Сборник - Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного Страница 4

Четвертое: по ходатайству А.М. Щастного было проведено специальное закрытое заседание, но это не нашло отражения в протоколе судебного заседания. Можно лишь предположить, что в закрытом заседании трибунала А.М. Щастный пытался объяснить суду, на чем конкретно был основан его вывод о том, что немцы «поддерживают Советскую власть».

Имеются и другие факты, которые свидетельствуют, что неослабевающий интерес к трагической судьбе командующего флотом совсем не случаен.

Для одних Щастный был и остается преступником. Для других – героем России. Поэтому разгадка тайны его гибели представляет интерес не только для историков. Обстоятельства этого дела важно знать юристам и политикам. Ведь оно наглядно показывает, почему фундамент учрежденной в 1917 году Советской республики оказался круто замешанным на беззаконии и произволе. Первый смертный приговор был вынесен в этой республике не только А.М. Щастному. Это был приговор самой нарождавшейся системе. Ее создатели вынесли приговор самим себе, поскольку проигнорировали собственное решение об отмене смертной казни, официально закрепленное на II Всероссийском съезде Советов. Наплевательские отношение к законам станет со временем нормой поведения для руководителей страны. В течение семидесяти лет для них высшим законом будет политическая целесообразность.

На сегодняшний день существуют несколько версий о причинах суда над А.М. Щастным. Все их можно свести к двум основным.

1. Версия обвинения: саботирование А.М. Щастным предписаний новой власти, проведение антисоветской агитации, «двойственной политики», направленной на подрыв Советской власти. Из обвинительного заключения следует, что такими действиями А.М. Щастный «подготовлял условия для захвата власти» и спровоцировал мятеж Минной дивизии.

2. Это была расправа за прикосновение А.М. Щастного к тайне большевиков, за его попытку разобраться в политических хитросплетениях вокруг судьбы Балтийского флота. В то же время расстрел командующего можно рассматривать как акт устрашения по отношению к вышедшему из повиновения Балтийскому флоту. А возможно, и как акт оправдания перед спонсорами революции.

В материалах дела можно найти немало данных, которые позволяют подвергнуть сомнению официальную версию обвинения.

Наиболее тяжкое обвинение, включавшее 17 пунктов, состояло в том, что А.М. Щастный якобы стремился к захвату власти. Причем, как утверждал в суде Л.Д. Троцкий, «Щастный повел такую политику, чтобы завладеть властью не только на флоте, но и во всей России».

Это утверждение не соответствует действительности. Помимо героических действий командующего по спасению флота для Советской республики, отсутствие у него намерений захватить власть объективно подтверждается тем, что Щастный от этой самой власти упорно отказывался. Только нравственный долг да настойчивые просьбы моряков не позволили ему уйти из флота в условиях, когда тот находился в тяжелейшем положении. В протоколе судебного заседания зафиксированы слова А.М. Щастного: «К сожалению, в суд не прибыли свидетели, которые могли бы подтвердить, что я все время отказывался от власти». Есть в деле и его официальное прошение об отставке, которое Троцкий отклонил.

Ряд обвинительных пунктов сводился к проведению А.М. Щастным антисоветской агитации. Л.Д. Троцкий заявил в суде, что это «самый важный и главный»[8] обвинительный пункт. Он усмотрел антисоветскую агитацию в том, что все основные вопросы по управлению флотом, в том числе о подготовке его к уничтожению, командующий выносил на рассмотрение Совета комиссаров флота, а также сделал в Совете III съезда моряков Балтфлота «антиправительственный доклад», рисуя состояние флота в крайне мрачных красках.

Парадокс заключается в том, что Л.Д. Троцкий, всегда ратовавший за «насаждение комиссаров в качестве блюстителей высших интересов революции и социализма»[9], в этом случае обвинил А.М. Щастного не в том, что он игнорировал мнение комиссаров, а в том, что он советовался с ними.

Троцкий считал, что Щастный на заседании Высшего военного совета в апреле 1918 года (а затем и в своем докладе на Совете III съезда моряков) «рисовал положение флота в крайне странном виде, называя флот не иначе как “железный лом”». Доклад этот показался Троцкому паническим, и он «усмотрел в этом определенную политику», направленную «к дискредитации центральной власти»[10]. Однако аналогичная констатация содержалась в законах этой самой власти. В частности, в декрете Совнаркома от 29 января 1918 года о роспуске старого флота, гласившем: «Российский флот, как и армия, приведены преступлениями царского и буржуазного режимов и тяжелой войной в состояние великой разрухи». А 20 марта Морским генштабом была издана директива, в которой констатировалось полное боевое бессилие Балтийского флота.

