Ирина Щербакова - Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников Страница 5

1 Катаяма – жилой массив в Старопромысловском районе г. Грозный, назван так в честь лидера японской компартии Сэна Катаямы (1859–1933).

2 Осветительные бомбы, снаряды, мины используются не для психологического давления, а чтобы обеспечить прицельное ведение артиллерийского огня и бомбометания.

3 Шали – районный центр к юго-востоку от Грозного.

4 Виктор Алексеевич Попков (1946–2001), геолог, активист правозащитного движения 1990-х годов, журналист, послушник старообрядческого монастыря. Вел большую гуманитарную работу в зонах постсоветских вооруженных конфликтов – в Нагорном Карабахе, в Абхазии, в Чечне. В первую чеченскую войну его силами были освобождены десятки пленных российских военнослужащих. Во вторую войну Виктор доставлял гуманитарную помощь мирному населению, в том числе в горные районы. Смертельно ранен бандитами в с. Апхан-Кала 18 апреля 2001 года, умер в Москве 2 июня.

О нем и его деятельности см. сайт http://viktorpopkov. narod.ru.

5 Выборы президента и парламента Чечни проходили 27 января 1997 года, в первом же туре президентом был избран Аслан Масхадов.

6 Боевики под общим командованием Руслана Гелаева вошли в южные районы Грозного 6 марта 1996 года и отошли 8 марта.

7 Боевики вошли в Грозный 6 августа 1996 года и блокировали федеральные силы в гарнизонах, в зданиях, на блок-постах; начались бои.

8 Семья Максима Исаева выходила из города в северо-западном направлении, по Старопромысловскому шоссе.

9 Единственная восстановленная на тот момент площадь в центре Грозного, с которой обычно вело репортажи телевидение.

История для моих детей

Лариса Аюбова, г. Грозный[1]

Вот я и начинаю свою историю. Историю, которая вряд ли будет веселенькой. Хотя есть в ней и несколько уцелевших моментов, которые проблескивают среди руин моей основной жизни.

Когда сказали, что хорошо бы написать историю жизни, я поймала себя на мысли, что мне не очень-то хочется это делать. Ведь придется заново окунаться в это озеро слез и крови или, можно даже сказать, болото, которое начинает засасывать, как только ты в него войдешь, и стоит больших усилий выйти оттуда сухим и беззаботным. К тому же мы, дети Чечни, стараемся оставлять все самое плохое позади: иначе жить будет просто невозможно.

У нас в Чечне обычно, если хотят рассказать о каком-то событии, ориентируются по войнам, говорят: «А вот после первой войны…» или «до второй войны…» Так вот, до первой войны я, Аюбова Лариса Айндиевна, проживала в городе Грозном. Жила я, правда, тут недолго, всего два года, так что я почти не помню Грозный неразрушенным. До этого я жила в городе Череповце Вологодской области. Мрачное место – по крайней мере таковым оно навсегда осталось в моей памяти.

Мы приехали в Череповец, когда мне было три года. Родители только закончили институт (учились они в городе Коломне, на филологическом факультете). Вернувшись оттуда, устроиться в Грозном они не смогли, а жить в селе не захотели.

В Череповце училась моя тетя, она предложила родителям приехать, и мы поехали туда. Казалось, что время тянется долго, я постоянно скучала, единственные счастливые моменты – это когда мы приезжали на Родину. Почему мне так не нравилось в Череповце? В школе слишком сильно сказывалось то, что я была приезжей. Моя фамилия слишком сильно выделялась на фоне «Петровых», «Сидоровых». Новый учитель обязательно должен был как-то ошибиться и смешно назвать мою фамилию, и, конечно, все должны были рассмеяться. И вообще – девочка непонятно какой национальности: то ли «цыганка», то ли «чукча». Таков был мой статус. Из-за этого я была очень скованной. «Тихоня» – именно так меня прозвали одноклассники.

В Череповце мы прожили около одиннадцати лет. Затем мы вернулись на Родину! То было одно из ярчайших событий моего детства! Здесь мне очень понравилось, первое мое впечатление от Грозного было: наш город, наши люди. Но недолго пришлось радоваться возвращению.

Я не побоюсь сказать, что лучшие годы в моей жизни просто-напросто вычеркнуты. И никто никогда не возместит это ни мне, ни моим ровесникам.

Ноябрь 1994 года – страшное время, надолго оставшееся в моей памяти1. В мою республику, в мой родной край пришло самое страшное, что есть на нашей планете, самое страшное, что показывали в фильмах и рассказывали в книгах, то, что, казалось, никак не может произойти ни со мной, ни там, где я живу. Но все-таки это пришло, и никто не смог помешать.

