Владимир Карпов - Люди долга и отваги. Книга вторая Страница 51

— Яка така банда?

— Та самая, в схроне в лесу живет, — ответил Смирнов. — Что на прошлой неделе в соседнем селе магазин ограбила.

Дед насупился, еще раз огладил волосы, поправил кожух, затем медленно встал и, обронив, что он по-русски не разумеет, направился к калитке. Смирнов тоже поднялся и почтительно попросил:

— Останьтесь, отец! Еще трошки побалакаем. — И старик нехотя снова опустился на скамью. Достал трубку, набил из кисета самосадом, и Борис Всеволодович пожалел, что не догадался захватить с собой папирос. Ведь он так и не привык к табаку. Дождавшись, когда дед несколько раз затянулся, снова завел разговор: — Так, может, все-таки поговорим, Станислав Иванович?

— Поговорим, — снова по-русски согласился дед.

— Как жили при немцах?

— Нияк не жилы. Ховались, спину гнули. Сына Ганьку хрицы прибыли за полмешка зерна, что домой нес. Хвылю у неметчину угнали. Вот так и жили, у хозяина батрачили, як до русского времени, с петухив до петухив.

— Значит, плохо жили?

— Дуже плохо. Диты з голодухи пухнуть почалы.

— Выходит, перед войной лучше жили?

Дед взмахнул рукой и, видимо, совсем забывшись, на чисто русском ответил:

— А чего сравнивать — помещиков прогнали, землю дали… — Задумавшись, добавил: — Да, неплохо жили перед войной.

— Значит, не было притеснения от власти?

— А чего ей нас-то притеснять? — стрельнул глазами дед.

— Почему же сейчас, когда Советская власть прогнала фашистов и вернулась к вам снова, детей в банду послал?

Старик опять вскочил, подхватил соскользнувший с плеч полушубок, направился к крыльцу и уже с порога обронил:

— Нэма у цим лиси ниякой банды.

— Чего же, отец, прячетесь от Советской власти? — продолжал Смирнов. — Зачем по лесам детей да внуков разогнал, если эта власть ничего тебе плохого не сделала?

— Нема банды. Может, германец угнал детей у неметчину. Может, побиты где лежат мои сыночки. — Лицо старика перекосила страдальческая гримаса. — Чего пристал як банный лист? Арестовывай, гони в Сибирь, коли приехал.

— Зачем в Сибирь? — усмехнулся Смирнов. — Там своего народу хватает, а приехал я объявить тебе решение правительства. Кто из банды сам выйдет и оружие сдаст, того не будет трогать Советская власть.

Дед выпрямился и уже, видно, решил не прятаться за украинский говор, заговорил зло по-русски:

— Слышали мы эту байку. Как только выйдут, вы их — в Сибирь. Лучше пускай тут, дома пропадают, чем сгинут на чужбине.

И Смирнов решил не уходить от старика. Почувствовав, что не рад дед тому, что сыновья в банде, продолжал:

— Видишь, Иванович, я к тебе один приехал. Ни охраны у меня нет, ни пулемета. Шофер да я. Буду ехать обратно, а сынки твои на дороге засаду устроят. Прихлопнут меня. Я-то к вам — с чистым сердцем, хочу людей из банды выручить. А потом — учти, дед, — жестко добавил он, — твои сыны да внуки в крови людской выкупаются — им пощады не будет, как и их сотнику «Соленому». Вот на-ка, полюбуйся на него. — И Борис Всеволодович достал из полевой сумки фотографию человека в немецком мундире. Передал ее деду, и тот, щурясь, стал рассматривать снимок. — Смотри получше, любуйся, кому сыновей да внуков отдал. «Соленый» в Луцке сотни людей замучил, ему-то из леса одна дорога — на виселицу. Запомни хорошенько. Гнатюк его фамилия, Стефан Данилович. Мы его хорошо знаем.

