Александр Дым (LightSmoke) - Насилие.ру Страница 5

Указывают случайные или прямо надуманные причины: «улица узкая» или «песня не понравилась»: «Песня ж – и там уже, тем не нравится. Ну и пошла… или про их споют, или – задиры, ну и пошла… Не понравится одному там…» Компании из разных деревень, двигаясь навстречу друг другу, выкрикивали песни «под драку», с картинками (т. е. матом), нередко полные оскорбительных выпадов в адрес чужой деревни и тамошних парней, особенно их атамана и гармониста:

Это что же за гармошка?Это кто такой игрок?Оборвать бы ему руки,А гармошку – под порог!

Эта провоцирующая функция удалых песен зафиксирована в самих их текстах:

Эй, заигрывай «под драку»,Будем драку начинать.Виноватые пришодчи —Будем головы ломать!

Все это выглядит так, как будто драки возникали без причины или наличие причины не было обязательным: достаточно было повода, и традиция предоставляла специальные средства провокации.

Однако, в песнях «под драку» все-таки указывается причина, и всегда одна и та же: «из-за девушек»:

Товарищ, мою беленьку, мою белую рубашкуПрошу не обнимать. Порезали ножом.Если будешь обнимать —Мою прежнюю залеточкуНожика не миновать! Отбили грабежом.

Эта причина упоминается и в воспоминаниях участников: «Дрались, дрались, я и то участвовал – за девушек. Ну как? Вот приходят ребята из другой деревни. Ну, у нас уже какая-то ревность: мы же тоже там присматриваемся на своих девчат: кто-то кому-то нравится. А тут пришли ребята, да еще там удаль свою показали какую-то там – пляски, может быть, получились лучше… а уже когда начинают расходиться, невест разбирать – вот и тут. Если там кто-то остается в соседней деревне там с какой-то невестой, – тут уже начинают там, кого-нибудь подошлют – чтоб как-то этого парня отколотить, чтоб помнил». «Чужой возьмет девушку, пойдут в сторонку. А я, допустим, с ней дружу. Ну и камнем, чи палкой из-за угла кинешь. Ну и начнется драка…». «А на следующий день уже может быть такая драка – обильная. Прямо-таки почти деревня на деревню. Этот чужак придет с командой уже. Это такие сильные были драки…»

Заметим, что действительно «из-за девушки» в данном случае дрался, может быть, лишь тот, кто за ней ухаживал (как правило, атаман деревенской кампании). Другие ввязывались в дело потому что «наших бьют» или вообще не понимая, что происходит – «улица узкая!». Сами рассказчики, объясняя, что дрались «из-за девушек», тут же оговаривались, что на самом деле не это было причиной. Скорее, по традиции, «отцы наши так делали» и т. п.

В воспоминаниях фигурировал еще один сигнал (повод или причина?), инициировавший драки: защита детей. Причем детей этих порой специально подсылали к парню из чужой деревни. Житель Курской области приводит пример: парень из чужой деревни остается с девушкой посидеть, поговорить. Местные парни недовольны и «даже могут – ну, чтобы вот это – драку завести, – может, каких-то пацанов подошлют. Оне там начнуть, знаете, что-нибудь шалить, ну жених вроде – от невесты вроде надо как-то отогнать (они шутят над невестой, над ними). Ну, он за ними – вроде там что-то – их пугнуть. А тут местные сразу: „Ты что обижаешь наших детей, всё!“ – и пошла тут… Ну, кто сильнее, тот тому и вообще… тот того и наколотит».

В псковско-новгородском сценарии этот момент еще более разработан. Парни специально подпаивали подростков лет 10 и пускали их на гулянии впереди своей партии. Те кривлялись, сквернословили, делали непристойные жесты, задевали встречных парней из чужой компании – это называлось ломаться, подлезать, а сами подростки назывались ломальщики или хайки. Их роль, как и все прочие в драке, прописана в мужских песнях:

Подержите мою кепку,А я поломаюся.Не скажите моей матке,Что я в Бога лаюся!

