Антон Буслов - Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни Страница 44

24 января врачи ищут у меня на теле раздражения кожи. Причем с лицами заядлых грибников. Я настораживаюсь после их очередной дискуссии: “Ну вот же сыпь. Да не сыпь это”, – и уточняю, чего ради они ее так жаждут. Оказалось, сыпь – наиболее частный побочный эффект приживания донорских клеток. Так что они ищут ее в качестве благого знака. В качестве первого подобного знака они уже нашли рост лейкоцитов с о до 0,2. Параллельно поиску такого рода радостей идет борьба за общее состояние организма… Сегодня с 39,8 °C возили на компьютерную томографию грудной клетки. Врач глянула на снимки – вроде неплохо. Описания будут позже. За три дня прибавил три килограмма, при том что не ел вообще. И не пил. Так-то, худеющие, природа гораздо разнообразней, чем мы о ней думаем. Проще говоря, у меня начались отеки водой, поступающей из капельниц, которые мне ставят. Задумаете худеть – никаких капельниц! В общем, все не без приключений, но в пределах генерального плана!

На текущий момент врачи считают начало приживания стволовых клеток свершившимся фактом, что подтверждает “переход через ноль” на анализе крови. Мне начали делать стимулирующие уколы, чтобы активизировать процессы роста. Сегодня дошли до неприличного уровня 1,7, так что теперь у меня есть какой-то иммунитет. На этом остановились, чтобы не спровоцировать реакции нового иммунитета против организма. Почти каждый день переливают обычную кровь. За разные типы клеток костного мозга отвечают разные “корешки”. Самый нежный из них – тромбоцитовый. Он будет дольше всех восстанавливаться. То есть о выписке можно будет говорить, глядя на динамику роста тромбоцитов без учета перелитых.

Сейчас выпали волосы. Точнее, посыпались. Завтра попробую повыдергать оставшиеся и смыть. Бриться при низких тромбоцитах нельзя. Я по-прежнему на полной голодовке – не ем, не пью. Очень болят язвы, высыпавшие на слизистой рта и глотки. Из-за этого колют обезболивающее. Сна нормального тоже нет – постоянно меняются капельницы, надо полоскать полость рта, что-то еще делать. Получается набор рваных лоскутов дня и ночи. Из-за слабости это добивает окончательно. На монитор не могу долго смотреть, больно становится. А так как упало зрение, не могу толком читать текст.

И еще раз огромное спасибо всем, кто меня поддерживает! Для тех, кому предстоит трансплантация костного мозга, всякие штуки вроде депрессии очень характерны в силу сложности и изнашивающей монотонности процедуры, а мне достаточно комментарии почитать или в Твиттер зайти – сразу все становится и легче, и приятней.

20 января – 27 января 2014 года

Фигурность

Миллион лет назад – в другой жизни. На ногах маленькие коньки, с ботинками, прошитыми для жесткости армейским ремнем. Жесткое крепление суставов стопы – залог успеха в фигурном катании: ни в коем случае нельзя допускать, чтобы нога мотылялась из стороны в сторону. А ботинки почему-то выпускали недостаточно жесткими, и их требовалось доводить до ума таким вот способом.

Я ступил на лед, прокатился метр и упал. Мне больно, лед, оказывается, твердый. Я не знаю почему, но вечером, в свете прожекторов, со стороны он кажется мягким, блестящим и упругим. На самом деле он очень твердый, но чтобы узнать это, надо сделать шаг и упасть. Первый раз упасть на коньках. Мне пять лет, из-за бортика ледового поля школы фигурного катания олимпийского резерва на меня смотрит мама. Я оборачиваюсь к ней, мне больно и хочется плакать, а она машет мне: “Иди вперед”. И я встаю на колено, потом на обе ноги, качусь еще пару метров и опять падаю.

Наша тренер – не то что тренер другой группы – не давала нам никаких поблажек, а вот соседи вышли, опираясь на стулья, которые катили перед собой. Мы же просто падали: дюжина детишек, впервые ступивших на лед. К концу бесконечного поля стадиона мы уже знали, что на коньках не надо ходить, как по земле, на них надо катиться, отталкиваясь кромкой лезвия. На обратном пути я упал всего несколько раз.

Фигурное катание – особая школа, где учат вставать и идти дальше после того, как упадешь. Это уже потом были городские соревнования, перебежки вперед, назад, вращения, “тулупы”, прокат обязательной программы под музыку. “Оставь варежки в сугробе на три круга” – специфическое наказание за халтуру и отсутствие старательности. И даже первые места, которые были важны для мамы на трибуне, но не для меня, мечтающего лишь о термосе с теплым чаем. Она волновалась, я – нет. В ту пору я был слишком хорош, чтобы думать об успехе или мнении окружающих. Мне просто нравилось кататься. Сейчас на месте катка школы олимпийского резерва в Воронеже построили многоэтажный жилой комплекс, а что стало с самой спортшколой, я не знаю.