Дед, опустив руку с фотографией, отрешенно смотрел в сторону, а Смирнов продолжал:

— Не веришь мне — проверь! Пусть выйдет один сын из леса, обживется, осмотрится да и решит, где ему лучше — дома или в протухлой землянке «Соленого»». А вообще страшно мне, Станислав Иванович, за твоих внуков. «Хорошему» воспитателю ты их отдал. Научит воровать, грабить, а чего доброго, и убивать, а им еще нет и семнадцати.

— Одному шестнадцать, а другому только пятнадцать минуло, — горько вздохнул старик.

— Ну и подумай, хорошо подумай, по пути ли твоим сыновьям да внукам с полицейским-карателем. Это он ведь только перед лесом, когда Советская Армия подошла, черную свою форму сбросил и вырядился в домотканую свитку и холщовые порты, а вместо свастики фашистской на шапку нацепил трезубец и давай кричать: «Украинцы, объединяйтесь! Все за самостийную Украину!» Пообещал спасти от Сибири и сманил в свою банду таких дураков, как твои внуки да сыновья. Ладно, дед, я на разговор с тобой, считай, полдня потратил, пока сюда добирался да обратно. Давай карточку своего «благодетеля», а у меня еще дел в райцентре до полночи. — Смирнов спрятал снимок и решительно зашагал к машине, но старик его остановил.

— Ты сюда через хутора ехал или через Гриву?

— Через хутора, — ответил майор с недоумением.

— Обратно езжай через Гриву. Мост проедешь — и сразу отворот, там дорога получше. — Дед махнул рукой в сторону, где надо свернуть, и хмуро добавил:

— Не хочу, чтобы тебя «Соленый» на возврате перехватил. Не хочу, чтобы на нашей семье твоя кровь была, мужик ты, вроде, правильный, хоть и коммунист, поди.

Через неделю в районный отдел явился участковый инспектор и попросил майора Смирнова и начальника райотдела выйти во двор. Там он их подвел к большой пароконной телеге и откинул рядно. На телеге была гора оружия. Автоматы, три пулемета, винтовки, патроны. А поверх на какой-то мешковине лежал труп крупного мужчины в немецком обмундировании.

— Главарь банды — Гнатюк Стефан Данилович, — доложил участковый. — Хотел помешать своим людям уйти из леса, схватился за автомат, да его опередили, а вот помощник, телохранитель, и еще двое, что карателями при фашистах были, сбежали. Остальные вышли из леса и сдали оружие.

— Ну, поздравляю, Борис Всеволодович! — пожал руку Смирнову начальник райотдела. — Есть начало от твоей беседы со стариком. — И поинтересовался у участкового: — Как там дед Станислав?

— Когда я уезжал в район, дед отозвал меня в сторону и велел им, ну, значит, товарищу майору, передать поклон.

Прошло немного времени, и весть о первой явке с повинной быстро облетела район. Смирнову стало известно, что в село, где живет старик, потянулись ходоки из разных селений. Приходили, расспрашивали, как живут его внуки и сыновья, интересовались, не притесняют ли их власти, и возвращались… А вскоре и в других селах — по одному, по двое — стали выходить и каяться лесные жители. Но Смирнов знал, что в лесных чащах, в схронах — глубоких, хорошо замаскированных землянках и бункерах притаились вооруженные боевики — подразделения украинской повстанческой армии, как именовала бандитов верхушка ОУН (объединение украинских националистов), обосновавшаяся в фашистской Германии.