Подростки в больших драках не участвовали; их роль – провоцировать взрослых парней: «Это хайки, как говорят… ну просто вот: рубаха-парень! Вот такие ломались, как правило. Гармонист играет, тут… человек двенадцать идет. Во всю ширину улицы… За ними еще, еще… Впереди кто-нибудь ломается. Он поломается, потом другой его сменит: тоже такой же веселый… Навстречу идет вторая шайка… Ну, а потом по какой-то причине или без причины – ну, начинается: как говорят люди – подлезают: вот идут-идут и кого-нибудь раз! – толкнут. Это называется подлезают, ага… И идут обратно. Ну, ясно, что тут уже пахнет…»

Трудно не заметить, что объяснения типа «за девушек» или «за наших детей» – это не указание настоящей причины драк, а способ их оправдания.

Тот же мотив выдвигают в качестве обоснования и былинные богатыри, побивая супостатов и срубая головы змеям:

Ай он вез-то Соловья да во чисто поле,Й он срубил ему да буйну голову.Говорил Илья да таковы слова:– Тоби полно-тко свистать да по-соловьему,Тоби полно-тко крычать да по-зверыному,Тоби полно-тко слезить да отцов-матерей,Тоби полно-тко вдовить да жен молодых,Тоби полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек.

Всячески подчеркивается угроза, которую представлял Соловей для «женщин и детей», – чем и оправдываются насильственные действия по отношению к нему. Причем обещания врага прекратить подобные злодеяния служат достаточным поводом отказаться от применения силы:

А змея тогда Добрынюшки смолиласи:Не придай ты мне смерети напрасныи,Не пролей ты моей крови бесповинныи.А не буду я пленить больше богатырей,А не буду я давить да молодых жен,А не буду сиротать да малых детушек…А на ты лясы Добрыня приукинулся,А спустил-то он змею да на свою волю…

Василий Буслаев (в одной из записей былины) вызывает на бой новгородцев, чтобы отомстить за оскорбление, нанесенное на пиру его матери. В другой записи былины новгородцы решают убить Василия за то, что:

Ишше стал он на улоцьку похаживать;Он дворяньскима забавами да забавлятисе, —Малых деточек на улки пообиживат…Он ведь много убивал да малых деточек…

Аналогичная формула узаконивания насилия просматривается и в «фольклоре красноармейцев» периода гражданской войны начала XX века:

Как коршуны злые терзают добычу,Пронзенное сердце клюют,Так белые банды терзают станицу,Кровавые реки текут…И сын погибал пред очами родимой,А дочь на глазах у отца…Ах, сколько погибло, погибло напрасноПод пулей, в петле, под ножом!Ах сколько осталось сестер разнесчастныхИ сколь опозоренных жен!Стонали станицы, стонали деревни,Ждали избавленья свово…

Отечественная война (1941–1945 годов) также изображается в деревенском фольклоре как помеха нормальному осуществлению репродуктивных ролей:

Распроклятая Германия затеяла войну.Взяли милого в солдатики – оставили одну!Ой, девочки, война, война, зашумели ёлочки,Прилетели самолеты – улетели дролечки!Много лесу на угоре, много вересиночек.Из-за проклятого фашиста много сиротиночек.

Итак, традиция санкционирует лишь насилие, осуществляемое в интересах и по сигналу из прокреативной сферы, тем самым программируя сцепление этих двух сфер.

Феномен их сцепления в русской культурной традиции точно выразил А. Платонов: «В нашем народе понятие матери и воина родственны: воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели, и сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина». До сих пор, если рождается мальчик, матери говорят: «Ну, будет солдат!»

Уже на примере праздничных драк мы могли наблюдать разделение сфер насилия и воспроизводства. По обычаю в этих драках участвует неженатая молодежь: «Всё до армии, – объясняет житель с. Пинаевы Горки (в Новгородской обл.), сам бывший атаман деревенских компаний. – После армии – уже нет: уже думали о семейной жизни. Всерьёз с девушкой знакомимся. А женатые уже не дрались – уже дети». Так формулируется норма. Участие женатых мужчин в драках случалось, но воспринималось как факт исключительный, и это участие осуждалось и сдерживалось. «Женатые не дрались, – замечает рассказчик, – только поддерживали… Да хотел холостого парня ударить, а попал в женатого… Бабы плакали: две дочки остались…» Случаи убийства или увечья женатых мужчин десятилетиями хранились в памяти жителей, приобретая стереотипно-фольклорную форму и назидательно-осуждающий смысл. Мотивировка – «у них дети»: иными словами, заведя детей и беря на себя ответственность за них, человек устранялся из сферы насилия.