В прошлый раз я вставал на коньки прошлой зимой, в Брайант-парке. Этот парк – небольшой кусочек общественного пространства в самом центре Нью-Йорка, в трех минутах ходьбы от Таймс-сквер. Летом там отдыхают на лужайках. Именно там придумали расставлять стулья и столики, а также сделать подключения для зарядки ноутбуков. Зимой там заливают каток. Он бесплатный – платные только камера хранения и прокат коньков. Там было немного людей, я просто зашел посмотреть, и сам, не понимая как, оказался в небольшой очереди за коньками напрокат. Тогда я только приехал в США, чтобы лечить рак, не знал и двух слов по-английски и совершенно не представлял размер своей ноги в дюймах. Мне все равно быстро подобрали коньки: одна беда – мужчинам невозможно взять напрокат фигурные коньки. Только хоккейные. Мне нужны “зубчики” для прыжков! А мужские фигурные коньки с зубчиками трудно отыскать даже в продаже, не говоря уж о прокате.

О том, что лед вовсе не мягко-упругий, а твердый, я вспомнил, первый раз оказавшись на спине. Я упал на нее и подумал: “О, боже! Ведь я могу и не встать”. Потому, что только после падения вспомнил, что лимфома “съела” у меня четыре позвонка. Это невероятное самодурство – вылезти на лед с травмой позвоночника и анемией от химиотерапии. Это невероятное самодурство – вылезти на лед и не кататься, как все, вдоль бортика, а пытаться исполнять элементы фигурного катания на хоккейных коньках после более чем десятка лет перерыва.

А еще это невероятное счастье – снова думать, что можно упасть, встать, упасть снова, сделать перебежку назад (ее проще делать, чем перебежку вперед), оттолкнуться от твердого льда и сделать хотя бы пол-оборота в воздухе, прежде чем сделать выезд, в то время как все вокруг просто “перебирают лапками” вдоль бортика. Невозможно ничем оправдать риск расстаться с жизнью, кроме острой, щемящей сердце памяти о том, что ты все еще живой, хотя болезнь и пытается запретить тебе так думать. Вкус жизни стоит риска смерти, а вкус победы стоит риска неудач. И да, возраст меня испортил, в Брайант-парке мне очень хотелось непременно сделать прыжок на льду, на зависть всем вокруг. Смешное и ненужное позерство!

Только что в вену ушли последние капли из пакета с красной кровью: гемоглобин после трансплантации костного мозга все еще не может восстановиться, и мне требуются переливания. На руке ярко-желтая бирка “Fall risk!” как напоминание, что я могу упасть, просто поднявшись с больничной койки. При низком гемоглобине и низких тромбоцитах такое падение может оказаться последним. Сегодня месяц с того момента, как я лежу в больнице на трансплантации костного мозга, и три года, как мне поставили диагноз “лимфома”. И я каждый день требую от врачей, чтобы меня скорее выписали, чтобы я мог отвязаться от капельницы и начать ходить своими ногами. Радиотерапия “залатала” шейный позвонок. Трансплантация костного мозга проведена успешно, без серьезных осложнений. Сегодня я смотрю по NBC, как на олимпийском льду Сочи-2014 катает программу Юлия Липницкая, и хочу опять встать на коньки. Удивительно, но я по-прежнему не хочу довольствоваться ничем, кроме нормального катания, перебежек, прыжков, “восьмерок”, – меня не удовлетворяет “обязательная программа” со штангой капельницы по круговому коридору в отделении онкологии.

Наверное, это потому, что меня с пяти лет учили падать, вставать, снова падать и не особо рассчитывать на то, что можно будет за что-то ухватиться. А еще потому, что это просто красиво, когда в свете прожекторов на блестящем льду кто-то отрывается от земли и пластично, с необыкновенной грацией, наплевав на законы земного притяжения, крутит прыжки и вращения.

Миллион лет назад, в другой жизни, мама отдала меня в спортивную школу олимпийского резерва, чтобы я был закаленным и поменьше болел всяческими простудами. С тех пор прошла куча времени, а я все равно помню, как шел и падал первый раз на фигурных коньках на обманчивом твердом блестящем льду. И очень хочется жить. К сожалению, я не умею рассказать, как же хочется снова жить, не задумываясь перед тем, как выйти на лед на коньках…