И эти боевики продолжали бесчинствовать. Новая беда случилась, когда из Луцка в Шацкий район прибыла группа комсомольцев для проведения подписки на Государственный заем. В райисполкоме их разделили на пары и поручили проводить подписку в райцентре и прилегающих селах. Две комсомолки закончили подписку в отведенном селе и по собственной инициативе направились в следующее, тем более, что им попался попутчик, согласившийся подвести девушек на своем тарантасе. К вечеру они добрались до места, представились в сельском Совете и начали обходить дома, проводя подписку. Но закончить за день не успели, и председатель сельского Совета определил их на ночлег к степенной одинокой женщине. Хозяйка накормила девушек ужином и уложила спать. Ночью их разбудил стук в дверь и окна. Женщина успела спрятать одну из комсомолок, а вторая замешкалась и оказалась в руках бандитов, ворвавшихся в хату. Главарь просмотрел ведомости по распространению займа, отобрал у девушки комсомольский билет и потребовал, чтобы выдали вторую. Но, видно, поверил тому, что ее увели ночевать в другую хату, и не стал искать. Он, оказывается, знал о распространении займа, знал, кто проводит подписку. Бандиты здесь же, в хате, учинили суд над девчонкой и даже написали приговор:

«Во имя свободной Украины коммунистическую шпионку расстрелять…

Однако главарь не решился убить девушку прямо в хате и приказал одному из трех сопровождавших его бандитов вывести ее за деревню и привести приговор в исполнение. Палач подхватил обессиленную девушку и поволок прочь от хаты. Едва они миновали последний дом, он велел своей жертве бежать, спрятаться где-нибудь на огородах до утра да никому не болтать о том, что он ее отпустил. «Говори, что сбежала…» Как только девушка отошла на несколько шагов, сзади затрещал автомат, и трасса пуль, рассыпаясь веером, ушла в небо.

…Борис Всеволодович, разговаривая с девушками, никак не мог разобраться в случившемся. В этом происшествии было уж больно много непонятного. Трудно было поверить, что в полупустой деревенской хате бандиты не нашли вторую девушку. Еще большее сомнение вызывало то, что сопровождавший главаря бандит вдруг проявил гуманность и отпустил комсомолку. Как правило, во всех вылазках, совершавшихся боевиками, участвовали самые отпетые головорезы, способные на любую расправу, а тут проявлена такая гуманность. И наконец, бандиты, появляясь в селах, в первую очередь громили сельские Советы и расправлялись с активистами. Здесь же они ничего подобного не совершили. И еще была загадка: зачем бандитам понадобился комсомольский билет? Перед Смирновым встала задача немедленно на месте проверить все случившееся. А главное, выяснить, что девушки говорят правду и не имеют никакого отношения к оуновцам, снять с них возникшее подозрение. Майор отправился в село. Он знал, что в его окрестностях нет никаких банд. Из-за мелколесья там просто негде было им обосноваться. Разговаривая с активистами, с председателем сельского Совета, Смирнов искал разгадку появления бандитов в селе. Ведь они не могли заранее знать, что девушки именно в этот день появятся в селе, если, конечно, они с ними не связаны. Хозяйка дома, где комсомолки останавливались, не вызывала никакого подозрения. Муж ее ушел с Красной Армией в 1941 году. Во время оккупации с фашистами она не общалась. В разговоре с майором женщина убежденно заявила, что бандиты знали о ее постояльцах. В хату ворвались четверо, правда, один больше во дворе находился, видимо, охранял. Раньше из них она никого не встречала. Были недолго. Главарь, как ей показалось, куда-то торопился, несколько раз поглядывал в окошко, выходил во двор. Как только возвратился тот, которому поручили расстрел, сразу ушли. Женщина говорила медленно, обдумывая и подбирая слова, словно боялась сказать что-то лишнее. Смирнов понял, что она по какой-то причине недоговаривает, и решил поговорить с ней с глазу на глаз. Попросил напоить его чаем, предварительно отпустив председателя сельского Совета и местного участкового, которые его сопровождали. Оставшись в доме, майор достал из своего вещевого мешка банку консервов, вместо хлеба сухари, полученные на командировку, и, как особую роскошь, полпачки настоящего грузинского чая. Заварил покрепче, уговорил женщину чаевать вместе. Она, стесняясь, едва притронулась к тушенке, а Борис Всеволодович, отхлебнув чайку, решил не хитрить.