Русская эмиграция и гражданская война в Испании 1936–1939 гг. - Константин Константинович Семенов Страница 46

Мы глазам своим не поверили и подумали, что нам грезится; между тем это был не сон – перед нами стоял действительно русский монах, архимандрит Иоанн (Шаховской), который, преодолев необычайные трудности, добрался до нас. Радости нашей не было конца. При исключительном отношении к нам, русским добровольцам, испанцев, как властей, так и всего населения, мы были лишены православной церковной службы, а в том Крестовом походе, который ведется здесь, так ценна молитва. Наш батальонный командир, кап<итан> Руэс, воплощающий в себе лучшие традиции испанских традиционалистов (карлистов) и исключительно сердечно и чутко относящийся ко всем нам, предоставил в распоряжение отца Иоанна свой автомобиль. Мы отправились на позицию, где стоит рота рекете, в которую входит самая большая группа русских. С вечера наши были предупреждены капитаном Руэсом о приезде батюшки и чтобы они воздержались от еды ввиду предстоящей литургии.

Поездка по этой части Кастилии представляет некоторые опасности. Здесь нет беспрерывной линии фронта и благодаря гористой и лесистой местности, маленьким группам красных удавалось несколько раз пробраться на нашу сторону и производить нападения на отдельных лиц. Мы с сержантом Р. зарядили наши винтовки, исходя из пословицы, что береженого Бог бережет. Местность, которую нам пришлось проезжать, очень красива и гориста. Местами горы покрыты сосновым лесом. На фоне пейзажа, то тут, то там, расположены маленькие домики, выбеленные снаружи и покрытые красной черепицей, что носит особый местный колорит.

Ехать пришлось около полутора часа. В разговоре с батюшкой мы не заметили, как прошло время и мы оказались в деревне, где в боевом резерве стояли наши.

Деревня – типичная кастильская деревня, приютилась на склоне горы. Полное отсутствие растительности, довольно беспорядочно построенные из сырца дома, опять-таки под красными черепичными крышами, узкие крутые тропинки, ведущие от одной группы домов к другой. Дома в большинстве случаев двухэтажные с довольно просторными комнатами.

Мы приехали раньше назначенного времени, наши еще не были готовы. Старший группы – испанский капрал и русский доблестный офицер-первопоходник, Петр Васильевич Б. вышел нам навстречу, а за ним и все остальные.

Поднялись по крутой лестнице. Первое, что бросилось нам в глаза, это полочка в углу, с которой свешивался наш русский трехцветный флаг и на которой стояло несколько иконок и теплилась лампада. По бокам, на выбеленных стенах, талантливо нарисованы поручиком Н.К.С. с одной стороны наш двуглавый орел, с другой скрещенные шпаги: эмблема России и воинской доблести.

Русская речь, загорелые приветливые и открытые русские лица, сразу создали удивительное настроение, не ослабевшее до конца нашего пребывания в деревне.

Начались необходимые приготовления к совершению литургии. Поставили под образами стол, накрытый белой скатертью, достали две испанские церковные свечи. Облачившись, батюшка прочел молитву и стал исповедывать всех по очереди, после чего начал служить Литургию. Импровизированный хор, под управлением поручика К.А.Г., в составе которого спелись очень хорошие голоса, сначала робко, но затем смелее и сильнее, очень недурно справился со своей задачей.

Вдохновенное служение отца архимандрита, вся окружающая обстановка, создавали исключительное по своей глубине впечатление, и я увидел слезы на глазах у многих из этих воинов исключительной силы воли, закаленных в боях, сумевших своей доблестью и храбростью заслужить восхищение и глубокое уважение испанцев, и я сам не заметил, как по моим щекам текли слезы.

По окончании обедни, о. Иоанн произнес исключительную по силе и глубине проповедь. После этого мы пошли к командиру роты, которого наши прозвали «папой» за его добродушие и за то, что у него в роте младшим офицером служил его 18-летний сын и простым рядовым – племянник.

Забыл сказать, что к обедне пришли несколько солдат-испанцев, и надо было видеть, с каким вниманием и благоговением они следили за службой, осеняя себя крестным знамением, когда мы это делали.

Наши расположены в доме, принадлежащем одному из немногих жителей, ушедших с красными, и они полные хозяева помещения. Стали готовиться к завтраку, нашли несколько столов, правда, не одинаковой высоты, но достаточно длинных, чтобы мы могли за ними уместиться, накрыли столы одеялами и уставили их незатейливыми, но обильными яствами. Первую чарку, как старейший из присутствующих, я поднял за Россию, и надо было видеть, как она была принята, какое ура было на нее ответом. Затем пошли другие тосты, немногословные, но шедшие от чистого русского сердца, и глубоко трогательные.

Не будучи здесь, с нами, нельзя дать себе отчета что мы переживали. Ведь только подумать: в горах Кастилии, в национальной Испании, русский священник-монах совершил для русских добровольцев божественную Литургию…

Как маленький штрих отношения жителей к русским, могу вам рассказать следующий случай: один крестьянин, узнав, что к русским приехал их священник специально для него спек пирог и принес его батюшке.

После завтрака беседа затянулась, и не были бы мы русскими, если бы не начали петь наши старые военные песни к радости местных жителей. К сожалению, отцу Иоанну надо было торопиться, чтобы поспеть посетить другие русские группы, и попрощавшись с гостеприимными хозяевами и провожаемые ими, мы пошли к автомобилю. Собрались уже садиться, как из толпы вышла пожилая женщина, жена местного мэра, поцеловала батюшке руку и попросила его и всех нас сделать ей честь перед отъездом – зайти к ним. Конечно батюшка согласился, и мы отправились к алкальду (мэр)…

Надо было чтобы возникла столь тяжелая гражданская война, чтобы – мы, русские, узнали ближе испанский народ, его исключительный патриотизм, храбрость, редкое гостеприимство и, вопреки создавшемуся мнению, редкую христианскую добродетель – большую терпимость в вопросах веры…

Гренадер

Свидание с советскими летчиками

Первый советский летчик, с которым я встретился в Испании, в новой саламанкской тюрьме, был очень напуганный и буквально раздавленный произошедшим, русский 24-летний юноша. Он все время ожидает расстрела, и каждый вызов из камеры его трагически пугает. Успокаиваю его, как могу. Меня деликатно оставляют с ним наедине. Говорю ему, что нахожусь здесь проездом, что посещаю отдельно живущих, не имеющих своей церкви русских людей, и, узнав, что находятся здесь пленные русские люди, вознамерился непременно их посетить. Как священнику, мне это было разрешено. Спрашиваю его имя-отчество, откуда он, кто остался в России…

Он – москвич. Расспрашиваю про некоторые знакомые места Москвы. Пленник немного приободряется, видя простоту моего разговора и доброжелательный взгляд мой… Не знаю, приходилось ли мне в жизни кого-нибудь так жалеть, как жалел я, от всего сердца моего, этих троих русских людей – советских летчиков, сбитых над полем сражения в Испании, обожженных, взятых в плен и ожидающих военного над собой суда