Нас привезли в Ачхой-Мартан2, в родное селение моей матери. Если до сих пор мы были здесь гостями, то теперь стали беженцами. Да, если учитывать то, сколько мне приходилось находиться в этом состоянии, то можно сказать, что я – пожизненная беженка, скоро, наверное, привыкну к кочевому образу жизни и буду жить, как цыгане. Но все же, надеюсь, что ничего больше не произойдет, хотя надежды на мирную жизнь так часто рушились, что мы никогда не говорим о своем будущем с уверенностью.

Из Ачхоя нам пришлось ехать в Махкеты3, в этом селе я родилась. Прежде я редко бывала здесь, но теперь познакомилась поближе с этим местом при «приятных обстоятельствах».

Я в основном сидела за книгами. Мне очень нравилось читать приключенческие романы, а больше всего я любила книги Генри Райдера Хаггарда «Дочь Монте-сумы», «Дети тумана». Хотя бы с этими героями я могла попутешествовать! Да, время было военное, но мы старались не замечать всего, что происходит вокруг. Жить хотелось несмотря ни на что! Так иногда хотелось посмеяться! Часто взрослые осуждают нас за то, что нам иногда бывает весело. Это так обидно, кажется – почему они не могут нас понять, ведь так мало радости пришлось на наше время, а мы устали от вечной скорби и страданий!

В Махкетах спокойная обстановка тоже была недолго. Ночью начали бомбить с самолетов4. Бомбили очень близко, и у нас, конечно, как всегда, первая реакция – в подвал. Наш подвал был слишком холодным – ведь люди их строят для хранения консервированных продуктов, а не для сохранения людей. Соседский подвал был более надежен, и мы побежали туда. Я хорошо помню этот момент. Ночь была очень темной, мы бежали наугад и несколько раз падали, соседи вроде бы жили недалеко, а путь показался таким длинным.

Мне кажется, что труднее всего приходилось мужчинам. Они должны были сохранять спокойствие, так как им не подобает панически бежать. Успокаивать других, когда сам находишься в таком же положении, – это очень трудно.

Бомбили не переставая. Около 30 человек сидели в одном подвале, хуже всего было слышать крики женщин и детей. Читались все молитвы, какие только предусматривал ислам. «Читайте молитву!» – только и было слышно в этом помещении.

Прекращать бомбежку, по-видимому, не собирались. Как мы потом поняли, бомбили они курорт.

Я не знаю, что им сделала база отдыха, может, она им напоминала базу боевиков, которых здесь и близко не было5. Потом уже начали наносить удары и по селу. И взрослые решили, что надо незамедлительно выезжать. Только забрезжил рассвет, мы собрали вещи, уложили на дядин КамАЗ. С нами было очень много родственников, и мы всей толпой забрались в кузов автомобиля. Как мне все это было невыносимо – одетые во что попало люди с испуганными лицами, всю дорогу приходилось терпеть плач детей. Нас было так много, что мне показалось на минуту, что я задохнусь.

Чтобы попасть в Надтеречный район6, в который мы направлялись, нам сначала надо было проехать Республику Дагестан, в результате это продлилось целые сутки. Ехать напрямую было опасно, и мы ехали по каким-то ужасным дорогам. В один момент показалось, что машина как будто переворачивается, но мы так и не поняли, что это было. Впереди ехал автобус, на нем была наша тетя, она наблюдала за нашим КамАЗом из окна. На минуту она увидела, как наша машина накренилась над пропастью и чуть не перевернулась. В эту минуту у нее чуть не разорвалось сердце, а мы даже и не поняли, что с нами происходило.

Мы прожили в станице Калиновской около месяца, в Грозном вроде бы все налаживалось… и наступило время возвращаться. Мы приехали на электричке7. Когда мы вышли с вокзала, было такое ощущение, как будто мы в какой-то незнакомой местности. Эти высокие обгоревшие дома были как привидения. Странно было видеть все эти развалины, но и к этому я привыкла (какого бы труда мне это ни стоило) так же, как и к взрывам. Мне кажется, что какой бы силы ни был взрыв, я его теперь не испугаюсь. Как говорится, человек ко всему привыкает.

К счастью, квартира наша уцелела, хотя и сюда попал снаряд и одна комната обгорела. Но мы привыкли ценить то, что есть, и не сильно огорчились. Школу нашу тоже, к счастью, не сильно разрушили.

Я уже должна была пойти в 9-й класс. До войны мы так ленились делать уроки и иногда не хотели идти в школу, но сейчас было совсем не так, мы с огромным желанием приступили к учебе и стали намного дружней. Эта война нас только сплотила.