А.М. Щастный, ссылаясь на следствии на упомянутый декрет Совнаркома и учитывая опыт Ледового похода, говорил: «Моральное и материальное состояние Балтийского флота таково, что осуществить в полной мере свои права командующего флотом я не мог по двум причинам:

1) неудовлетворительное состояние корпусов и судовых механизмов, оставшихся без зимнего ремонта;

2) некомплекты на судах личного состава, в большом числе ушедшего с судов флота по декрету 29 января, а также известная деморализация состава, оставшегося на кораблях»[11].

О реальном положении дел на флоте в то время свидетельствуют подшитые в качестве приложений к материалам дела доклады и рапорты военно-морских начальников. Так, начальник Минной дивизии, капитан 1 ранга А.П. Екимов, сообщал командующему: «Милостивый государь Алексей Михайлович, исполняя Ваше желание, позволю себе высказать Вам свое мнение о причинах, побуждающих бывших офицеров флота к массовому уходу в отставку. С первых дней революции создалось совершенно определенное гонение на офицеров, и только невозможность покинуть свои посты, пока шла война, удерживала воспитанное в сознании своего долга перед родиной офицерство на своих постах… В настоящее время на службе остались те из офицеров, которые, сознавая, что присутствуют при агонии флота, настолько тем не менее с ним сжились, что решили дождаться до полной его ликвидации, которая, по-видимому, уже недалеко, т[аким] о[бразом] исполнить свой долг до конца. Трагическое положение этого немногочисленного офицерства, несущего теперь на себе всю тяготу службы, должно быть по заслугам оценено государством и обществом.»[12]

По поводу второй версии, требующей более детальных пояснений, надо вначале сказать следующее. А.М. Щастный, вероятно, подозревал большевиков в тайных связях с представителями иностранных государств. В ходе обыска у него изъяли записку «Мотивы ухода», которую Алексей Михайлович написал 25 мая для себя и не собирался обнародовать. В ней есть следующий тезис:

«Против кого должна быть направлена сила флота?

а) против финляндцев – на воде они не противники;

б) против немцев – они поддерживают Советскую власть, поэтому мы уже в руках немцев»[13].

Известно, что стратегические цели и взгляды Германии и большевиков на исход Первой мировой войны совпадали. Но по целому ряду конкретных практических вопросов эти интересы коренным образом отличались. Немцы рассматривали противоположную сторону в качестве подрывного элемента, силы, способной подорвать боевой дух российской армии и вывести Россию из войны. Вместе с тем следует согласиться с мнением историков, считающих, что «удержание социалистов у власти после окончания войны не входило в планы германского правительства».

Революционеры же рассматривали предлагаемую им материальную поддержку как средство, необходимое для достижения своих целей, среди которых приоритетное место отводилось организации революции и в самой Германии. В общем, «каждая сторона надеялась переиграть другую»[14].

По сути, Алексей Михайлович оказался в 1918 году в силу своей должности в эпицентре сложнейшей политической игры, касающейся судьбы Балтийского флота. Игру эту вели все заинтересованные стороны.

Англичане предпринимали усилия к уничтожению российских кораблей, предполагая тайный сговор (или зная о нем) большевиков и представителей немецкого Генштаба. Поэтому капитан английских ВМС Кроми (английский разведчик, фамилия которого фигурирует в материалах дела), с одной стороны, вел секретные переговоры с большевиками об уничтожении кораблей за крупное вознаграждение, а с другой – с помощью тех же английских фунтов добыл, вероятно, документы, свидетельствующие о тайных сношениях Совнаркома с кайзером, и, видимо, нашел способ, чтобы они оказались на столе у командующего флотом.

По большому счету вопрос даже не в подлинности или подложности этих документов, изъятых у А.М. Щастного после ареста. Информация стекалась к нему из самых разных источников и сосредотачивалась в его штабе. Он ее сортировал, изучал, анализировал. И установил для себя, о чем свидетельствуют все его шаги, четкий водораздел. Делать только то, что нравственно с точки зрения российского офицера, то, что на пользу Родины и в ее интересах. И наоборот – любые действия и приказы власти, являющиеся в его понимании предательскими, слепо не выполнял, старался корректировать, оттягивать по времени под разными предлогами. Самый наглядный пример тому – его позиция, связанная с уничтожением кораблей флота за деньги.