В поисках правосудия: Арест активов - Билл Браудер Страница 4

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть этот документ. Это был шаблонный текст с пропусками в тех местах, куда должны быть вписаны вменяемые мне преступления. Единственное слово, которое было вписано, — «мошенничество».

Стул скрипнул, когда я вернулся в изначальную позу. Я посмотрел на полицейского и переводчицу. Они хотели увидеть мою реакцию. На протяжении многих лет путинский режим обвинял меня в куда более серьезных преступлениях, поэтому просто «мошенничество» не произвело на меня никакого впечатления. Я удивился скупости Кремля в этом вопросе.

Я снова потребовал своего адвоката.

— В свое время, — ответила переводчица.

В этот момент в коридоре началась суматоха. Полицейский, которого я до этого не видел, влетел в соседнюю комнату, заполненную людьми в форме, и громко хлопнул дверью. Полицейский и переводчица, которые были со мной, переглянулись и быстро вышли, опять оставив меня одного. Через пять минут дверь в ту комнату распахнулась, и оттуда вывалилась целая толпа.

Я окликнул переводчицу, она заглянула в мою комнату. «Что происходит?» — взмолился я. Проигнорировав мой вопрос, она вышла и растворилась в толпе.

Но через пять минут в комнату вошел полицейский, который предъявлял мне обвинения. За собой он тащил переводчицу, как на буксире. Оба выглядели понуро. Он  что-то пробормотал ей на испанском, и, повернувшись ко мне, она перевела: «Господин Браудер, мы только что получили указание из Генерального секретариата Интерпола в Лионе. Они потребовали вашего немедленного освобождения, сообщив нам, что ордер на ваш арест ­недействителен».

Я воспрянул духом. Мой телефон снова зазвонил, я встал и спросил:

— Теперь я могу пользоваться своим телефоном?

— Си. — В переводе я уже не нуждался.

Я быстренько забрал свои телефоны, а заодно и документ с обвинением. 178 пропущенных звонков. Среди них было сообщение от министра иностранных дел Великобритании Бориса Джонсона с просьбой позвонить ему, как только смогу. Практически все новостные бюро: «Эй-би-си», «Скай Ньюс», «Би-Би-Си», «Си-Эн-Эн», «Тайм», «Вашингтон Пост» — интересовались тем, что происходит. Были весточки от жены, от сына Дэвида и от многих моих друзей по всему миру, включая и Россию. Я отправил эсэмэску супруге, сообщив, что жив и здоров и скоро ей перезвоню. Такие же сообщения я отправил Дэвиду и коллегам в нашем лондонском офисе.

Я поспешил перейти в часть участка, открытую для посетителей. Настроение у полицейских явно изменилось. Еще бы, они думали, что задержали Карлоса Шакала наших дней, а теперь я просто ухожу.

Наконец-то я дозвонился до моего испанского адвоката. Пока меня держали в участке, он обзванивал всех, кого знает в правоохранительных органах Испании, но всё впустую.

Спас меня «Твиттер». Один твит породил шквал звонков в Интерпол и руководству Испании, которые в конечном счете осознали, в какую авантюру их втянули.

Когда я покидал участок, полицейский, участвовавший в моем задержании, застенчиво подошел ко мне с переводчицей. «Они просят удалить твит с их фотографией. Сможете?» — спросила она.

— Я нарушу закон, если этого не сделаю? — Она перевела мой вопрос. Полицейский пожал плечами.

— Тогда нет, я не буду его удалять.

Мой твит и по сей день там, где он должен быть — на моей странице в «Твиттере».

Как ни смешно, они предложили подбросить меня до отеля. С улыбкой я ответил:

— Пожалуй, не стоит. Из-за всех этих передряг я уже опоздал на встречу с прокурором Хосе Гриндой на сорок пять минут.

Стоило мне упомянуть его имя, как их лица побелели. Чуть ли не на коленях они умоляли разрешить им отвезти меня к нему.

Я согласился. В этот раз мы поехали на автомобиле классом гораздо выше.

Меньше чем через полчаса мы уже были в прокуратуре. В вестибюле меня встречал сам Хосе Гринда. Он был явно подавлен тем, что, приехав в Мадрид по его приглашению дать показания против русских бандитов, я был арестован его коллегами по приказу этих самых бандитов.

Мы прошли в кабинет, и я рассказал ему историю, которая произошла с Сергеем Магнитским, историю, которую я уже много раз рассказывал. Я рассказал, что Сергей был моим российским юристом, и что в 2008 году его взяли в заложники коррумпированные силовики, и что его убили в СИЗО за то, что он работал со мной. Я рассказывал ему о тех, кто стоит за убийством Сергея, и о тех, кто нажился на краже наших 230 миллионов долларов налогов, той самой краже, которую он помог раскрыть. А еще я рассказал ему о том, что 33 миллиона долларов из этих преступных денег пошли на скупку элитной недвижимости на Испанской Ривьере.

По блеску в его глазах я чувствовал интерес к нашей истории. По окончании встречи я понял, что у нас появился еще один союзник на Западе, а с растрескавшегося потемкинского фасада путинского авторитета отвалился еще один огромный кусок штукатурки.

2. Флейта

Как меня угораздило оказаться в этой ситуации?

Во всём виновата флейта. Именно она, настоящая серебряная флейта, которую подарили мне на одиннадцатилетие. Это был подарок от моего любимого дяди, которого, как и меня, звали Билл. Он был флейтистом-любителем и профессором математики в Принстонском университете.

Я обожал эту флейту. Мне нравилось в ней всё: и как она выглядит, и как лежит в моих руках. Мне нравилось, как она звучала, но я был еще тот флейтист. И всё равно я занимался на ней столько, сколько мог, и меня даже взяли в школьный оркестр, правда, самым последним флейтистом. Репетиции оркестра проходили три раза в неделю.

Экспериментальная школа при университете находилась в районе Гайд-парк южного Чикаго. Моя семья жила в таунхаусе из красного кирпича в четырех кварталах от Чикагского университета, где мой папа был профессором математики, как и мой дядя. В то время район Гайд-парк был весьма неспокойным, а соседние районы — еще менее благополучными. Детям было строго-настрого запрещено уходить дальше 63-й улицы на юге, Коттедж-Гров на западе и 47-й улицы на севере. На востоке разрешенную территорию ограничивало озеро Мичиган. Вопросы безопасности своих преподавателей и их семей университет всегда ставил превыше всего, поэтому нанял частные охранные агентства в помощь полиции и установил телефоны безопасности практически на каждом углу. В итоге в районе Гайд-парка охраны на одного человека было больше, чем в любом другом районе страны.

Благодаря этим мерам безопасности родители разрешали мне ходить в школу одному.

Как-то весенним утром 1975-го, когда я шел в школу, ко мне подошли три подростка, которые были старше и крепче меня. Один из них, тыча в футляр с флейтой в моей левой руке, прогремел: «Эй, сопляк, что это у тебя в коробке?»