Вардан Багдасарян - Октябрь 1917-го. Русский проект Страница 4

Существование общины, как известно, обнаруживается в различных типах цивилизаций. Это преподносится как свидетельство в пользу универсализма мирового развития. Но идентичные ли институты скрываются под понятийно единым общинным маркером? Для ответа на этот вопрос феномен общины исследовался в ракурсе цивилизационной компаративистики. В качестве объекта анализа были взяты общинные структуры трех цивилизаций: российский «мир», западноевропейский «civic» и китайский «цзя».[17] Все указанные институты определяются как община. Однако ни по одному из используемых при сопоставлении базовому параметру (а таковых было шесть) совпадений не обнаружилось. Следовательно, налицо три принципиально различных социальных института, объединение которых под одним унифицирующим маркером является по отношению к каждому из них существенной деформацией.[18]

На Западе община, основанная на индивидуалистической парадигме хозяйствования, довольно легко распалась. В России же, базирующаяся на коллективистской традиции, коллективистских ориентирах совместной деятельности, она каждый раз, при всех попытках ее роспуска, воспроизводилась, репродуцировалась в новых формах. Не известным для Западной Европы являлся феномен уравнительного, периодически проводимого перераспределения земель. В России он получил название «черного передела». Даже в начале XX века процедура земельных перераспределений среди русских крестьян-общинников имела крайне широкое распространение.[19]

«Только благодаря своей уцелевшей общине, своему миру, – писал консервативный экономист С. Ф. Шарапов, – и стало Великорусское племя племенем государственным; оно одно из всех Славянских племен не только устроило и оберегло свою государственность, но и стало во главе общерусского государства… Община явилась хранилищем и Христовой веры, и народного духа, и исторических преданий…»[20] Общинное землевладение соотносилось с национальным идеалом соборного единения. Община брала на себя функции организации вспомоществования всем миром отдельным крестьянским хозяйствам. Другим ее назначением являлось решение социальных задач, что соотносилось с критериями социализированного типа экономики (рассмотрение экономических успехов с точки зрения социальной справедливости). Даже западник А. И. Герцен отмечал опровержение русской общинной системой хозяйствования теории мальтузианства.

Модель общины была положена в организацию «русской артели», представлявшей собой исключительно национальную форму хозяйственной самоорганизации и самоуправления. Не случайно А. И. Герцен называл артели передвижными общинами. Артельщиков связывала круговая порука, солидарное ручательство всех за каждого. Возведенное в принцип существования равноправие членов артели позволяет противопоставлять ее капиталистическим предприятиям (в литературе используется характеристика их как антикапиталистических организаций). Уместно также говорить об особом феномене русской трудовой демократии. В Российской империи были известны случаи, когда вся деревенская община составляла собой артельное объединение.[21]

О высокой трудовой эффективности артельного труда может свидетельствовать опыт форсированного строительства в течение 10 лет Великой Сибирской магистрали, проложенной главным образом руками артельщиков. Лишь 8 тыс. человек было задействовано в прокладке 7,5 тыс. км железнодорожного полотна.[22] Очевидно, что опыт общинно-артельной трудовой демократии в России может быть, в соответствии с национальными традициями экономической жизни, использован и в современной управленческой практике.

И вот этот базовый в историческом самовоспроизводстве российской цивилизации институт подвергся целевому разрушению в результате так называемых столыпинских реформ.

Столыпин по своему образованию и мировоззрению был типичным западником. Родившись в Дрездене, детство и отрочество будущий премьер провел в Литве. Но прибалтийская организация сельского уклада и агроэкономики отличалась от российской. Он обучался в Виленской гимназии, а на летние каникулы выезжал в Швейцарию. На формирование взглядов будущего реформатора, несомненно, оказал влияние и его дядя Дмитрий Аркадьевич, известный публицист – аграрник, одним из первых сформулировавший задачу роспуска общины. До сорока лет П. А. Столыпин служил в западных губерниях, прожив, таким образом, большую часть жизни вне исторической России. Оказавшись на посту саратовского губернатора в ментально чуждой социокультурной среде, Столыпин не нашел ничего лучшего, чем путь силовой ломки устоявшегося хозяйственного института. Несмотря на все усилия он не достиг в этом особых успехов, и критиками премьера справа указывалось, что именно в Саратовской губернии во время революции было сожжено больше всего помещичьих имений.[23]

Столыпинская аграрная реформа представляла собой попытку перенести прибалтийскую хуторскую систему на российскую почву, для которой та не была приемлема как по ментальным, так и по природно-климатическим причинам. Столыпин, в силу своей приверженности западному опыту, не понимал традиционных общинно-государственных механизмов функционирования российской экономики. «Идеалом для многих культурных стран» он считал Германию.

Известный публицист того времени М. О. Меньшиков назвал столыпинские аграрные преобразования «тихой революцией».[24] Столыпин полагал, что основой для складывания в России гражданских отношений является установление частной собственности на землю. Чувство собственности он оценивал как врожденное для человека. «Пока крестьянин беден, – говорил премьер-министр в одной из своих думских речей, – пока он не обладает личною земельною собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы».[25] По его убеждению, только крестьянин-собственник будет обладать трудолюбием, сознанием собственного достоинства, выступит проводником экономического и социального прогресса, привнесет в деревню просвещение и культуру, обеспечит гарантированный достаток своей семье. Имея в России свой экономический интерес, выражающийся в участке земли, крестьянин станет подлинным государственником и патриотом. Вначале, считал премьер, требуется дать народу экономическую свободу, и только затем наделить его политической. «Я полагаю, – заявлял Столыпин во время выступления в Думе, – что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина – собственника, мелкого землевладельца, и когда эта задача будет осуществлена – гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва – гражданин, а потом – гражданственность. А у нас обыкновенно проповедуют наоборот».[26]

Указами от 9 и 15 ноября 1906 г. Столыпин пошел на беспрецедентный в истории России шаг – ломку крестьянской общины. Каждый крестьянин получал право на выход из общины и выделение своей земли, вместо традиционной для крестьянского мира чересполосицы, в виде одного участка-отруба. Столыпин рассчитывал посредством аграрных преобразований создать предпосылки для формирования мощного среднего класса. Он признавался, что правительство, разрабатывая законы, «делало ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и на сильных»[27].Тезис Столыпина «Народ сильный и могущественный не может быть народом бездеятельным» стал девизом реформ.[28] Идея общинного равенства Столыпиным не понималась и не принималась.

В полемику с премьером с позиций своего писательского авторитета вступил Л. Н. Толстой, полагавший сам факт земельной собственности проявлением вековой несправедливости. В ответном послании Столыпин писал: «Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» у крестьян создает все наше неустройство. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому другому и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств. Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным…»[29] Раздраженный Толстой на замечание дочери, что Столыпин влюблен в закон 9 ноября, резко отвечал: «Столыпин влюблен в виселицу, этот сукин сын».[30]

Весь этот комплекс мер в социальной политике был ориентирован преимущественно на средний класс. Но проблема заключалась в том, что среднего класса в России как раз и не было. Существовал колоссальный классовый раскол. Прежде всего в сложившейся ситуации необходимо было решение проблем беднейших слоев населения. Рабочий вопрос решался, главным образом, с учетом интереса классического квалифицированного рабочего. Однако в условиях стремительной урбанизации доминировал и все более возрастал контингент неквалифицированных кадров. Правильная по меркам типичной европейской страны политика П. А. Столыпина применительно к России давала сбой.