо и налево. Вычислив простака, решившего обменять банкноту с портретом американского президента (обычно Франклина), она уговаривала совершить обмен вне пункта по более завышенному курсу. Приняв у клиента купюру, Сорокина начинала в уме что-то умножать, отнимать, делить, шевеля губами. Эту глубокомысленную операцию прерывал напарник, выныривающий из-за угла: «Атас, менты!» Лоху совали однодолларовую банкноту и скрывались. Пока жертва крутила «one dollar» с двумя дорисованными нулями, мошенники быстро терялись в толпе.

Но в один прекрасный день случилась осечка. В этот день и именно в этом пункте решил сдать «сотку» сотрудник милиции. Оценив его характерную наружность, которая пробивалась даже из-под штатского одеяния, Светлана отошла в сторону. Пересчитав рубли, мент удалился. К окошку подошла худенькая женщина и молча уставилась на табличку с курсом валют. После минутного колебания она согласилась продать сто долларов первой встречной девице. Однако в последний момент женщину что-то насторожило, и она попыталась забрать деньги. После секундной возни женщина завопила. Милиционер, решивший, на беду Сорокиной, вторично пересчитать деньги, но уже за углом, вернулся на крик. Партнер Светланы, спешивший на выручку и увидевший крепкого, не по-летнему одетого субъекта, притормозил и, не мешкая, ринулся прочь.

При обыске у Сорокиной изъяли пистолет Макарова, который вызвал у арестованной бурю эмоций. «Меня подставили, ствол подбросили», – изрекла она заученную фразу в этом же кабинете и отправилась в СИЗО № 2. Следствие тянулось пятнадцать месяцев. За последние полгода Сорокина близко сошлась со своей соседкой по «каменному мешку». Валентина Воронцова проходила по делу о мошенничестве. Под бутырской стражей она уже отсидела срок, назначенный судом, и на днях должна была покинуть тюрьму. Этим фактом и воспользовалась ее здешняя подруга Сорокина. Начались чудеса, вполне пригодные для сценария кассового боевика. Светлана настолько очаровала соседку, что та подробно вывалила ей мельчайшие подробности своего уголовного дела и прочитала полный курс своей автобиографии. О том, что двигало Воронцовой, которая одной ногой уже стояла за тюремными воротами, можно лишь гадать. Возможно, ей посулили деньги, а возможно, сыграло роль тривиальное сочувствие. Богатая на жесты и мимику лица Сорокина могла без труда выдавить слезу и обставить дело так, что Воронцова первой бы заговорила об обмане. Версиями сыт не будешь.

Камера № 314, рассчитанная на 25 «посадочных» мест, была набита до отказа. Семьдесят три узницы от мала до велика месяцами томились в душной пропотевшей камере, дожидаясь суда, как спасения. Тошнотворный камерный смрад, пропитанный всевозможными выделениями, стал вечным спутником камер. Он пробивался в коридор, заставляя морщиться контролеров и конвой. Он впитывался в кожу, волосы, одежду, преследовал даже после бани. Этот запах запоминается на долгие годы. Попадая в камеру СИЗО, неискушенная тюрьмой женщина шокирована, раздавлена и тешит себя надеждой на скорый суд.

В день президентских выборов в СИЗО № 2, где имелись 434 камеры, было шумней обычного. Большинство узников имели право голоса, и многие из них решили исполнить свой гражданский долг. Наблюдатели, как со стороны коммунистов, так и со стороны демократов, строго следили за ходом выборов в Бутырке. Охрана была вынуждена ходить с избирательной урной по камерам и принимать от зеков бюллетени. В этом нештатном оживлении открылась дверь камеры № 314, и контролер скомандовал: «Воронцова, на выход». Высокая длинноволосая девица вышла из камеры и отчеканила информацию из карты подследственной Воронцовой Валентины Дмитриевны. В коридорном полумраке контролер принялась сличать фотографию с лицом Сорокиной. Сходство не было разительным, но в общих чертах подруги были похожи: тот же овал лица, длинные волосы, темные глаза. К тому же работник тюрьмы учитывал тот грустный факт, что советские застенки могут изменить человека до неузнаваемости. За шесть месяцев толстяки худели, кто-то седел, иному сворачивали в разборках нос или рвали губы.

Сорокина-Воронцова сдала под роспись казенное имущество, указанное в той же карте, и двинулась на выход. Впереди она должна была сдать короткий экзамен дежурному офицеру. Женщина-офицер вновь начала сверять снимок с «оригиналом» и вновь подмена осталась вне подозрений. Однако торжествовать победу было еще рано. Согласно служебной инструкции все, кто покидает стены СИЗО, должны пройти собеседование с кем-то из руководства тюрьмы. В тот день Сорокина предстала перед заместителем начальника СИЗО по хозяйственным вопросам. Тот держал в руках уже не карту подследственной Воронцовой, а ее уголовное дело. Девичья память не подвела. Она четко отвечала на вопросы, называя фамилию следователя и судьи, имена подельников, дату и место ареста Воронцовой… После допроса Светлана подписала все документы (не подкачала и роспись, заученная в камере) и, минуя еще ряд постов, оказалась на Новослободской улице.