Пирамида жива… - Юрий Сергеевич Аракчеев Страница 40

«Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь!»

Вот и в литературе. Толстой, Достоевский, Чехов – самые «жалостливые», самые добрые, может быть, самые нравственные, духовные, самые «общинные» в мире писатели. И философы такого же плана – Соловьев, Бердяев, Федоров, Флоренский, Герцен… – тоже наши. А музыка, живопись? Но особенно все-таки – литература. Ни в одной стране, пожалуй, литература не была в такой степени жертвенной, совестливой, так мучительно и неравно противостоящей властям. Многократно ссылаемый, а потом и сожженный протопоп Аввакум, объявленный «бунтовщиком» Радищев, официально считавшийся сумасшедшим Чаадаев, приговоренный к смертной казни Достоевский, отлученный от церкви Толстой, проклятый властями и высланный из страны Солженицын. Сотни писателей, уморенных в концлагерях, расстрелянных, доведенных до самоубийства, затравленных. Мачехой для лучших своих сынов и дочерей назвал Россию поэт Максимилиан Волошин. Где, в какой стране такое было еще? «Вся русская литература возникла по недосмотру начальства» – кажется, эти слова принадлежат Салтыкову-Щедрину.

Но… Наряду с героями-защитниками, выразителями «совести и боли народной», ни в одной стране, наверное, не было столь бездарной, однако же нахрапистой, столь продажной, трусливой, подлой литературы, как определенная часть литературы нашей. Где еще могли так слащаво (и так серьезно!) восхвалять вельможных тупиц и убийц, одновременно слыша и – не желая слышать! – вопли терзаемых, убиваемых – тех, от имени которых и восхваляли?

Самодурство и мазохизм, вязкая лень и безоглядный порыв, озлобленность и безграничная доброта, покорная униженность и убежденное мессианство…

Так и кажется, что в Россию не устают посылать десант – чтоб удушить в конце концов эту «жалостливость», «общинность», доверчивость и наивность, широту и «загадочность» русской души, которая, несмотря ни на что, все еще жива…

Откуда-то извне десант, что ли? Звездные, что ли, пришельцы? Серые карлики. Об этом, кстати, и повесть последняя моя – «Карлики».

А все-таки русских любят. В какой-то степени и сейчас. Несмотря ни на что.

И стоило только затеять нашим правителям «перестройку», как весь мир тотчас со вниманием и сочувствием повернулся к нам. А Горбачев стал самым популярным политическим деятелем.

И при всем нашем «ненавязчивом» сервисе, бытовой неустроенности, бестолковости, засилье тупого бюрократического начальства, иностранцы любят у нас бывать. И бывали бы еще больше, гораздо больше, если бы не гонор, невежество, подозрительность, беспардонное хамство, некомпетентность тысячи тысяч наших чиновников, этих многочисленных «серых карликов», словно поставивших своей целью создать в «загадочной» стране совершенно невыносимую атмосферу.

– Что же вам нравится у нас? – не раз спрашивал я у гостей из разных стран мира.

– Понимаете, ни у кого в мире, кроме вас, нет такой открытой души, – приблизительно так отвечали многие. – В Европе, например, просто немыслимо, чтобы один человек вот так, ни с того, ни с сего открывал вдруг душу другому. И бескорыстно! – вот что непостижимо. У вас сочувствовать умеют чужому человеку, понимаете? У вас улыбки хоть и редкие, но искренние, сердечные. А у нас они сплошь да рядом приклеенные. Чтоб показать: все, мол, в полном порядке, о-кей, я молодец, а потому и дела у меня всегда в ажуре. Хотя на самом деле это далеко не всегда так.

Не берусь судить. Думаю даже, что мнение это на сегодняшний день очень поверхностно. Потому что именно доверчивость, именно умение и желание сочувствовать другому искореняли в нас в течение последних семидесяти с лишним лет Советской власти особенно упорно, дьявольски, силами невиданного в истории репрессивного аппарата. Уникальный символ – Павлик Морозов – родился у нас. Это вам не синьор Монтанелли, мучительно переживающий свой вынужденный поступок. Но… Некий серьезнейший смысл в его поступке ведь есть! Ведь еще Христос сказал: «И враги человеку домашние его» («От Матф.» 10-36). Почему? А потому, что древние «домостроевские» устои тормозили человеческую личность на святом ее пути к самому Христу – к свободе. Ведь отец Павлика Морозова был кулак, эксплуататор народа, а значит и на самом деле враг Павлика. Идейный враг. А ведь борьба идей шла всерьез – не на жизнь, а на смерть. Ведь Российская империя – самодержавная, царская – держалась силой. А идея, провозглашенная коммунистами, должна была объединить ее добровольно, без унижения властью, на основании общей задачи – создания справедливого, многонационального общества, без эксплуатации человека человеком, где человек человеку «друг, товарищ и брат». Это сейчас новые хозяева смеются над тем лозунгом. Он кажется им наивным, глупым, абсолютно нереальным. А зря. Иного пути у человечества все равно нет. Иной путь – терроризм и война. Теперь термоядерная.

Другое дело, что большевики во главе с Лениным в решающий момент, когда стало трудно, фактически предали социалистические идеи всемирного братства, взяв на вооружение абсолютное «единоначалие» и жестокий террор. Тонкое это дело! Нельзя, идя к цели, пользоваться средствами, противоречащими этой цели, нельзя терять из виду желаемую вершину. А большевики потеряли. Но нельзя забывать, что первым был, все-таки, Белый террор, и только в ответ на него – Красный.

Очевидно теперь, что при всех несомненных все-таки достижениях советского строя, их средства в значительной степени перечеркнули их цель. Увы.

И все же нечто такое, о чем говорят иностранные гости, в нас действительно есть. Не выбили до конца. И так хочется в мучительной тоске повторять: «Ты проснешься ль, исполненный сил?… Иль… духовно навеки почил?» «Вынесет все – и широкую, ясную, грудью дорогу проложит…»? «Россия вспрянет ото сна»?

Вот и в книге Кюстина «Россия в 1839» такие строчки: «Долго ли будет провидение держать под гнетом этот народ, цвет человеческой расы? Когда пробьет для него час освобождения, больше того – час торжества? Кто знает? Кто возьмется ответить на этот вопрос?» (Маркиз Астольф де Кюстин «Николаевская Россия» М. Изд. Политической литературы, 1990, стр. 275).

И как же пришлось мне ощутить те же самые чувства после выхода моей «Пирамиды», читая взволнованные, искренние письма и… видя совершенно противоречащее им глухое молчание официальной прессы и странное поведение коллег и сослуживцев, похожее если не на предательство и трусость, то на что? Искренние, честные, исповедальные письма были все с обратными адресами как знаками абсолютного доверия. Звонки. Визиты домой… Да-да, были «ходоки» из разных мест необъятной Родины. Возвращаюсь домой откуда-то – стоят на лестнице, ждут. Или звонят в дверь, когда я дома.

– Я приехал (приехала) из… (назывался город). Вот, почитайте, пожалуйста, я потом позвоню, и если